Плохо быть мной

— Ты там рвался в бой, — развернул меня за плечо испанец. — Повтори здесь то, что болтал в баре!

Теперь мои речи в клубе звучали для меня не чем иным, как оскорблением собутыльников, доказывать это не требовалось.

— Вот именно! — поддакнул Морисси. — Разница между нами в том, что ты невинная девочка, а я сутенер, назначающий тебе цену.

— Играешь в ниггера? — оскалился на меня Педро. — Хотел приобщиться к черной жизни? Я тебе покажу кусок черной жизни! Это когда два ниггера и один обезумевший испанец пинают твою белую башку тимберлендами на толстой подошве.

Мы стояли у входа в грязную подворотню.

— Пошли, — показал Педро в сторону ее туннеля. — Поздно метаться, — зловеще добавил он.

— С чего это я должен идти? — сказал я беспомощно, не слыша собственных слов.

— С того, что если не пойдешь, я тебя съем, — с убийственным добродушием усмехнулся Тень.

Я испугался. Не то чтобы я поверил. Но нерв каннибализма я в этом почувствовал. Именно тогда я понял, что история на сто процентов серьезная, не отвертеться.

Трое двинули в подворотню, не сомневаясь, что я пойду за ними. Я так и сделал. Поплелся. Повесив голову.

Посередине остановился.

— Даже если вы меня и правда побьете, — грустно признал я, — вы все равно будете правы.

При этих словах Педро сплюнул, как от сунутой под нос вонючей тряпки.

— Его даже избить нельзя! — пожаловался он с нескрываемым отвращением. — Он не человек. Тот, кого нельзя избить, — не человек для меня.

Педро еще раз сплюнул на землю и пошел, больше не посмотрев в мою сторону.

— Шел бы ты на…, борец за права черной расы! — презрительно бросил Тень напоследок, и они с Морисси равнодушно зашагали прочь.

В глубине души я был не против, чтобы они меня избили. Это было бы честнее, и мне не так стыдно. Но, когда входил в метро, я уже успел прийти в себя. И поблагодарил Бога, что Тень и его друзья не проломили мне череп.

— Тебе весь день дозванивается девушка, — сказал Малик, когда я открыл дверь.

Было около часу ночи. В этот момент зазвонил телефон. Это была Полина.

— Приезжай-ка в клуб, сейчас же. Мы с друзьями будем на Тридцать Второй улице. Хочу тебя с ними познакомить. Там будет играть Adam F из Англии. Ты о нем слышал?

Еще бы мне не слышать.

— Тогда собирайся, и побыстрее. Я жду.

Последние остатки воспоминаний об этом дне окончательно стерлись из моей памяти — так весело и твердо звучал голос Полины. Я не хотел оставаться наедине со своими мыслями — запах горелой резины преследовал меня и в квартире Малика. Я не хотел, чтобы Малик спрашивал меня, где я был. Не хотел вспоминать о стрип-клубе.

Нью-Йорк опять был со мной заодно, и я гнал в один из его ночных клубов.

* * *

Чтобы попасть в клуб на Тридцать Второй, надо было сделать пересадку на Четырнадцатой. Я шел по пустому огромному залу, покрытому кафелем. Кусочек нью-йоркской тьмы, который зацепил меня еще до того, как я спустился в метро, сопровождал меня и внутри. То же испытывал я, когда слушал песню «3rd Bass» из «The Cactus Album» нью-йоркского трио, состоящего из двух белых рэперов и черного ди-джея. Песня называлась «Заступить за 0 ч.». Она начиналась со звука будильника, извещающего, что стрелка перевалила за двенадцать ночи и настала пора томления перед тем, как вступить в нью-йоркскую ночь.

Навстречу мне через турникет прошагала девушка. Она уже выходила в город, уже заступила за 0 часов, как и я. У нее были длинные стройные ноги и очень короткая юбка. Она перебирала ими так, будто вывела на прогулку. То и дело поглядывала вниз и любовалась на свои потрясающие конечности.

Когда она проходила через турникет, мы оказались совсем близко друг от друга. Она подняла глаза и живо мне улыбнулась. Мне самому стало весело — Нью-Йорк простил меня за то, что я натворил вечером в клубе в Нью-Джерси. Вдруг до меня донесся ее смех, я обернулся. Она стояла и поправляла туфлю, слетевшую с ноги. Закинула голову назад и громко смеялась, ей было очень смешно — из-за туфли и из-за всего. Из солидарности я нагнулся и тоже начал поправлять свой башмак. Стоял согнувшись посреди станции, краем глаза косился на неоновый свет лампочек, отчего мое веселье возрастало.

Я сошел на платформу. В метро было пусто. В это время ночи здесь появлялись в основном одни черные. На моей стороне в отдалении стояла всего одна фигура. На противоположной платформе горстка людей, чернокожий парень, хорошенькая негритяночка и такая же сексапильная испанка. Им было восемнадцать, не больше, красивые, и по тому, как модно и нарядно одеты, ехали в клуб. Я наблюдал за ними, они меня не видели.

Оживленно болтали, парень — молодой человек черной девушки, это было ясно. Вообще все было ясно. Прежде всего — что роман у них начался недавно и чернокожая красотка показывала его своей подружке впервые. Парень шутил, болтал с обеими и очень старался. В какой-то момент девушки схватили его за руки и стали о чем-то горячо просить, и тогда он запел. Пел так себе — негритянский ритм-энд-блюз, но без присущей этому жанру музыкальности. Правда для девушек главное было, что старается. Пока парень исполнял свою песню, испанка с умилением смотрела на подругу, типа «вау, он у тебя такой милый». Потом подняла большой палец вверх, вроде того, что «классно», и тогда черная его поцеловала, а он ее обнял и довольно долго так держал. Ученик, получивший хорошую оценку, или там собачка, выигравшая приз, и с какой стати отпускать девушку?

А я стал вспоминать телефонный разговор с Полиной. На прощание она сказала, что целует. Еще — что принимает ванну. Я спросил, не опасно ли это, если говоришь по телефону, ведь может произойти короткое замыкание. Полина в шутку ответила, что если умрет, то отправится на небеса из-за того, что говорила со мной. «Отпустишь мне грехи?» — спросила меня, и я вообразил, что на том конце провода облизнулась кошка. Шутила, а все равно было приятно. Потом я вдруг сообразил, что она была в это время голая, и как странно, что не подумал об этом тогда.

Пуст был и вагон. Но я уселся в угол. Прислонился к стенке и вытянул ноги. Наискосок сидела чернокожая девушка, несмотря на ночь, в черных солнцезащитных очках. Рылась в маленькой сумочке. Я гадал, что она вынет. Подумал, что едет в тот же клуб, что и я. Вдруг она подняла на лоб очки, подалась вперед и сказала:

— Так странно. Еду от друзей. Вроде и выпила только полстакана шампанского. А в голове шумит, как от бутылки.

Она прижала пальцы к вискам и на секунду закрыла глаза. Потом встала и пошла к дверям. Я хотел сказать, что клуб на Тридцать Второй и она выходит раньше.

Поезд тронулся, начал медленно набирать ход, она шла по перрону в том же направлении, очки были одного цвета с ее блестящими черными ногами. Она остановилась и опять заглянула в сумочку. Мне так не хотелось, чтобы она исчезла! Пока поезд разгонялся, я прильнул к окну и вывернул шею, чтобы не потерять из виду место, где она должна была стоять. В конце концов, я уже не знал, вижу я ее и на платформе ли она еще, не вглядываюсь ли я в свое воспоминание о ней. Поезд нырнул в тоннель, в темноту.