Плохие девочки не плачут. Книга 3

— Распалить. Овладеть. Поработить.

Каждое слово заставляет сердце замирать, судорожно сжиматься, давать перебой. Каждое слово наполняет кубок очередной каплей яда.

— Мы же люди, а не животные.

Пей до дна.

Досуха.

Не чокаясь.

— Догнать, завалить и оттрахать — слишком примитивная стратегия. Гораздо любопытнее раскрыть потенциал, подбросить поленья в костёр и наблюдать.

Верно.

Именно это он делал.

Изучал, исследовал, ставил эксперименты. Пробовал на вкус, погружался в самую суть, переводил из света во тьму.

Сколько их?

Таких подопытных кроликов. Послушных жертв. Немых портретов в галерее побед.

— Даже юношеский пыл не застилал мои глаза, — произносит нарочито ленивым тоном, медлит, неожиданно отрывисто добавляет: — Я не вставлял член куда попало. Только в любимых женщин.

Вздрагиваю.

Безотчётно и отчаянно.

Взвиваюсь.

Будто порыв пламени.

Тщетно пробую освободиться из жестокого плена.

— Некоторые из них честно выставляли себя на продажу, некоторые ломали комедию, играли в порядочность, — посмеивается. — Невинные и добродетельные тоже нередко попадались.

Фон Вейганд не позволяет вырваться, держит мёртвой хваткой. Сильнее стискивает руку, сминает пальцы до противного хруста. Вынуждает взвизгнуть, глухо простонать.

— Наивные. Добрые. Очаровательные. Умные. Страстные. Искренние. Прекрасные.

Удар за ударом.

Больно и беспощадно.

Прошивает насквозь ржавыми гвоздями.

— Очень разные, — притягивает ближе, почти вплотную. — Неповторимые, впечатляющие, с идеальными задницами.

Не то хохот, не то рычание.

Содрогаюсь и трепещу.

Ледяной ветер пожирает обжигающее пламя.

— С задницами, на которые не просто стоит, — шепчет прямо в рот. — С задницами, на которые стоит молиться.

Не ведает милосердия, продлевает агонию.

Уста к устам.

Не целует, лишь прижимается.

Застывает на миг и отворачивается. Бережно собирает соль, запёкшуюся на разгорячённых щеках.

Растягивает мучения до бесконечности, отравленным жалом вонзается в податливое тело, заставляя кровь кипеть.

— Да, я любил, — буквально выплёвывает. — Любил, пока трахал.

Внезапно отстраняется, отпускает на волю.

Он дарит хрупкую иллюзию, разрешает ускользнуть, встрепенуться и оглядеться по сторонам, замереть в нерешительности. Понимает, далеко не убегу. С места не сдвинусь. Не посмею.

А потом возвращает обратно.

Перехватывает запястье, обрывает бабочке крылья.

Грубо и жёстко, не размениваясь на компромиссы.

— Признаю, у меня было много женщин, — криво усмехается. — Неприлично много.

Разворачивает мою ладонь, обнажает шрам. Внимательно рассматривает рваные линии. Склоняется ниже.

— Но все они безликие, — бросает презрительно. — Одинаковые бессмысленные маски, под которыми ничего нет.

Его дыхание опаляет кожу, обращает в горстку пепла, в беззащитный дрожащий сгусток энергии.

Damn. (Проклятье.)

Влажный язык осторожно обводит контуры старой раны, чертит летопись заново.

F*ck. (Еб*ть.)

Острые зубы слегка царапают плоть. Не кусают. Дразнят.

Scheisse. (Дерьмо.)

Пальцы на ногах невольно поджимаются, бёдра сводит сладостная судорога. Повинуясь инстинкту, выгибаю спину.

Однако очень скоро время останавливается, а ощущения безнадёжно меркнут, осыпаются, точно прошлогодняя листва, устилают землю выцветшим золотом.

Монстр взирает на меня в упор.

Глаза в глаза.

Врата захлопнулись.

Шансы на спасение ничтожные.

Из этой ловушки никогда не выбраться. Не потому что трудно или тяжело, а потому что желание отсутствует.

Палач вынимает душу коротким и хлёстким:

— Все они не ты.

Не ты.

Отражается эхом внутри.

Молчу, не в силах разлепить губы.

Понятия не имею, как ответить.

Что, вообще, после такого можно ответить? Где найти фразы, которые не покажутся унылом говном, бредом и банальщиной?

Глядя на фон Вейганда я испытываю только одно желание. Точнее много, самых разных и невероятных, но итог сводится к весьма предсказуемому варианту.

К дикой и неистовой е*ли.

Блин, простите.

Мне стыдно.

Хм, нет, лгу.

Совсем не стыдно.

Ни грамма.

Хочу его.

И ныне, и присно, и во веки веков.

Всегда. Везде. Любого.

Хоть Дьявола. Хоть Бога.

Неловкая пауза воцаряется ненадолго. Ибо мой мужчина отличается поразительной находчивостью.

Он мог бы завалить меня на стол, содрать простынь и, ни в чём себе не отказывая, развлечься без тормозов.

Однако поступает более оригинально.

Затягивается сигарой, тянется за бутылкой. Уверенно наполняет стакан алкоголем, откидывается назад, принимает вальяжную позу.

Зверь всласть позабавился и нагло развалился на диване.

Чёртов ублюдок отдыхает.

Релаксирует гад.

Не страшно.

Исправим.

Глава 15.5

— Между прочим, я тоже не откажусь выпить, — выразительно постукиваю пальцами по пустому бокалу. — И с радостью перекурю.

Фон Вейганд отрицательно качает головой.

— Ты ещё маленькая, — вкрадчиво обламывает.

Ничего не говорю, лишь мстительно щурюсь и стремительно разрабатываю коварный план.

Зря оскорбил, зря нарвался на неприятности.

Наивный бедняга не подозревает, кому перешёл дорогу, с кем так некстати столкнулся в тёмном переулке, против кого покрошил батон в столь мрачный и однозначно недобрый час.

Готовься к бою, жалкий глупец.

Стартуем.

Volle Kraft voraus. (Полный вперёд.)

Трепещи в ожидании жутких издевательств, падай ниц и ползи, униженно умоляй о пощаде, обращайся к грозным небесам.

Индульгенции не светит, даже не надейся.

Кара будет суровой, но справедливой.

Глубокий минет.

Получите, распишитесь.

Соглашусь, бесчеловечно, аж жилы стынут и коленки слабеют, подгибаются, дрожат. Однако никто и не обещал лёгкого избавления. Наоборот, заявлен чистой воды садизм.