По дикому Курдистану

– Мерсина, – ответил он, – говорю тебе: нас приглашали остаться там до раннего утра, но я, зная, что ты осталась одна дома, отклонил столь радушное приглашение коменданта. Я не хочу, чтобы русские тебе отрезали голову. Ведь началась война!

Она испуганно всплеснула руками.

– Война? Между кем и кем?

– Между турками, русскими, персами, арабами и курдами. Русские уже стоят часах в четырех хода отсюда. Сто тысяч солдат и три тысячи пушек!

– О Аллах! Я умираю, меня уже нет… И ты идешь воевать?

– Да. Смажь мне сапоги, но только так, чтобы никто об этом не узнал. То, что началась война, – это еще государственная тайна, и жители Амадии узнают ее лишь тогда, когда русские завтра окружат город.

Ее качнуло, она обессиленно опустилась на первый же попавшийся горшок.

– Уже завтра! Они в самом деле завтра будут здесь?

– Да.

– И они будут стрелять?

– Конечно, еще как!

– Селим-ага, я не буду смазывать тебе сапоги!

– Это еще почему?

– Ты не должен воевать, тебя не должны застрелить!

– Хорошо, это мне подходит, и поэтому я могу сейчас пойти спать. Доброй ночи, эфенди! Доброй ночи, моя дорогая, моя сладкая Мерсина!

Ага ушел. Цветок дома удивленно уставилась на его удалявшуюся спину, затем поспешила осведомиться:

– Эмир, это правда, что придут русские?

– Пока еще неизвестно. Я полагаю, что ага слишком серьезно воспринял слухи.

– О, ты капаешь бальзам на мое раненое сердце. Разве нельзя сделать так, чтобы они не дошли до Амадии?

– Мы обязательно потом над этим поразмыслим. Ты разобрала кофе?

– Да, господин. Это оказалось очень неприятной работой, но этот злой человек хаджи Халеф Омар не давал мне покоя, пока я не завершила всю работу. Хочешь посмотреть?

– Покажи!

Она принесла банку и пакет с кофе, и я убедился, что она и вправду отлично постаралась.

– И что ты скажешь по этому поводу? Каков будет твой приговор?

– Весьма милостивый для тебя. Поскольку твои нежные руки так часто касались зерен, да будут они все твоими. Посуда, купленная мной сегодня, также принадлежит теперь тебе. Стаканы же я подарю доброму Селиму-аге.

– О эфенди, ты справедливый и мудрый судья. В тебе больше доброты, чем у меня когда-либо было горшков. Этот благоухающий кофе – еще одно доказательство твоего величия. Аллах да подействует на сердца русских, чтобы они не пришли и не застрелили тебя. Ты думаешь, мне удастся спокойно сегодня поспать?

– Конечно же! Уверен!

– Спасибо тебе, ведь покой – это единственное, чем еще может наслаждаться измученная женщина!

– Ты спишь здесь, внизу, Мерсина?

– Да.

– Но ведь не на кухне же, а в комнате?

– Господин, женщине место на кухне, и спит она тоже на кухне.

М-да! Дело оборачивалось не так, как мне хотелось. Во всяком случае, глупая шутка аги оказалась для нас весьма неуместной. Мерсина заснет сегодня не сразу. Я поднялся наверх, но направился не к себе, а в комнату хаддедина. Он уже лег спать, но, как только я вошел, проснулся. Я рассказал ему подробно про свое приключение в тюрьме, чем поверг его в изумление.

Затем мы упаковали съестное, свечу, зажигалку и пробрались в пустую комнату в торце дома. У нее было лишь одно окно, небольшое четырехугольное отверстие, запертое ставнями. Ставни были лишь прикрыты, и я, открыв их, выглянул – передо мной на расстоянии примерно пяти футов находилась гладкая крыша, нависавшая над этой стороной маленького двора. Мы выбрались на крышу, а с нее на двор. Дворовая дверь была заперта, и, таким образом, мы были в одиночестве. Дорога в сад, в котором некогда благоухала красавица Эсме-хан, была практически открыта. Теперь от тюрьмы нас отделяла лишь стена, причем весьма невысокая – до ее верха мы спокойно могли достать рукой.

– Подожди, – попросил я шейха. – Я сначала посмотрю, не наблюдает ли за нами кто-нибудь.

Я потихоньку поднялся на стену и аккуратно спрыгнул на ту сторону. Из первого маленького окошка, справа, на первом этаже, едва пробивался бледный свет. Это была комната, в которой спал пьяный ага и где сейчас, по всей видимости, сидели арнауты, не смеющие от страха даже прикорнуть. Следующее, то есть второе, окно принадлежало камере, в которой нас ждал Амад эль-Гандур.

Внимательно осмотрев и буквально обыскав узкий двор, я не увидал ничего подозрительного. Дверь, ведущая от тюрьмы во двор, была заперта. Я вернулся к стене, за которой стоял хаддедин.

– Мохаммед!

– Ну что?

– Все спокойно. Ты сможешь перебраться через стену?

– Конечно.

– Тогда лезь, только потише.

Через несколько секунд он стоял рядом со мной. Мы быстро пересекли двор и встали под окном, до которого я мог почти достать рукой.

– Нагнись, шейх, обопрись о стену и упри руки в колени.

Я взобрался на спину шейха, и, таким образом, мое лицо оказалось непосредственно перед окном темницы.

– Амад эль-Гандур… – тихо позвал я и прислушался.

– Господин, это ты? – гулко прозвучало снизу.

– Да.

– Мой отец здесь?

– Здесь. Он сначала спустит для тебя на веревке еду и свечку, а потом поговорит с тобой. Подожди, сейчас ты его увидишь.

Я спрыгнул со спины шейха.

– Тяжело?

– Да уж. Долго я бы не выдержал, слишком положение неудобное.

– Тогда мы сейчас сделаем по-другому. Ведь ты наверняка хочешь подольше поговорить со своим сыном. Поэтому встань коленями на мои плечи, тогда я смогу стоять достаточно долго, сколько тебе нужно для разговора.

– Он тебя услышал?

– Да. Он спрашивал о тебе.

Я достал из кармана веревку и отдал ее шейху.

– На ней ты спустишь пакет.

Мы привязали веревку, я сцепил руки за спиной, шейх встал на них и взобрался мне на плечи. Я охватил его колени руками так, чтобы он стоял достаточно безопасно. Шейх спустил пакет в камеру сына, и тут же завязался тихий, но тем не менее оживленный разговор. Я мог слышать лишь слова шейха, обращенные ко мне, – он справлялся, не устал ли я держать его. Он был высокий и крупный мужчина, и поэтому я почувствовал заметное облегчение, когда он минут через пять спрыгнул на землю.

– Эмир, его нужно как можно быстрее вызволить, я не могу дождаться этого, – сказал он.

– Прежде всего нам нужно уйти. Иди пока к стене, а я позабочусь о том, чтобы днем здесь не нашли следов.

– Это лишнее, ведь земля тверда как камень.

– Лишняя осторожность лучше, чем небрежность.

Он пошел назад, и я скоро последовал за ним. Через некоторое время мы, возвратившись по той же дороге, оказались в комнате шейха. Он захотел сразу же обсудить со мной подробный план освобождения своего сына, я же, напротив, посоветовал ему сначала немного поспать и отправился отдыхать в свою комнату.