Плоть и кости
Шрифт:
Жаль.
Какое крохотное и незначительное слово для того, что с ним происходит.
«Лайла!»
Он беззвучно выкрикнул ее имя и представил ее, высокую и прекрасную. Она стояла, опираясь на копье, в медовых глазах сияла мудрость. Если бы она увидела его сейчас, стала бы дожидаться, когда он восстанет или сразу упокоила бы его? Испытывала ли она к нему чувства, которые заставили бы ее на мгновение остановиться, прежде чем вонзить копье в его затылок? Горевала бы она потом? Разбила бы ее сердце вполне предсказуемая гибель
«Мне так жаль, — подумал он. — О, Лайла, мне так жаль».
Чонг зажмурился от тоски, которая пронзала сильнее, чем физические муки. Он подумал о родителях. Последний раз они видели его, когда он вместе с Томом отправился в обычный поход с ночевкой в «Руины». Родители разрешили ему пойти только потому, что с ним были Том и Лайла, которые слыли самыми опытными охотниками на зомби в округе. И еще родители разрешили ему пойти в поход, потому что знали, что Чонгу надо попрощаться с Бенни и Никс. И с Лайлой.
«Прости, мама. Прости, папа.
Простите меня за все».
Чонг услышал тихий звук и, обернувшись, увидел посреди комнаты Еву. Она раскраснелась после сна, в глазах застыла тревога. Ее мучили кошмары, но реальность была не менее страшной.
Чонг шмыгнул носом и торопливо вытер глаза.
— Привет, милая, — сказал он и даже сумел выдавить улыбку. — Как ты?
Ева подошла поближе и встала перед ним. Ужас пережитого сломил ее. От прежней девочки почти ничего не осталось, она превратилась в хрупкую тень.
Она протянула руку, едва не коснувшись кончиком пальца ожога на животе у Чонга. Кожа вокруг раны посинела и покрылась узором из черных прожилок.
— Больно? — спросила она едва слышно. Ее глаза были пусты, словно заброшенный дом.
— Нет, милая… ничего страшного, — солгал Чонг. — Почти не болит.
Он протянул руку и ласково коснулся светлых спутанных волос Евы. Она вздрогнула и отшатнулась, но он терпеливо выжидал, показывая ей, что в его руке ничего нет, а затем сделал еще одну попытку. На этот раз Ева позволила себя погладить. А затем опустилась на землю рядом с ним и положила голову ему на грудь.
— Мне приснился страшный сон, — пробормотала она.
При мысли о том, что Ева верила, что все случившееся — это кошмар, от которого она когда-нибудь очнется, сердце Чонга сжалось от тоски. Лежа на полу лачуги, он продолжал поглаживать волосы Евы, пытаясь смириться с тем, что с ним скоро произойдет.
Он лишь надеялся, что Лайла никогда его не найдет.
Часть III
Убежище
«Жизнь утверждает себя через смерть».
66
Том спросил нас, понимаем или мы, ради чего сражаемся. Ради чего убиваем. Ради чего готовы
умереть.Он сказал, что если человек не знает ответов на эти вопросы, то ему не следует идти на войну. Но он также сказал, что, если человек знает ответы на эти вопросы, он никогда не захочет идти на войну.
Я пока еще не знаю, могу ли на них ответить, но чувствую, что уже живу в самом эпицентре войны.
— Никс? — ласково спросил Бенни. — Ты в порядке?
Она не ответила, продолжая рыдать.
— Послушай… Том оказался прав, — сказал Бенни, — вирус мутирует, и, возможно, это хорошая новость. В этих записях сказано, что вирус мутирует. Возможно, он трансформируется во что-то более безопасное.
— Ну конечно, когда в последнее время что-то менялось в лучшую сторону? — всхлипнула она. — Все неправильно. Все должно быть совсем не так. Совсем не так. Все очень плохо, Бенни. Боже, какая я дура.
— Постой, в чем дело? Никс, о чем ты? При чем здесь ты?
— Ты не понимаешь. — Она продолжала рыдать, и Бенни расслышал лишь эти слова. — Ты просто ничего не понимаешь.
— Никс… я хочу понять… объясни, что не так.
Бенни почувствовал, что из его глаз тоже потекли слезы, капая на волосы Никс.
Что же так сильно мучило Никс? У Бенни были некоторые предположения, но он догадывался, что здесь кроется что-то еще.
— Прости, — пробормотал он, потому что просто не знал, что еще сказать. — Все будет хорошо.
— Нет, — ответила она. — Ничего уже не будет хорошо.
Он осторожно отодвинул ее от себя и заглянул ей в глаза.
— Что ты имеешь в виду?
В ее прекрасных изумрудных глазах сиял странный огонек, а на губах промелькнула едва уловимая, загадочная ухмылка. И в ней проскальзывало отвращение и презрение к самой себе.
— О Бенни, — ужасающим шепотом произнесла она. — Думаю, у меня неприятности.
— Неприятности?
— Думаю, я схожу с ума.
Он улыбнулся:
— Ты не сходишь с ума.
— Откуда ты знаешь?
— Никс, думаешь, что я бы не понял?
Она покачала головой:
— Никто ничего не знает. И не понимает.
— Так доверься мне, Никс. Если что-то не так, расскажи. Откройся мне.
— Боже, если бы ты только знал, что творится в моей голове, то умчался бы прочь…
— Нет.
— А вот и да.
— Нет, — твердо ответил он, стараясь придать значительность своим словам. — Нет, я бы не убежал. Ты все можешь мне рассказать.
Но она продолжала качать головой.
И тогда Бенни выпалил:
— Я слышу голоса.
Она онемела от неожиданности, перестав плакать и качать головой, и уставилась на него. А затем на ее губах промелькнула кривая ухмылка.
— Да, — сказал Бенни, постучав себя по виску. — Иногда здесь идут целые разговоры.
— Но это не смешно…
— А я похож на человека, который смеется? — Хотя он улыбнулся, но почувствовал, что его улыбка выглядит так же неестественно, как и у нее.
— Но почему ты об этом не рассказывал?
— А ты? — Бенни вздохнул. — Последнее время мы почти не общаемся, Никс.