Плюс

Поэтому холод не настал.

Однако Слабое Эхо, которое, когда настал цикл темноты, одобрило приказ СПАТЬ, сейчас, кажется, не ведало, что настал цикл темноты. Имп Плюс попытался ответить. Слабое Эхо не знало о наступлении цикла темноты, потому что Слабое Эхо спало.

Потоки тоже не знали. Если там было что знать. Имп Плюс видел столько, сколько хотел или ожидал, хоть и не так мало. Он занимался сквозь цвета золотой тени делами тел внутри тел. Кожицы больших были экранами. Они пульсировали так ясно, что Имп Плюс вспомнил дыхание.

Они были мембранами, гнувшимися внутрь и наружу. Экранами, сквозь которые протискивались меньшие тела. Протискивались там, где не было дыр, пока их не увидел Имп Плюс. И тела эти для того, чтобы протиснуться, увеличивались, а не уменьшались.

Он видел, как тело, подобно космическому кораблю, кривобоко отскакивало от экрана и не проходило насквозь. Затем оно обнаружило и зацепилось, и удержалось тем, что стало носителем. Потом к нему присоединилось еще что-то. Оно едва было там. И не на или в, а вне. То была оторванная функция. Оторванная от очень маленького засасывания, накачивающего наклон, градиент, и он знал насос, но не мог его видеть, разве что в его идее по всей пульсирующей мембране. Тело, обхваченное пассивным носителем, и с присоединенным куском знакомого насоса смогло, значит, проскользнуть в кожу. Затем, попав внутрь, вспыхнуло и разъединилось. Будь двумя. И угасло до света, который был самим Имп Плюсом. И дышал сквозь и обратно сквозь снежные клеевые клетки и клетки, что искрились, и дальше длилось расщепление этих пылающих клеток на клетки, которые не стреляли, и это казалось вначале, но росли и затем делились, избегая попаданий дышащего тления тех других делений внутри мембран. А что касается тех — тела, носителя, куска насоса, их прохождения сквозь кожицу и их объединенного деления, — он думал, что знает то, что видит. Или чуял, или помнил запах. И, думая, будто видит происходящее с глюкозой, хоть и не знал клетки, которые не стреляли, он мог на миг заглянуть в само затухание. И то, что он видел, было большей частью дуги или арки.

Медленные сахара лили с нее. Их величественный мягкий свет очерчивался темнотой цикла. Некоторые из этих стреляющих клеток расщепились на клетки, которые не стреляли, а делились — что казалось обратным. Имп Плюс быстро развернул свой взгляд туда и сюда, повернулся куда-то еще, чтобы подумать: подумать, что, если Слабое Эхо ошибается насчет темноты, возможно, неправо оно и насчет холода. Имп Плюс не знал холод. Он хотел, чтобы Слабое Эхо рассказало, где его найти.

Центр заговорил вновь, и так, словно бы Земля отвернулась от Солнца, расстояние стало больше: КАП КОМ ИМП ПЛЮСУ ОТВЕТЬТЕ ЕСЛИ МОЖЕТЕ. ИМП ПЛЮС ВЫ УЖЕ В ЦИКЛЕ ТЕМНОТЫ НО МЫ СЛЫШИМ ЧТО ТЕМПЕРАТУРА СТАБИЛЬНА ЛИШЬ НА ЧЕТЫРЕ ГРАДУСА НИЖЕ ДНЕВНОЙ.

Имп Плюс придержал ответные слова Слабого Эха и не дал им уйти: холод настанет с циклом темноты.

ИМП ПЛЮС МЫ СЛЫШИМ НЕТ СНИЖЕНИЯ ЭНЕРГИИ НАКОПЛЕННОЙ В АККУМУЛЯТОРЕ. МЫ СЛЫШИМ О ВЫСОКОЙ АКТИВНОСТИ КОРЫ, ВЫГЛЯДИТ КАК ФАЗА БЫСТРОГО СНА ВО ВСЕХ НАБЛЮДАЕМЫХ НАМИ ЗОНАХ. НО ЭТО СТАДИЯ ЛЕГКОГО СНА ИМП ПЛЮС СЛИШКОМ РАНО ДЛЯ ФАЗЫ БЫСТРОГО СНА.

Имп Плюс зацепился за медленные ответные слова Слабого Эха и не дал им удалиться: холод настанет с темным циклом. Некрепкий сон предшествует фазе быстрого сна. Спать.

ВЫ СПИТЕ ИЛИ НЕТ, ИМП ПЛЮС. НЕ НАРУШАЙТЕ ЦИКЛ СНА, НО ЕСЛИ МОЖЕТЕ ОТВЕТЬТЕ.

Имп Плюс не знал аккумулятор; но он не знал также и энергия. Однако она была в нем. При последних словах сообщения стала на самом деле видна огромная дуга, которая была лишь частью дуги: бесчисленные дуги, каждая со своим направленным дождем сахаров. Знал ли он, как ему прежде удавалось удерживать Слабое Эхо от ответов Земле? Имп Плюс видел, что эти маленькие дуги были тем, что он видел ранее: у каждой был свой центр и спицы: однако спицы излучались не из каждого центра, а самой дуги, очерченной темным, словно каждая дуга могла являться центром местоположения в форме изогнутой линии.

Видя эти многие части дуг, также многих, он чуял сладкое жжение своей собственной боли — и соскользнул вниз по одному огромному циклу из бесчисленных малых, и увидел, что у него и те, и другие.

Тот, который огромный, был также всего лишь частью, не более целой, чем вытянутая окружность его желания, обходящая с носовой и кормовой перекладиной каверномера, не встречаясь. Хотя, смыкаясь, возможно, ближе, чем концы этой одной огромной дуги. Множество образовывало одну. Одну огромную. Но также часть. Потому еще более огромную. Однако сделанную из горящих бесчисленных малых. Сделанную — он не мог этого сказать — он был в дымке золотой тени — ошеломляющими спектрами бесчисленных целых новых цветов, что как множество малых дуг, и золотой тенью, где они укрывались, была та самая огромная дуга — сделанная — он не мог сказать этого — не только потому, что это было не только им (он сказал), а тем, что ему было уже дано, накопленной золотой кровью из опоздавшей руки Солнца: но затем еще и сама для него, и здесь он заметил, что его сомнение раньше было золотым, он чувствовали его как накопленную плоть; и, не зная, как захотеть, чтобы Слабое Эхо не отвечало Центру, он получил свое желание. Которое было частью.

Частью, которую он должен постепенно узнать.

Его интересовало, что же это будет.

Слабое Эхо, которое не было таким уж и слабым, произнесло: «Холод настанет».

Но что такое настанет? Возможно, он когда-то знал.

Имп Плюс хотел бы спросить у Слабого Эха.

Как долго оно спало? Оно спало, когда сказало: «Холод настанет».

Настанет было наставать, но не сейчас. Настанет потом.

Сейчас было любой точкой золотисто-розовых скольжений сахара. Сейчас было серым сиянием головки щепки здесь в расщелине, одной из многих, на каких сосредоточился Имп Плюс.

Он сосредоточился на головке щепки, а потом увидел, что последнее сообщение с Земли утонуло в ночи, и прежде он чувствовал старое сладкое разрывающее жжение боли, а теперь его не было.

То было потом. Как обвал-обрушение жжения, что на время прекратилось или сейчас превратилось в ночную работу накопленного Солнечного света. Но не как сахара, что проскальзывали мимо него по одному из темных циклов, — поскольку хотя это было и тогда тоже, сахара скользили и сейчас, они не были другими, хотя то, что он делал — если хоть что-то делал, — было другим: вот что он сделал тогда, когда сахара соскальзывали вниз цикла темноты, — он воздел руки, которых не было, и прижался к ясно изогнутому черепу, которого не было, пока тот не снялся.

Центр вновь его преследовал, но он должен быть здесь сейчас, и он вновь посмотрел на эту премоторную расщелину. Выпуклость на ее крае теперь стала больше. Расщелина и сама расширилась. Значит, здесь и сейчас — теперь не одно и то же.

Ему не на чем было стоять; выпуклость, на которой он находился, была им. Выпуклость была на крае расщелины, расщелина — в складке, складка была более открыта, а когда бы она открылась полностью, не была бы складкой. Он не мог не хотеть этого, но с каждым раскладыванием складка исчезала.

Центр знал, что капсула не настолько холодна, как ожидалось, и что не было спада энергии, накопленной в аккумуляторе, но Центр не знал другого. Имп Плюс мог удерживать ответы, чтобы не поступали в Центр, но не мог удержать женщину на морском берегу. Но не совсем так: он имел ввиду наоборот, что не мог удержать женщину на морском берегу от прихода по оси расстояния; не мог помочь ей не развернуть его, однако этого он раньше и хотел.

И всегда знал, что ось расстояния настанет.

Всегда было тогда. Однако и теперь тоже.

Хотя не прямо здесь, хоть он и был тут. Ночь ощущалась как множество ночей — ночами ночей. Ночь разделялась и длилась.

Он что-то не мог вытерпеть. Другую боль. Эта боль не была обвалом, или расщеплением роста, не была она и осью расстояния. Но ось расстояния была одной вращавшейся спицей ее. Новая боль была такой же маленькой, как тишина, но сейчас, как он видел, такой же большой — безмолвным промежутком, брешью сокрушения. Но еще больше: брешью вообще, но золотой и многоцветной.

Брешь, которую он обнаружил тогда, который заполнил: глядя со всех ночных дуг сахара в крови, чью идею он чуял; и глядя и тужась от них за одну огромную дугу-часть с ее кружащими падениями; уставившись неравномерно туда, откуда все эти круженья. Он чувствовал то, что видел — это было оно? Он обнаружил, что и смотрел со всех неравномерных расстояний своих мембран, и одновременно ожидал получить свое зрение. Оно — это оно? — ожидало само себя прежде, чем сюда попало: он был тем, что видел: так поэтому ли мог брать взгляды по нивелиру от лучей неравных расстояний мембран-конечностей и получать сборное вступление взгляда и (постой) будучи тем, что он видел, и устремить свой взгляд в точку настолько малую, как (постой) головка нерва, настолько малую как насос, оторванный самим взором от действия своего засасывания в бесконечно малую функцию: и сквозь нее, в свою очередь, видеть также большую, потому что она оставалась невидимой внутри его видения, идеи увеличения. Видеть больше, чем большое — намного большее, чем расширяющийся крупномасштабный взор, который он ощущал даже в те мгновения, когда видел микро-мелкое.