Площадка
Шрифт:
Аня уже работала на таком же приборе, поэтому для выполнения анализов — измерения содержания токсичных микроэлементов в воде — не требовалось моего присутствия. Я решил наведаться в каморку Жоры.
За все время моей работы в институте это был первый на моей памяти случай, когда дверь Жориного кильдима оказалась закрытой. Произошло что-то экстраординарное, что-то невозможное, и я понял, что чувство, возникшее у меня на входе в институт, не было мимолетным ощущением беды.
Я поднялся на четвертый этаж в лабораторию адаптивных систем земледелия. В кабинете, как всегда, сидел Камал.
Сколько интересных людей работает в институте! Есть, конечно, здесь и посредственности, о которых не хочется вспоминать, но про этого человека нельзя не упомянуть.
— Привет.
— Привет, как дела?
— Нормально. Ты Жору не видел?
— Ты что, не в курсе? Его после летучки скорая забрала.
— Что случилось?
— Сердце прихватило. Но этого стоило рано или поздно ожидать. Кофе будешь?
— Можно.
— Посмотри, какой красавец у меня растет, — с гордостью произнес Камал, показывая мне плод, который с трудом помещался в его ладони и совершенно непонятно каким образом удерживался на ветке растения.
— Камал, я просто поражаюсь, что ты творишь с растениями, — тебе надо к нам в лабораторию.
— Нет, это не мое — сидеть за приборами и пробирками. Я больше в поле люблю работать.
— Ну, смотри, если соберешься переходить, я перед шефом словечко-то замолвлю.
Камал насыпал в чашки молотый кофе и залил кипяток из самовара, накрыв чашки блюдцем. Наверное, может показаться странным, почему это я согласился выпить кофе, ведь не так давно я уже это сделал. Но отказываться от кофе, который предлагал Камал, никак нельзя, этого в нашем институте никто и никогда не делал — и не потому, что он крайне редко его предлагал, а совсем по другим причинам.
Родился Камал высоко в горах, где толком никогда не занимались никаким земледелием. Но кофе, рассыпанный по нашим чашкам, выращен был в этой самой лаборатории. Плоды собраны и просушены, зерна извлечены и очищены. Далее Камал обжаривал их и затем размалывал в ручной кофемолке. Сами понимаете, что когда тебе предлагают кофе, сделанный таким образом, отказываться от него не просто глупо — это верх неуважения к человеку.
Заключительная стадия приготовления была связана с заливанием горячей водой, и вот именно здесь ключевым элементом выступал самовар. На самом деле все дело заключалось в носике, который находится выше уровня скопления оседающей накипи. Именно это свойство самовара и придавало тот самый неповторимый и особенный вкус воде, а следовательно, и всем напиткам, приготовленным таким образом.
— Что было на летучке? — поинтересовался я.
— Все собрались в актовом зале. Зашел директор. Сел на свое место на сцене в президиуме, а затем полчаса разглагольствовал о трудовой и профессиональной дисциплине. Честно сказать, я не могу тебе точно воспроизвести, что он там говорил, но самое главное, что я уловил, — это то, что теперь поменяется все. Рабочее время жестко регламентировано. Вход и выход по электронным пропускам. На всех входах с сегодняшнего дня установлены и будут работать камеры. Сказал, что в сложившихся условиях необходимо превратиться в единый организм, и только тогда мы сможем выжить. Затем на сцену стали вызывать по фамилиям для получения пропуска. После получения его каждый должен был рассказать о своих трудовых функциях, записанных в должностной инструкции. Сам понимаешь, как это выглядело со стороны, и естественно, что большинство не смогло даже приблизительно перечислить, что они там обязаны выполнять. Директор поручил заведующим провести разъяснительную работу с сотрудниками и к завтрашнему дню, во-первых, расположить все лаборатории по секторам в актовом зале и, во-вторых, каждому
сотруднику выйти на сцену и рассказать о своих должностных обязанностях перед коллегами.— Да, дела. А про дождь что-нибудь было? Жора вчера говорил, что летучка будет по поводу дождя.
— Да, было. Руководство сказало, что вследствие неблагоприятных климатических условий, связанных с погодной аномалией, с сегодняшнего дня на работе нельзя задерживаться и опаздывать на нее без согласования с начальником.
Каждый встреченный на моем жизненном пути человек всегда чему-то меня учил. Камал научил меня пить кофе с лимоном, пить с блюдца, сюркая, а еще относиться к растениям с точно таким же уважением, как и к людям. Нас с детства учат уважать старших, прислушиваться к их мнению, словно никакого другого мнения не существует и остальной окружающий мир не требует уважения. Мне кажется, именно это и приводит нашу цивилизацию к утрате человечности. Человек, безусловно, важен, но нельзя забывать и о том, что мы всего лишь незначительная часть сложнейшей системы, в которой почему-то для себя решили, что остальные элементы должны подчиняться нам. Возможно, система дала достойный ответ в виде дождя. Может быть, не везде. Может быть, только здесь, но к каким последствиям мы придем? Чему научит нас этот ответ, я пока до конца не понимал, но очень хотел разобраться.
От Камала, от его кофе, от его лимонов, которые он выращивал на подоконнике, подсвечивая растения фитолампами, подкармливая удобрениями, опрыскивая дистиллированной водой, чтобы на листьях не оставалось разводов, совершенно не хотелось уходить, но уходить было надо. Пока я спускался на третий, набрал Пашу и выяснил, что завтра, скорее всего, с часу до двух можно будет увидеть Андрея.
Аня провела все подготовительные работы по пробоподготовке, навела реактивы и поставила образцы на мокрое озоление. Самая большая ошибка в любых исследованиях заключается в отборе проб. Стоит ошибиться — и результаты, полученные на самом дорогом приборе, будут бесполезны и могут ввести в заблуждение.
Я посмотрел на часы: до конца рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Нужно было позвонить шефу и, судя по тому, что я узнал от Камала, объяснить, что нам придется задержаться.
Шеф прислал на почту документ, в котором необходимо было указать причину задержки на работе и точное время окончания работ. Конечно, никаких временных рамок в нашей работе не существовало, поэтому я написал ни к чему, как мне тогда казалось, не обязывающее: «20:00». Нет ничего страшнее, чем формализм, пронизывающий в настоящее время все сферы общественной жизни. А судя по тому, что я услышал от Камала, система закручивает гайки.
Аня закончила около семи. Когда мы все убрали и собрались, на часах было полвосьмого, но комендант действовал согласно составленной служебной записке, в которой было указано, что работы закончатся в восемь, и не выпускал нас именно до этого времени. Раньше я бы назвал такое маразмом, но, как я стал замечать, таких перегибов с каждым днем было все больше, а в мире, в котором идиотизм становится нормой, искажаются понятия добра и зла, хорошего и плохого. Когда форма уже важнее содержания, общество теряет нравственные ориентиры, превращаясь в стадо, слепо повторяющее действия вожака.
Не знаю, почему получается так, но часто люди делятся со мной чем-то крайне личным. А мне непонятно, зачем рассказывать чужому человеку о своих проблемах и бедах. Со временем я понял, что это просто такая категория людей, выносящих на суд общественности все, даже свои самые незначительные поступки и действия. Есть же люди закрытые, которые никогда ничего про себя не рассказывают, но и они в моменты физической усталости становятся чрезмерно разговорчивыми и общительными.
Аня была как раз из последней категории, поэтому, когда мы ехали назад, я слушал о ее молодом человеке, о том, как они познакомились и начали встречаться, о родителях — в общем, обо всем том, что меня совершенно не касалось.