Плюс

С уголками.

Что стали новыми кончиками, указывающими в стороны, словно бы чтобы сделать то, что потом они все-таки сделали.

Что было растягиванием и растягиванием субстанции конечности крыла, пока оно, по ощущению, не становилось не тоньше, а наоборот — толще — и было толще, и расщеплялось на два. Которые с двумя другими вокруг него склонялись над ним.

Чтобы сделать перепонки-складки никак не похожими на складки мозга, которые раньше раскладывались, пока мозг растил то, что растил.

Но он продолжал не видеть своего тела. В этом ли дело? Или продолжал не видеть его, поскольку считал, что должен. Затем темная прожилка, которую он мог видеть внизу насквозь, показала на своей поверхности широкую кляксу. Поэтому он подумал, что крыло прошло полосу ветра над прожилкой. Но крылья, которые не разделились на сложенные руки, помахивали столь мало, что выглядели достаточно неподвижными для того, чтоб быть их собственной мыслью.

Он был приколот на конце оси, которая была готова повернуться подобно радиусу, но сейчас чувствовал не ее боль, лишь брызги пенистых конечностей, заставляющих его желать быть не там, — что было тем же самым, что и ощущение боли, только теперь это не было болью. Ось застряла в нем в его серединной грядке: ось расстояния: ветряная мельница над ним перемешивала Солнце: ось выдвинулась вниз близко к океану: он целил в рыбу: он был животным наконечником оси, которая была радиусом; слышимые слова (не сейчас) говорили о чем-то одноклеточном, наслаивавшемся под морской поверхностью, образуя таким образом кляксу; ось была трубкой, подходящей к нему в его серединную грядку, подобно ветру, и океанский конец этой оси расстояния, на которой он застрял, не имел никакого растительного торговца газетами, но имел растительное питание. Пока Имп Плюс не понял, что происходит. Затем ось — которая была расстоянием — выдвинулась в другую сторону на тысячи миль в слышимые слова не первого голоса, а второго, который не принадлежал ни женщине из мексиканской ночи или калифорнийского пляжа, ни смуглой женщине со шприцем, — и новый рассказывал, как из космоса рыбаки могут узнать то, что никогда не увидят вблизи, и могут бросить ось в целые зеленые классные комнаты планктона, но первый голос был и известен ему, и не тут или сейчас, и поразил неизвестным всего его, поскольку, если второй был прав. Земным концом оси расстояния был животный полюс, а конец Имп Плюса или сам Имп Плюс был растительным; поэтому он вновь сказал себя и сам.

Вследствие чего, со сдвигами скользящей субстанции, крупинки люмена и известные части мозга, преломляющего сейчас плавание, — словно рост был отделенным путешествий ем, — в том, что он прежде воспринимал как тело, выросшее отдельно от мозга, затруднили ему удержание того первого голоса, который поступил по оси расстояния. Но он держался достаточно долго, чтобы понять, что то был Въедливый Голос, тихо говоривший над океаном под мельницей, которая молола Солнце, что, как он видел сейчас, было подобием ветра, мелющимся его телом. Солнечным ветром.

Этот ветер в свою очередь нанес на темную прожилку широкую кляксу, что двигалась взад-вперед вокруг всего тела. Поскольку прожилки были того же тела, что мололо ветер, чтобы получить кляксу, сквозь которую, когда Имп Плюс смотрел, он видел движение, хоть и никакого движения. Также движение новых толп точек, ярких, но словно бы отраженных от яркости, возможно, растворение, что было тенью цельности где-то еще. И потому, что он видел синие дротики в конечностях теперь, он видел, что собрал несколько расстояний в одно скручивание единственного взгляда — в натяжение собирались потоки, что надолго охватывали себя, затем отпускали, затем охватывали и охватывали вновь, пока все их песни едино не разрешались: собирание поворачивало этот сложенный мембранный взор сразу же обратно к неподвижной разворачивающейся голове роста, узлу узлов, венцу расщелин.

И это как раз вовремя, чтобы увидеть и почувствовать желание нужды видеть, как новая щепка поднимается из дольной грядки, расправляя локти или колени кузнечика в концентрированный поток Солнца. И видел сквозь сейчас почти открытую и сплющенную Премоторную расщелину, как плот некогда отдаленных мембран согнулся через соединение руки в мозг и, попав внутрь, медленно пропахал борозду по борту к серо-янтарной коже-своду мозга, выталкиваясь, чтобы на нее выбраться.

Пока где-то еще в мозгу малиновый вспыхнул теплотой, которую Имп Плюс видел раньше только в отдаленных телах.

У него не было выбора, только продолжать понимать то, что происходит. Никакого выбора, как думал он, лишь быть в центре и выглядывать из центрального мозга, а потом заглядывать в узы тела; смотреть между тем из кругов изгибов щупалец вверху, в клетки возле открытой расщелины к тем кольцам сообщений, тесно сжатых в луковицеобразные кончики ответвлений у задней части мозга, к (тогда) тонкому повороту кончика конечности, нашедшей близлежащую конечность для присоединения или чтобы задеть сияния переборки. Он думал кусками — он не знал как, если не считать того, что куски, либо преломляясь к центру, который вряд ли еще у него был, либо стремясь двигаться каждая отдельно вдоль многосторонней ткани наклона, были им. Поэтому Имп Плюс пытался внимать, пытался думать — в этом ли дело?

Но данный фокус в своих спазмах собирания притягивал из различных расстояний лишь некоторые мембраны, не все.

И глядя иногда сквозь яркую работу мозга, он недоумевал, почему собирание взора в фокальную ось не включает все мембраны, все расстояния. Но он думал, что мозг— как тело в свою бытность, не всегда прозрачен.

Центр просил Имп Плюса ответить. Центр слышал максимальную мощность и максимальный уровень глюкозы, однако слышал и быструю активность в коре головного мозга. ВЫ БОДРСТВУЕТЕ ИМП ПЛЮС? Быстрая активность в двигательной и сенсорной зонах. КАК СЛЫШИТЕ ИМП ПЛЮС? ОТВЕТЬТЕ ИМП ПЛЮС. ВЫ ТАМ?

Он припомнил руку, глаз, ногу. Вспомнил, что помнил помнить о глазах — именно так, — сидя со своими руками и ногами, сосредоточившись на глазах, пока не произошла одна подготовка, затем один глаз, один глаз внутри, за двумя глазами, что у него были и которые он утратит. Так к нему поступил сдвиг песка на берегу от ветра в каждом шлифующем трении грани о грань, так что если он хотел, он слышал крупинки пляжа как камни, поэтому со спазмом расстояния он мог ощущать, что рядом с шумом в его одном припомненном ухе был ломтик каменистой щепки вдоль его щеки. И он знал, что может рассказать Центру о спазме не больше; чем о движении его утраченного слуха между миллиардом отдельных песчинок, каждая с шумом камня и всего шуршащего сдвига тонкой поверхности пляжа, где он лежал рядом с ногами, у которых он стоял до этого на мелководье. Но если вместо объяснения Центру он хотел засосать, толкнуть или наоборот одну из отдаленных конечностей обратно в мозг, чтобы коснуться красных вспышек, что были в конечностях прежде, то вот почему он не хотел говорить Центру.

Не потому, что он не знал, был ли Центр Хорошим Голосом или Въедливым Голосом. Не потому что Хороший Голос раньше был плохим, послав дюнного наблюдателя, чтобы следить за Имп Плюсом в последние выходные. И не потому, что Въедливый Голос был въедливым и одиноким. Въедливый Голос тогда сказал, что Имп Плюс, возможно, научиться использовать Концентрационную Цепь для общения с собой. Сейчас вдоль оси расстояния в спазме он не хотел, возле его утраченного уха было движение, и оно пошло вниз или вверх по его утраченной щеке, и, в конце концов, он увидел своими утраченными глазами, что любое движение в том месте было другой щекой, щекой Въедливого Голоса. Она открывалась и там была другая щека, которая тоже открывалась. А под ними было видно, как звук распространяется по рту во Въедливый смех вдаль и прочь от смеха женщины на пляже, но и в смех, и один на двоих. Но за расстояние, которое не было линией оси. Если ось когда-либо была линией. Но больше расстоянием, которое было формой. Но как только Имп Плюс подумал, что расстояние между смехом Въедливого Голоса и смехом женщины приняло в себя третье (что было его собственным — но тогда, не сейчас), расстояние выросло мимо трех до не менее чем четырехчастной формы, которая по-прежнему оставалась осью расстояния, потому что болевой стук, или вращение, или вновь спазмированный промежуток расстояния. Однако не совсем из-за Имп Плюса, а из него самого.

Но, хотя Въедливый Голос (который был не хорошим, но и не плохим) мог сказать, что Имп Плюс, возможно, научится разговаривать с собой по Концентрационной Цепи, у него не было времени разговаривать с собой, он должен наблюдать за тем, что происходит. Вот в чем дело, он должен наблюдать за тем, что здесь происходит.

Плот из мембраны, который, как прежде видел Имп Плюс, вышел из конечности и согнулся вокруг соединения между мозгом и телом, затем протолкнулся вверх в мозг к верхушке мозга, врос теперь непосредственно в поверхность коры головного мозга, где и лежал, поблескивая еще более яркой точкой посередине, что заставила его увидеть все глаза, которые он когда-либо видел с их маленькими яркими точками посередине. Он видел мембрану — или мембрана была видна — с концов листовидных отростков поднимающегося тела; но в то же время он видел их самих под углами, как спазмы. И, видя, что эта мембрана, которая уже перешла из тела в мозг, была мембраной глаза, он осознал, что видит посредством ее не только теперь затухающие концы листовидных отростков (некоторые из них сливали, как свет, плазму своих очертаний), но также изменяющиеся оттенки, и красное и синее мерцания, отбрасываемые потолком капсулы, которые она получала, и которые были теплом утра.

И он знал, но у него не было места, чтобы думать о том, что однажды видел эту капсулу снаружи и внутри. Не было также места и для того, чтобы держать в голове слова Хорошего Голоса: «Давай, осмотрись хорошенько, это все твое, загляни внутрь».

Не было места, разве что на то, что происходит.

Вот только то, что происходило, делало места еще меньше. Он кружил вверх и вниз, все деля и деля свое ощущение.

Он был свободен, а порой и от передач Центра.

Они были такими же, как то, где он только что был и откуда ушел. И то, что он должен был вот-вот найти — а может и нашел или нет, — было как железа света впереди, которую сложениями своего взора он видел не прямо впереди, а на траверзе, пока кружил вверх и вниз.