По большому льду. Северный полюс

На сердце у меня было легко. Те две мили за мысом Шеридан привели нас к рекордной «самой крайней северной» точке, какой когда-либо удавалось достичь судну с паровыми двигателями, а именно 82°30' северной широты. Только один корабль, «Фрам» Нансена, прошел дальше на север, но его просто отнесло туда вместе с дрейфующими льдами, как игрушку. Маленький черненький крепенький «Рузвельт» еще раз доказал, что он чемпион.

Есть чувства, которые не выразить словами. Нечто подобное я испытал, когда на ледяной припай у мыса Шеридан были выброшены причальные тросы. Мы уложились в сроки, предусмотренные программой: первая часть нашей трудной задачи – провести судно от Нью-Йорка до точки, максимально приближенной к Северному Полюсу, – была завершена. Все опасности, связанные с особенностями навигации, – возможность потери судна и значительной части припасов – остались позади. Этот последний рейс доказал, что многолетний кропотливый труд полностью оправдал себя, наделив нас бесценным опытом для успешного разрешения наших задач, и это было для меня самой большой наградой. Несмотря на задержки, казавшиеся иногда бесконечными, мы прошли запланированную часть маршрута, и все пережитые нами в этот раз волнения и неполадки – ничто по сравнению с тем, что нам пришлось испытать в полярной экспедиции 1905 года.

Теперь, когда северные границы всех известных земель остались далеко позади, мы были готовы приступить к выполнению второй части нашего плана – к подготовке и отправке санной экспедиции непосредственно к полюсу, ведь не прибытие на мыс Шеридан было нашей конечной целью.

Мы испытывали такое облегчение, пройдя сквозь льды пролива Робсон, что, как только пришвартовались на мысе Шеридан, сразу с легким сердцем и большим энтузиазмом взялись за разгрузку судна. «Рузвельт» стоял на отмели внутри приливной трещины и первое, что мы сделали – выгрузили на берег двести сорок шесть собак, за последние 18 дней превративших наш корабль в шумный зловонный ад. Мы просто перебрасывали их через борта на лед, и уже через несколько минут животные рассыпались по всему берегу, резвясь на просторе и оглашая округу громким лаем. Все нечистоты струей из шланга были смыты с палуб, после чего началась разгрузка. Прежде всего, с мостика, на котором было организовано производство саней, были сняты изготовленные за время пути нарты, наш славный санный парк, насчитывающий 23 единицы.

Мы планировали отвести судно подальше за ледяной барьер, где оно оказалось бы в полной безопасности, поэтому стремились избавить его от лишнего веса, чтобы дать возможность сняться с мели во время прилива. Мы сделали из досок несколько наклонных желобов и по ним спустили ящики с керосином из трюма и верхней палубы. Эта работа требовала особой осторожности, так как в это время года лед еще был тонким. Во время разгрузки несколько саней вместе с эскимосами и грузом провалились под лед, но поскольку глубина была невелика, всего 5–6 футов, а продовольствие было в жестяных банках, существенных потерь мы не понесли.

Пока одна группа сгружала керосин, другая, вооружившись ледорубами, шестами, пилами и другим необходимым инструментом, отправилась разбивать лед, с тем, чтобы в дальнейшем поставить судно бортом к берегу. Мы с Бартлеттом решили завести «Рузвельт» в мелководье у полосы припая, укрыв его за плавучей ледяной грядой. В эту зиму мы всячески хотели уберечь себя от тех испытаний, какие выпали на нашу долю во время последней экспедиции, когда судно, оказавшись поставленным на зимовку у самой кромки припая, зависело от малейших подвижек пакового льда под влиянием океанских волнений.

Вслед за ящиками с керосином с квартердека на берег спустили не одну тонну китового мяса, некоторые куски которого были величиной с дорожный сундук. Мясо просто сбрасывали за борт на лед, откуда эскимосы нартами поднимали его на несколько сотен ярдов над уровнем припая и укладывали огромными штабелями, прикрывая сверху мешками с углем, тоже снятыми с квартердека. Потом пошли вельботы; их спустили со шлюпбалок и откатили к берегу как нарты. На зиму их перевернули вверх дном, а, чтобы не унесло ветром, придавили сверху грузом.

Выгрузка на сушу продуктов и оборудования заняла несколько дней. После прибытия на место зимовки это дело первоочередной важности; любая хорошо организованная полярная экспедиция именно с этого начинает свою работу. Когда продовольствие и все необходимое для жизнеобеспечения находится на берегу, гибель судна от пожара или в результате сжатия льдов просто означает, что экспедиция вынуждена будет возвращаться домой по суше. Но это не нанесет существенного ущерба экспедиции в целом и никак не повлияет на работы, связанные с санным переходом. Если бы мы потеряли «Рузвельт» у мыса Шеридан, нам пришлось бы зимовать в построенных из ящиков жилищах, но весной мы все равно отправились бы поход к полюсу. В этом случае мы бы прошли 350 миль до мыса Сабин, перешли по льду пролив Смит и, добравшись до Эта, стали бы ждать, пока за нами придет какое-нибудь судно.

Весь берег в окрестностях «Рузвельта» на четверть мили был уставлен ящиками, причем каждый вид припасов стоял отдельным штабелем. Эту «деревеньку» из ящиков мы окрестили Хаббардвилем, в честь генерала Томаса Н. Хаббарда, президента Арктического клуба Пири. После того как с передней палубы сгрузили ящики, служившие эскимосам своеобразной кроватью, палубу «Рузвельта» выдраили, соорудили из досок новый помост, разделив его на секции, каждая из которых предназначалась отдельной семье. Вход в жилище был завешен занавеской. Под спальным помостом оставалось пустое пространство, где семья могла держать кухонную утварь и другие принадлежности. Брезгливому читателю, которого шокирует сама идея хранения сковородок под кроватью, не мешало бы посмотреть, как живет эскимосская семья в естественных для нее условиях, в домах из камня и земли, не более восьми футов в длину, где и мясо, и питьевая вода, и мужчины, и женщины, и дети – все без разбора теснятся в одном помещении из месяца в месяц на протяжении всей зимы.

Затем мы выгрузили около восьми тонн угля, так что, если нам придется жить в построенных из ящиков жилищах, топлива будет вдоволь. Тот год был не очень холодным: 8-го сентября термометр показывал 12 градусов выше нуля, на следующий день – +4.

Более тяжелые ящики – с беконом, пеммиканом, мукой и т. п. – были использованы для того, чтобы из них как из гранитных блоков построить на берегу три дома размером 15 x 30 футов каждый. Для этой цели все продукты специально были упакованы в ящики определенных размеров. Это была одна из множества тех тонкостей, которые в конечном итоге должны были обеспечить успех экспедиции. При строительстве домов ящики устанавливались крышками внутрь помещения. Затем крышки снимались, а содержимое вынималось по мере необходимости, как с полок, поэтому весь дом походил на большой бакалейный магазин.

Крыши соорудили из парусов, переброшенных через шлюпбалки; позже на стены и крышу мы навалили снега и плотно его утрамбовали. В домах были установлены печи, так что при благоприятном ходе событий их можно было использовать зимой и как мастерские.

Итак, мы надежно обосновались на мысе Шеридан, и цель, к которой мы стремились, была предельно близка. В этой экспедиции мы постарались предусмотреть любые неожиданности и обойти все те препятствия, с которыми столкнулись в 1906 году. Мы уже знали, что делать и как делать. От старта до финиша меня отделяли лишь несколько месяцев ожидания – осенний период охоты и долгая темная зима. У меня были собаки, люди, опыт и твердая решимость (этим же стимулом был движим Колумб, когда вел свои корабли по непроторенным путям западных морей), а финал был в руках судьбы, которая благоприятствует человеку в осуществлении его мечты, если он предан ей до последнего дыхания.

Глава XIV. На зимней стоянке

«Рузвельт» после разгрузки облегчился настолько, что Бартлетту играючи удалось подвести его достаточно близко к берегу, и судно стало носом точно на север. Это подействовало на нас ободряюще – корабль не изменил своим старым привычкам. Подобно норовистому животному, всякий раз по пути на север – и сейчас, и во время нашей первой экспедиции 1905-го года, когда льды сжимали его так, что мы не всегда могли его контролировать, – он упрямо разворачивался на севера. И если, лавируя между льдинами, он все-таки оказывался плененным льдом в тот момент, когда шел на восток или на запад, то плен длился недолго: какая-то неведомая сила из раза в раз направляла его носом на север. В 1906 году то же самое наблюдалось и на обратном пути, как будто «Рузвельт» понимал, что задача еще не выполнена и нужно вернуться назад. Матросы подметили это, и я часто слышал, как в разговорах они упоминали, что «Рузвельт» недоволен, ибо понимает, что не выполнил свою работу.

Когда судно подвели достаточно близко к берегу, команда принялась за подготовку его к зиме. Механики продули котлы, выключили все установки, из трубопроводов спустили всю до последней капли воду, чтобы с наступлением холодов она не замерзла и не повредила систему; моряки сняли паруса и ослабили такелаж во избежание аварии при сжатии его на морозе; я мог бы привести еще тысячу подробностей, но, пожалуй, не стану сейчас останавливаться на этом.

Чтобы солнце и ветер хорошенько просушили паруса, перед тем как снять, их подняли на реи. Надо сказать, что «Рузвельт» в этот момент представлял собой великолепное зрелище: прочно зажатый ледяными тисками и пришвартованный, но с раздутыми как у гоночной яхты парусами.