Плюс жизнь
Шрифт:
– Один, и именно поэтому я неделями не мою посуду и не делаю уборку. Мне и пригласить тебя неудобно. А вообще, не в этом дело. У меня дежурство через два часа.
– Ну вот, а я так хотела с тобой переспать.
– Успеем еще, – сказал я (не верится – о боже, о чем я веду разговоры!). – Ариша, маленькая моя, я тут недавно переспал с проституткой, так она и то вела себя чуть скромнее.
Дурацкая хвастливая ложь. Идиот. Приятно это, что ли, цеплять самолюбие симпатичной девчонки? Не знаю.
– Ну и иди к своим проституткам, – надулась Арина. – Я просто говорю, что думаю. Ты мне нравишься. Может, мне еще никто не нравился так, как ты. И вообще, ты вызываешь
Что же в этот момент меня так очаровало? Ее дикция. Говорит она быстро, четко, аргументы летят в меня взрывными вспышками.
– Приходи завтра вечером, – я заткнул ее поцелуем. – Я тебе адрес «ВКонтакте» скину.
Вся моя горе-семья – филологи. А вот я таланта складно излагать мысли не унаследовал. Вечно перескакиваю с одного на другое. Про морг вот все никак не соберусь рассказать.
По великому знакомству туда сначала попал Рома (его дядя – не последний врач в областной больнице), а за ним и я. Работа хлебная. Родственники наших клиентов обычно щедро доплачивали за дополнительный сервис. И никогда не торговались.
Эти сутки, правда, выдались не денежными. Привезли всего одного мужика. Никаких родственников не объявилось. Почему – красноречиво объясняла его саркома Капоши во всю задницу.
– Бедняга, – вздохнул я. – Этот гей мучительно умер.
– С чего ты взял, что он был геем?! – спросил Рома отчего-то взволнованно.
– Ну, здрасьте. Кто из нас будущий медик – я или ты? Ты на локализацию саркомы глянь. Не лечился он, судя по всему, совсем. Кахексия. Рот весь в кандидозе.
Ужас нарисовался на Ромином лице.
– Лео, я не верю, что и ты когда-нибудь вот так… Когда видишь это своими глазами, совсем по-другому воспринимаешь ВИЧ. Я все время думал, что меня это не касается. Наверно, для врача я слишком впечатлительный.
– Ничего, это пройдет, – ржу я. – Поработаешь в морге, трупы покромсаешь на учебе – к шестому курсу успокоишься. А если нет – пойдешь ко мне ГМО изучать. А умирать я не собираюсь. Нет, ну, то есть собираюсь, но не от СПИДа. Полно других причин для смерти. Короче, я настроен оптимистично.
– Уж куда оптимистичнее, – покачал головой Рома.
Да, сильно он расстроился из-за саркомного мужика. Или другие были причины. Я спросить не решился.
Оказалось, я тоже впечатлительный. Мне как раз снился тот мужик с саркомой, снимающий ее с себя, как кольчугу, и передающий мне, когда я услышал звонок в домофон.
Я почему-то не верил, что Арина на самом деле придет.
– Чуть не проспал свое счастье, – сказал я.
На пороге моей квартиры стояло именно что счастье. По законам жанра она была в летящем белом платье, дреды собраны в пучок, пирсинг из губы убран. На лице – тот минимум косметики, который мы, парни, обычно и не замечаем.
Но Арина была бы не Ариной, если бы не надела к белому романтичному платью ботинки-гады, а за плечи не повесила бы огромный брезентовый рюкзак.
– Тут все мои вещи, – пояснила она. – Мало ли, мне тут понравится. Ты один в двухкомнатной квартире, не откажешь же девушке в пристанище, так сказать?
– А мама знает о твоих планах?
– Она выгнала меня из дома. Я сделала татуировку.
– Это какую надо было сделать татуировку, чтобы мама на тебя так агрилась?
– Смотри, – и она приподняла платье. На бедре умудрилась поместиться длиннющая фраза: «Все умрут, а
я останусь».– Очуметь. Никогда еще не видел красивых татух на русском. Твоя – ничего такая.
– На самом деле, она выгнала меня не из-за тату. Это просто предлог, да и не выгоняла она, а сделала так, чтоб я сама ушла. Она нашла себе мужика. Квартира-то у нас однокомнатная, я мешаю. А ты ей нравишься, она тебе доверяет. И я тебе пригожусь – от меня может быть очень большая польза.
– Да? Это какая?
– Готовить умею. Нет, ну, правда. Порядок буду поддерживать. Ремонт вот надо сделать. Ну, хоть обои переклеить. А то смотри, плесень ползет, ужас. Как ты тут живешь?
Она помыла посуду и поставила вариться картошку.
– Ты странно хозяйственная для своих лет, – сказал я.
– Суровое мамино воспитание, – усмехнулась Арина. – Она меня родила, как это называют, «для себя». Папашу своего я ни разу не видела, он, получается, был кем-то вроде донора спермы. Помочь со мной маме было некому, а работать надо. В садик я редко ходила – я страшный аллергик, от садиковой еды покрывалась красной коркой. Со мной то соседка сидела, то подруги мамины. Лет с трех я стала оставаться одна на полдня. В шесть уже сама себе готовила. И вообще пришлось многому научиться.
Я раскачивался на трухлявой табуретке и наблюдал за тем, как она хлопочет на сиротской кухне. Черт, в этот момент мне казалось, что солнце вытащило все свои лучи и обрушило их на мое жалкое жилище.
Сейчас я ей скажу о диагнозе, и солнце, возможно, погаснет. Но, наверное, тянуть с признанием не стоит. Пусть лучше уходит сразу.
В такие минуты моя ненависть к матери, судьбе, Господу Богу достигала апогея. Какого бы циника я из себя ни изображал, а самое страшное в этом гребаном мире – быть отверженным. Никому и никогда не добиться стопроцентной независимости. Ты всегда будешь прикидывать, а не пошлют ли тебя куда подальше с твоей заразой и чудовищной перспективой лимфомы и туберкулеза.
…Арина сказала только:
– Бедненький. Это больно?
– Ничуть. Но, к сожалению, заразно. А еще неизлечимо, да.
– Я могу спросить, как это случилось? – осторожно произнесла прежде казавшаяся мне диковатой Арина (и откуда в ней столько такта вдруг нашлось?).
– Как я заразился? Меня родила инфицированная женщина. Что еще сразу объяснить, чтобы постоянно одни и те же вопросы не всплывали?
Она замялась:
– А сколько… сколько…
– Сколько я проживу? – уточнил я. – Не знаю, и никто не знает. Говорят, есть вариант, что можно мучить планету весь свой биологический возраст.
– Ну и прекрасно, – пожала плечами Арина. – Ты мне только дай что-нибудь про ВИЧ этот твой почитать или видео какое посоветуй посмотреть. Для общего развития. Не, ну про презервативы я знаю, конечно, а больше ничего.
– Еще что от СПИДа умер Меркьюри, да?
– И Айзек Азимов, – добавила Арина.
Она задернула шторы.
Она поселилась у меня. Ее мама и правда была не против. Фантастика – ведь мы с Ариной были знакомы всего несколько дней.
– Шестнадцать лет – это, в общем, нормальный возраст, чтобы жить с мальчиком, – излагала Галина Геннадьевна у меня на кухне свою позицию. – Не запру ж я ее дома, если она так влюбилась. Главное, предохраняйтесь. Она для ребенка еще мала, да и тебе-то всего восемнадцать. Ты не думай, что я от Аришкиных дел отстраняюсь – я ей 500 рублей в неделю буду давать и все ей покупать, что надо – ну, одежду, учебники. В школу буду наведываться, если надо. И к вам заходить. Ну, по звонку, конечно.