Плохие девочки не плачут. Книга 3

И кто сказал, что всё это нельзя смешать, сдобрив баккарди и колой?

Дольку лайма, пожалуйста.

Не стесняемся, наслаждаемся.

— Когда детишками нас побалуете? — спрашивает крёстная. — Родителям ведь давно пора внуков нянчить.

Ограничиваюсь кивком неопределённой траектории.

— Не затягивайте, — бормочет доверительно, склоняется ниже. — Сейчас у многих такая проблема, не удаётся забеременеть. Сперва предохраняетесь, а потом не выходит. Вот моя Настенька сразу сумела, повышенная фертильность сказывается. Однако не всем так везёт.

Осушаю бокал.

— И лучше тебе не пить, — укоризненно качает головой. — Алкоголь не идёт на пользу женскому здоровью.

Охотно верю.

Сжимаю челюсти до звона в ушах, стискиваю хрустальную ножку. Мечтаю раскрошить стекло в кулаке, не боюсь порезаться.

— Спасибо за консультацию, — вежливо благодарю.

Не злюсь и не раздражаюсь, не слетаю с катушек от ярости.

Обтекаю молча.

Бесят лишь первые десять подобных вопросов. На одиннадцатом начинаешь привыкать, достигаешь определённого смирения. Люди считают святым долгом влезть в чужие дела, вломиться туда, куда их не приглашали, не вытерев ноги и не постучав.

— Мы пока не планируем, — отвечаю сдержанно. — Дориан строит карьеру, постоянно в разъездах. Прага, Мюнхен, Париж. Разъезды ужасно утомляют. Хоть останавливаемся исключительно в пятизвёздочных отелях, для ребёнка подобный режим неприемлем.

Поднимаюсь, утаскиваю законного супруга на танцпол.

Господи, почему так сдавливает рёбра и жжёт глаза?

Вино не дурманит разум. Вина вгрызается глубже. Дыхание подводит, еда не помогает, не утоляет грусть.

Зачем оправдываюсь перед кем-то? Лгу, выстраиваю защиту. От кого? Для чего? К чёрту их. Любопытных. Тех, которые если не в дверь, то в окно.

У меня есть фон Вейганд.

Билет прямо в рай. В мой персональный грязный рай. В мрачный бальный зал, где мы танцуем босиком на осколках битого стекла.

О других напишу простым карандашом, мимоходом составлю заметки на истлевшем пергаменте. А о нём только на коже. По живому. Кровью собственного сердца.

Нам ли быть в печали?

Эх, Саша, как же тебя не хватает. Всегда. Везде. Я как тот гребаный эндорфин. Жажду сгореть в огне. Весь мой тридцать один аминокислотный остаток неудержимо влечёт к тебе. В адское пекло.

Окей, достаточно.

Уходим на рекламную паузу.

Возвращаюсь обратно, тяжело опускаюсь на стул. Дорик снуёт рядом, не выпускает из виду. Отдаю ему приказ отгонять назойливую толпу и обмахивать уставшую супругу опахалом.

— Тамада пропал, — взволнованно говорит мама.

— Я не в форме, — тяжело вздыхаю. — Заменить не смогу.

— Последний раз его видели с дядей Толей, — заключает хмуро.

— Стоит человеку единожды оступиться, все начинают его подозревать, — искренне негодую. — Вопиющая несправедливость.

— Нужно вызвать милицию, — готовится к худшему.

— Ни в коем случае, — отмахиваюсь. — Во-первых, мы не стукачи. Во-вторых, рановато будет, они всю нашу водку выпьют. К тому же, торжество не в разгаре. Предлагаю дождаться драки.

— Правильно, дочка, — заявляет дядя Коля и хлопает меня по плечу, вынуждая испытать микроинфаркт. — Этот муфлон сам виноват, в натуре, чмо без понятий. Не по кипишу фармазонил. У него явно фляга свистит.

— Высказывался не по теме, — перевожу для мамы. — С головой проблемы.

— Не кипишуйте, я сам всех развлеку, — продолжает тоном знающего человека.

— А он как? — спрашиваю вкрадчиво. — Скорее жив, чем мёртв?

— Жив-здоров, — довольно посмеивается. — Прилёг отдохнуть, к утру очнётся. На твоей свадьбе мочить никого не стану. Но если надо, обращайся.

— Обязательно, — обещаю радостно, сбрасываю его ладонь с плеча.

— Ты реально собралась укатить на пару с этим мутным штрихом? — сердито сдвигает брови. — Задохлик.

— Ну, Дориан качается, — мило улыбаюсь.

— Душонка рабская, — демонстративно сплёвывает на пол. — Сразу видно америкос. По струнке у своих господ ходит.

— У нас любовь, — виновато развожу руками.

— Тебе бы кого серьёзного. Не смотри, что я только откинулся, — прикладывается к бутылке, пьёт до дна. — Тех, кто сидел, без доклада к Боженьке пускают. Ох, будь я моложе.

Хоть в чём-то повезло.

Дядя Коля уже много лет не молод.

Но Фортуна весьма изменчива. Через несколько минут мы все приобщаемся к прекрасному. Сочный баритон ударяется о стены ресторана.

Канает пёс на садку, ливеруя,

Где шырмачи втыкают налегке.

Он их хотел подкрамзать, но менжует:

«Ох, как бы шнифт не вырубили мне».

Что на скучном и заурядном языке звучит примерно так:

Подозрительный человек, наблюдая, направляется к остановке,

Где воры-карманники без проблем совершают кражи.

Он хотел их застать врасплох, но боится:

«Ох, как бы мне не выбили глаз».

Спросите, откуда всё это знаю?

Я ж переводчик.

Аннотация к лекарству. На финском. Контракт на миллион баксов. Сто страниц за ночь бисерным шрифтом. Инструкция к Большому андронному коллайдеру. В кипе сканов жуткого качества.

Обращайтесь, разберёмся.

А дядя Коля меняет репертуар, ориентируясь на вкусы публики, пытается сблизиться с аудиторией, слиться в пароксизме исступления. В экстазе, проще говоря.

Бурные овации.

Всем нам.

— И по ночам безумие мне режет вены, — затягивает хрипло. — И к горлу тянется костлявою рукой.

Тянет набросать стих по мотивам.

Дурной знак.

Оборачиваюсь в поисках дозы спасительного алкоголя, жадно изучаю окрестности. Нетерпеливым щелчком подзываю официанта.

— Шампанского, — отдаю лаконичное распоряжение.

— Конечно, — голос этого парня кажется знакомым.

— А ещё текилу, — прибавляю требовательно. — Не забудьте про соль и лимон.

— Уже, — ставит передо мной стопку.

Какой молодец.

Настоящий профи.

Предугадывает желания.

Откуда я помню его голос? Неужели мы раньше встречались? Почему так врезалось в подсознание?

Отвлекаюсь от созерцания соблазнительных блюд, взгляд рассеянно скользит по фигуре незнакомца, по стандартному наряду. Всё выше и выше, от стройного торса и широких плеч, к лицу.