Площадь павших борцов

Все эти пересуды происходили за спиной Паулюса, и он понял все, когда сразу был проведен к Гитлеру.

– Паулюс!
– крикнул фюрер.
– Вы получите армию, с которой можно штурмовать даже небо... В своем плане "Барбаросса" вы сами наметили эту линию до Астрахани на Волге, которая осталась для нас пока недостижимой. Я всегда высоко оценивал ваши мыслительные способности, но теперь вы обязаны доказать на деле, что шестая армия выйдет к Сталинграду, и тем самым будет перекрыта главная артерия, через которую Сталин перекачивает с Кавказа гигантские массы горючего для своих армий...

Паулюс вскинул руку в нацистском приветствии:

– Служу великой Германии! Хайль Гитлер!

Паулюс простился с бункерами "Вольфшанце", когда на пороге ему вдруг встретился танковый генерал Эрих Гёпнер, уже ободранный и небритый, с обмороженным носом. Он криво усмехнулся:

– Преимущества нашей службы неожиданно выявляются лишь в самом конце нашей злокачественной карьеры. Не так ли?

– Так! Но как вы осмелились оставить позиции?

Разжалованного Гёпнера одолевал грипп. По воротнику из черного бархата медленно сползала жирная фронтовая вошь.

– Не зарекайтесь, Паулюс, - с вызовом отвечал он.
– Пробьет и ваш час, когда вы окажетесь в моем положении. Фельдмаршал фон Бок был прав: война на Востоке - это безумие, и вы еще не знаете, что вас ожидает в этой страшной России.

– Меня ожидает героическая шестая армия!

Эрих Гёпнер громко высморкался.

– Ах, к чему этот пафос? Вы, может, и уцелеете, но за вашу шестую армию я бы теперь не поставил и кружки пива...

8. Шестая армия

Коко сразу опустилась в кресло, как-то поникла.

– Откажись!
– сказала она.
– Ты всегда можешь сослаться на рецидивы дизентерии, на свой нервный тик. Наконец, подумай обо мне, подумай о нашей беременной дочери. О Боже!
– разрыдалась жена.
– Недаром меня томили дурные предчувствия...

Паулюс ответил, что нет смысла отказываться от армии, ибо в кабинетах Цоссена, как и в бункерах "Вольфшанце" сложилась нездоровая обстановка.

– Сейчас я занимаю в вермахте тот промежуточный уровень, когда возможен скачок наверх, но, даже возвышаясь, я должен буду еще глубже погружаться в болото разногласий, криводушия и угодничества. Лучше уж страдать на фронте, чем потерять честь в этой удушливой атмосфере.

– Глупец!
– вспылила Коко.
– Хотела бы я видеть, как ты будешь метаться по окопам в поисках личного туалета, испортив свои штаны с лампасами...

В какой-то момент Паулюсу показалось, что Коко права, и ему стало жаль отрываться от привычной кабинетной работы. Тем более что Гальдер и не подумал поздравить его.

– Доигрались, - сказал он с непонятной усмешкой...

Паулюс решил не форсировать события, благо Рейхенау не только забулдыга, но еще и хороший спортсмен, он может поправиться и снова возглавит армию. Цоссен поддерживал связь с Полтавой, и 17 января профессор Хохрейн известил Паулюса по телефону, что в здоровье Рейхенау наметилось улучшение:

– Самолет уже подан на стартовую площадку. Я доставлю фельдмаршала в свою лейпцигскую клинику, и. скоро мы снова увидим Вальтера бодряком... Не волнуйтесь, - сказал Хохрейн, - мы с Фладе пристегнем его к креслу ремнями, чтобы не выпал при взлете и посадке. Ждите моего извещения из Лейпцига.

– Да, - размышлял Паулюс, - лучше остаться в Цоссене, только бы выжил Рейхенау...

Но вскоре последовал звонок из Лемберга (Львова),

– Докладываю!
– сообщил чужой голос. Самолет с Рейхенау садился у нас на дозаправку. Пилот не рассчитал дистанцию и врезался прямо в ангар. Хохрейн уцелел, а Фладе покалечился.

– Что с фельдмаршалом?
– закричал в трубку Паулюс.

– Рейхенау оторвало голову, сейчас ее приделывают ему на прежнее место, чтобы хоронить со всеми почестями...

Паулюс опустил трубку телефона, сказал Гальдеру.

– Какое дурное предзнаменование для шестой армии!

– Тем более, - съязвил Гальдер, - для вас...

18 января 1942 года (именно в тот день, когда войска маршала Тимошенко перешли в наступление на реке Северный Донец) генерал-лейтенант танковых войск Фридрих-Вильгельм Паулюс был официально объявлен командующим 6-й армии, состоявшей в подчинении группы армий "Юг". Эта армия имела славу "покорительницы столиц", она первой ворвалась в Брюссель, парадным маршем прочеканила по бульварам Парижа, заслужив всеобщую ненависть людей - от тихих местечек Фландрии до уютных хуторов Украины. Пришло время прощаться...

Ольга под широким платьем скрывала высоко вздернутый живот, а зять Паулюса нервно моргал глазами.

– Вы не думайте, барон, - сказал ему Паулюс, - что останетесь без дела: мы вместе вылетаем в Полтаву.

Зондерфюрер войск СС отделался кратким "яволь", но совсем иначе восприняла это Ольга, сразу заплакавшая;

– Папа, не делай меня вдовой, а своих внуков сиротами.

– Не надо плакать, - отвечал Паулюс дочери.
– Зондерфюрер лишь жалкий капитан, твоему Альфреду надо делать карьеру.

– Но я же знаю, что такое война в России. В газетах не пишут, что оттуда день и ночь идут эшелоны с калеками и мертвецами. У меня с Альфредом такая чудесная жизнь, мы так любим друг друга... Папа, не забирай его в Полтаву!

Отец пожелал Ольге легкого разрешения от бремени;

– Верь, деточка, я обязательно вырвусь с фронта, чтобы присутствовать на крестинах твоего или твоих младенцев...

Был очень холодный, ветреный день, когда семья Паулюса и берлинские знакомые провожали его на аэродром. Генерал-лейтенант с зятем зондерфюрером СС в самолете успокоились от слез женщин и бранных пожеланий мужчин. Моторы транспортного "юнкерса" разом взревели, набирая мощь. На разбеге по взлетной полосе пассажиров долго трясло в узких сиденьях, потом к фюзеляжу мягко пришлепнулись катки колес, и Паулюс сразу ощутил безмятежную легкость полета.

– Теперь и отдохнем, - сказал он, закрывая глаза.

Радист самолета сразу принял из эфира телеграмму от доктора Геббельса, который желал Паулюсу боевых успехов, обещая, что министерство пропаганды не обойдет 6-ю армию своим особым вниманием. Из потемок гитлеровских бункеров Паулюс выбрался на свет Божий, чтобы обрести публичное имя в истории!

* * *

Кейтель утверждал, что война ведется не против России, а с еврейско-большевистским мировоззрением. Но в этом случае нацисты не должны были трогать наших храмов и музеев, наших парков и наших памятников. Когда проспект Сталина оккупанты переименовали в Садовую улицу, а площади Ленина возвращали старое название Театральная, то это еще как-то можно объяснить. Однако никакие идейные соображения не подходили под звериные приказы покойного Рейхенау, который запрещал в городах России даже тушить пожары. "Исторические или художественные ценности на Востоке, - писал этот варвар, - не имеют для нас значения". Если верить Рейхенау, то ценности имеют значение только на Западе, а мы, русские, обладающие тысячелетней культурой, только пахали и сеяли... Именно об этом и возник в самолете острый разговор между Паулюсом и его попутчиком - капитаном Борисом фон Нейдгардтом, который очень резко отзывался о палаческой практике в рядах 6-й армии. По красной окантовке формы Паулюс признал в нем артиллериста.

– Вы, капитан, из какой армии?

Нейдгардт ответил, что из 6-й.

– А вас не пугает то обстоятельство, что вы летите в одном самолете с новым командующим именно этой армии?

– Это никак не изменит моих взглядов. Мы можем вешать или целовать русских в задницу - все равно мы останемся для них только разрушителями той жизни, которая их вполне устраивала.

Паулюса смущал странный диалект его языка:

– Не пойму. Вы, наверное, баварец? Или, может пруссак?

– Нет, я... петербуржец. Сын последнего калужского губернатора. А если копнуть глубже, то я племянник премьера Столыпина и министра иностранных дел Извольского. Теперь, как видите, я офицер непобедимого германского вермахта.