По агентурным данным

— …И вот последнее преступление, совершенное прошлой ночью. Ограблен центральный склад. Убита охрана и вся ночная смена — двенадцать человек. Огнестрельное оружие не применялось. Действовали ножами и приемами боевых единоборств.

— А именно? — поинтересовался Хижняк.

— В основном переломы шейных позвонков и несовместимые с жизнью травмы в области затылка, височной кости, основания черепа.

— То есть речь может идти о диверсантах, которые прошли обучение в спецшколах и обучены мастерству убивать голыми руками?

— Да, именно. Мы тоже считаем, что среди них есть профессиональные диверсанты. Но есть и просто бандиты, убийцы, всякая шваль. Помимо точных, нацеленных на мгновенное убийство, в том числе ножевых ударов, на теле убитых есть и непрофессиональные множественные ранения, нанесенные явными дилетантами, если можно так выразиться. Эта банда орудует у нас не первый месяц. Почерк всегда одинаков. Форма офицеров Красной Армии, безукоризненно выполненные документы.

— Что похищено?

— Да многое. Консервы, сахар, мука, чай, кофе, сгущенка, яичный порошок. Что-то из гуманитарной помощи, еще по ленд-лизу полученное. Полный список я вам дам. Я уже распорядился отслеживать появление этой продукции на рынках, барахолках, районных базах. Каждый закуток области не прошерстишь, но в городе наблюдение обеспечим.

— Хоть какие-то наводки есть? Кто они? Местные националисты или поляки, немцы? Кто за ними? Армия край-ова, «лесные братья», абвер?

— Известно, что в состав банды входит некто Паленый, матерый уголовник, бежавший из мест заключения. Внешность у него больно приметная — лицо ему подпалили, когда пацаном свою бандитскую карьеру начинал. А что до руководства, до тех, кто стоит за ними. До сегодняшнего дня ответа на этот вопрос у меня не было. Но вот последние события некоторый свет могут пролить.

Заречный достал из ящика стола пакет, из которого извлек серебряный медальон на разорванной серебряной же цепочке.

— Один из рабочих, видимо, оказал сопротивление бандитам и был зверски убит. На теле одиннадцать ножевых ранений. А в руке было зажато вот это украшение. На медальоне какие-то знаки, значения которых мы пока понять не можем. Привлечь музейщиков еще не успели.

— Можно взглянуть?

— Пожалуйста! — подполковник протянул Хижняку находку.

Сташевич и Орлов склонились над медальоном, который лежал на ладони Егора.

На серебряной поверхности были отчеканены странные знаки в виде причудливой формы ломаных линий. Все трое несколько секунд молча их рассматривали.

— Это древнегерманские руны! — уверенно заявил вдруг Орлов.

— Что? — в один голос спросили присутствующие.

— Буквы древнегерманского алфавита. Используются для начертания заклинаний и всякого такого. Их носят обычно в качестве амулета, оберега.

— Вы историк? — спросил пораженный Заречный.

— В некотором роде, — Хижняк быстро ответил за Орлова. — Если лейтенант уверен, что это руны, значит, руны!

— Может быть, вы еще и текст прочтете?

— Некоторые буквы почти стерты, и, как правило, знаки имеют символический смысл. Но если будет неделька времени, — может, разберусь.

— Я думаю, никаких неделек ждать не будем! — возразил Хижняк. — Важно то, что медальон принадлежит, судя по всему, немцу. Вот вам и след!

— Да, это уже кое-что! — кивнул Заречный.

— Разрешите? — спросил Орлов и продолжил: — Раз это амулет, оберег, тот, кто потерял его, вероятно, очень расстроен пропажей. И думаю, вернется за ним.

Заречный недоверчиво посмотрел на юного лейтенанта.

— Ну… Они же понимают, что склад теперь охраняется с удвоенной силой.

— И что? А мы уже понимаем, что имеем дело с хорошо обученными диверсантами, которые, очевидно, возглавляют группу. А для людей обученных проникнуть туда, куда им нужно, труда не составляет, — поддержал младшего товарища Хижняк.

— Неужели вы полагаете, что металлическая пластинка заставит рисковать жизнью даже опытного диверсанта?

— И самые опытные убийцы бывают очень суеверны, — заметил Сташевич.

— Следовало бы устроить на складе засаду, — подытожил Хижняк.

— Нет у нас времени сидеть и ждать! — разгорячился Заречный. — Поскольку мы почти ничего не знаем о противнике, единственный способ обнаружить их — это создать ситуацию, когда они сами пойдут на контакт. Разработан следующий план: через нашу агентуру в антисоветском подполье будет вброшена информация о том, что во Львове появилась банда Казимира. Такая банда реально действовала на территории Западной Украины, она уничтожена. Но мы пустим слух, что несколько приближенных к Казимиру людей сумели сбежать из-под стражи. В неразберихе последних месяцев войны это вполне достоверно. Вас здесь никто не знает, включая агентуру противника, так что эту карту вполне можно разыграть.

— Но мы должны будем проявить себя, чтобы заинтересовать противника, так ведь? — заметил Хижняк.

— Вот именно! Задумка такая: банда Казимира, то есть вы, совершает нападение на состав с продовольствием.

Акция должна быть громкая, с резонансом. Думаю, после вашей вылазки они выйдут на вас.

— Что ж, попробуем. Однако я бы все-таки сделал засаду на складе!

— Даже если владелец амулета вернется за ним, не факт, что он будет сотрудничать со следствием, если вообще дастся живым. А если ему удастся скрыться? В любом случае, они затаятся, и мы потеряем время! Я против засады. Все, товарищи, совещание закончено. Как вы устроились? Нормально? Вот и хорошо. Через день-другой пойдете грабить «железку», а пока отдыхайте, гуляйте по городу, осваивайтесь. Все!

Заречный хлопнул ладонью по столу, давая понять, что никаких возражений больше не принимает.

— Ну что ж, воля ваша. Ну а по чарке, Андрей Алексеевич? За знакомство? — обезоруживающе улыбнулся Хижняк и достал из пакета бутылку водки и жирную, завернутую в вощеную бумагу селедку.

— Ну. За знакомство грех не выпить. Да еще под такую закуску.

Заречный полез в шкаф за стопками. Хижняк подмигнул своей команде: мол, ничего, обломаем упрямого хохла под водочку да селедочку!

ДЕКАБРЬ 1945, Колыма

Высокая двустворчатая дверь открылась, и в огромный барак вошел раздатчик. Утренний свет лег широкой полосой между рядами нар. Тысячи глаз смотрели на тяжелый деревянный поднос в его руках. Нынче был праздник — нынче был селедочный день. На подносе лежала гора рубленых надвое сельдей. За подносом шел дежурный надзиратель, строго взиравший на тощих, грязных, гноящихся обитателей барака. По рядам четырех ярусных нар пронесся шелест: все взволнованно следили за приближением подноса. Какой кусок достанется? Менять нельзя, все в руках удачи. Рубщик, наверное, не подозревал или не утруждал себя мыслями о том, какие трагедии переживают те, кому досталось на чуточку, на какие-нибудь небрежные граммы меньше, чем соседу. Каждый успел прикинуть, какой именно кусок получит. И огорчиться или возликовать. И ошибиться, потому что своевольная рука могла нарушить свой же порядок раздачи и вынуть хвост с другой стороны подноса. И снова огорчения и ликование. Селедку выдавали нечищенной и это было правильно: ее ели с кожей, внутренностями, костями. Долго, любовно лизали соленый бок, пока мякоть не исчезала, а белесые кости начинали выпирать голым рыбьим скелетом. Кости нужно жевать. Осторожно, медленно, как можно медленнее, чтобы тянуть пиршество как можно дольше. Потом, получив пайку хлеба, так же медленно отщипывать маленькие кусочки и сосать клейкую массу. Хлеб выдавался по утрам на весь день, но мы съедали его утром, чтобы не украли, не отняли блатные. Потом кружка тепловатой воды, именуемой чаем.