По дорогам сказки
Шрифт:
Но остановиться было уже невозможно. Лодку с оловянным солдатиком вынесло в большой канал. Волны подбрасывали и швыряли ее то вверх, то вниз, но солдатик по-прежнему держался молодцом и даже глазом не моргнул.
И вдруг лодочка завертелась на месте, зачерпнула воду правым бортом, потом левым, потом опять правым и скоро наполнилась водой до самых краев.
Вот солдатик уже по пояс в воде, вот уже по горло… И наконец вода накрыла его с головой.
Погружаясь на дно, он с грустью подумал о своей красавице. Не видать ему больше милой плясуньи!
Но тут он вспомнил старую солдатскую песню:
Шагай вперед, всегда вперед!
Тебя за гробом слава ждет!.. –
и приготовился с честью встретить смерть в страшной
Откуда ни возьмись, из воды вынырнула большая рыба и мигом проглотила солдатика вместе с его ружьем.
Ах, как темно и тесно было в желудке у рыбы, темнее, чем под мостом, теснее, чем в коробке! Но оловянный солдатик и тут держался стойко. Он вытянулся во весь рост и еще крепче сжал свое ружье. Так он пролежал довольно долго.
Вдруг рыба заметалась из стороны в сторону, стала нырять, извиваться, прыгать и наконец замерла.
Солдатик не мог понять, что случилось. Он приготовился мужественно встретить новые испытания, но вокруг по-прежнему было темно и тихо.
И вдруг словно молния блеснула в темноте.
Потом стало совсем светло, и кто-то закричал:
– Вот так штука! Оловянный солдатик!
А дело было вот в чем: рыбу поймали, свезли на рынок, а потом она попала на кухню. Кухарка распорола ей брюхо большим блестящим ножом и увидела оловянного солдатика. Она взяла его двумя пальцами и понесла в комнату.
Весь дом сбежался посмотреть на замечательного путешественника. Солдатика поставили на стол, и вдруг – каких только чудес не бывает на свете! – он увидел ту же комнату, того же мальчика, то же самое окно, из которого вылетел на улицу… Вокруг были те же игрушки, а среди них возвышался картонный дворец, и на пороге стояла красавица танцовщица. Она стояла по-прежнему на одной ножке, высоко подняв другую. Вот это называется стойкость!
Оловянный солдатик так растрогался, что из глаз у него чуть не покатились оловянные слезы, но он вовремя вспомнил, что солдату плакать не полагается. Не мигая, смотрел он на танцовщицу, танцовщица смотрела на него, и оба молчали.
Вдруг один из мальчиков – самый маленький – схватил оловянного солдатика и ни с того ни с сего швырнул его прямо в печку. Наверно, его подучил злой тролль из табакерки.
В печке ярко пылали дрова, и оловянному солдатику стало ужасно жарко. Он чувствовал, что весь горит, – то ли от огня, то ли от любви – он и сам не знал. Краска сбежала с его лица, он весь полинял – может быть, от огорчения, а может быть, оттого, что побывал в воде и в желудке у рыбы.
Но и в огне он держался прямо, крепко сжимал свое ружье и не сводил глаз с прекрасной плясуньи. А плясунья смотрела на него. И солдатик почувствовал, что тает…
В эту минуту дверь в комнату распахнулась настежь, сквозной ветер подхватил прекрасную танцовщицу, и она, как бабочка, порхнула в печку прямо к оловянному солдатику. Пламя охватило ее, она вспыхнула – и конец. Тут уж и оловянный солдатик совсем расплавился.
На другой день служанка стала выгребать из печки золу и нашла маленький комочек олова, похожий на сердечко, да обгорелую, черную, как уголь, брошку. Это было все, что осталось от стойкого оловянного солдатика и прекрасной плясуньи.
Лесной холм. Пересказала Т. Габбе
Юркие ящерицы бегали вверх и вниз по истрескавшемуся корявому стволу старого дерева. Они отлично понимали друг друга, потому что все говорили на одном языке – по-ящеричьи.
– Нет, вы послушайте только, как шумит и гудит наш старый лесной холм, – сказала одна из ящериц. – Из-за этой музыки я уже две ночи подряд глаз сомкнуть не могу! Точно у меня зубы болят, – тогда я тоже не сплю.
– Там что-то затевается, – сказала другая. – Я сама видела, как холм поднялся на своих четырех красных столбах, да так и простоял, пока петухи не запели. Верно, его хотят хорошенько проветрить. А дочери лесного царя выучились новым танцам и только
и знают, что вертятся при лунном свете. Даю хвост на отсечение, там что-то затевается!..– Я говорила с одним моим знакомым дождевым червяком, – сказала третья. Он много ночей и дней рылся в этом хламе и подслушал кое-что. Видеть этот бедняга ничего не видит, зато пролезать всюду ощупью и подслушивать он мастер. Так вот он рассказывает, что в лесном холме ожидают чужеземных гостей. И каких-то очень важных! Кого именно, дождевой червяк сказать не хотел, да, пожалуй, и сам не знал. Известно, что все блуждающие огоньки, светляки и даже гнилушки приглашены участвовать в факельном шествии или как это у них там называется?.. И все золото и серебро – а этого добра в лесном холме довольно – чистят песком и мелом и выставляют на лунный свет…
– Да кого же они ждут? – спрашивали друг у друга ящерицы. – Что там такое затевается? Слышите, слышите, как шумят в лесном холме?
В эту самую минуту холм приподнялся, раскрылся, и оттуда, семеня ножками, выбежала старая лесная дева. У неё совсем не было спины, но одета она была очень прилично. На голове – чепчик из паутины, а на шее – шарф из болотного тумана.
Это была ключница и дальняя родственница самого лесного царя, потому она и носила на лбу янтарное сердечко.
Ножки ее так и мелькали – топ-топ, – и она живо очутилась на болоте, в гостях у ночного ворона note 3 .
2
Ночной ворон, мертвая лошадь, могильная свинья – это фантастические существа, которые часто являются персонажами народных датских легенд и преданий. Вот что рассказывалось о них в этих легендах: если где-нибудь, тревожа людей, появлялось привидение, знахарь заклинаниями загонял его в землю и, очертив круг, вбивал на заклятом месте осиновый кол. В полночь раздавался крик: «Освободи!» Кол вынимали, и привидение навсегда улетало из тех краев, приняв вид старого черного ворона с перебитым левым крылом.
Мертвая лошадь и могильная свинья – это призраки животных, которых когда-то, по древнему обычаю, сохранившемуся еще от времен язычества, живьем закапывали при закладке церковных зданий. Существовало поверье, что появление такого призрака возле какого-нибудь дома предвещает смерть тому, кто в нем живет.
– Лесной царь приглашает вас сегодня к себе в холм на ночной праздник, – сказала она. – Приходите, пожалуйста, то есть прилетайте. Но сначала я попросила бы вас оказать нам большую услугу: потратить часок-другой и передать приглашения остальным гостям. Надо же приносить хоть какую-нибудь пользу, тем более что своего хозяйства у вас нет и делать вам решительно нечего. Мы ждем, – добавила она шепотом, – очень знатных чужеземцев, норвежских троллей, или, как они называются у себя на родине, трольдов. И наш лесной царь не хочет ударить лицом в грязь.
– Кого же приглашать? – спросил ночной ворон хрипло.
– На бал при лунном свете могут явиться все, даже и люди, если только они говорят и ходят во сне и вообще отличаются какими-нибудь причудами в нашем вкусе. А вот званый обед – другое дело. Тут уж надо думать да думать. Общество должно быть самое избранное. Я спорила с лесным царем даже насчет призраков и привидений, – по-моему, их не следует приглашать: уж очень пустой народ… Прежде всего надо, конечно, позвать морского царя с дочками. Правда, они не очень-то любят выходить на сушу, ну, да ничего, мы посадим их на мокрый камень или еще что-нибудь придумаем. Авось не откажутся! Потом надо позвать всех старых троллей первого разряда с хвостами и рожками, затем водяных, домовых, болотных, и, конечно, нельзя обойти приглашением могильную свинью, мертвую лошадь и церковного карлика, как-никак они в родстве с нами и очень обидятся, если мы их не позовем.