По дорогам Вечности

– А кого ты ждешь?
– мягко спросила медсестра, присаживаясь на соседний стул.

– Маму, Фолию Рейли, - тихо сказал я, не поднимая глаз и, разглядывая свои ногти.

Она понимала, что сижу здесь ужасно долго, почти целый день:

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть?

Я повернулся к ней, пытаясь сделать так, чтобы выражение лица было недружелюбное, мама говорила, что нельзя принимать угощение от чужих людей, потому что никому в этом мире нельзя доверять, если ты этого человека совсем не знаешь. Вдруг он тебя отравить хочет?

Но выражение не вызвало у медсестры должного эффекта, да и враждебность в моём взгляде смешалась с невербальной просьбой, ибо, голод я все же чувствовал, а в животе предательски заурчало. Есть хотелось сильно, но не мог же я так просто сдаться и согласиться на подачку?

– У меня в шкафчике есть два бутерброда с колбасой и сыром, - подмигнула медсестра, вставая.

Может, зря изображаю недоверие? Она же работает в больнице, а, значит, не собирается делать ничего плохого. Странно, но эта женщина излучала доброту, словно была кусочком солнечного лучика, спустившегося ко мне в этот ненастный день. Стоит ли отказываться от такой помощи?

– Если вы, правда, хотите поделиться, - начал я, смотря на нее снизу-вверх, невольно сглотнув, представляя, какая вкусная, должно быть, колбаса в бутерброде.

– Жди здесь, сейчас приду, - и она направилась в тот длинный коридор, куда меня не пускали, затем, помахав с улыбкой, растворилась.

А я остался ждать, голод напоминал о себе всё сильнее. Ведь поесть удалось только утром - овсянку. Лампа, располагавшаяся над головой, жужжала, мигая, и нагнетало ощущение чего-то жуткого. Обычно, такие лампы часто бывают в ужастиках. А это совсем не хорошо, ведь ты - десятилетний ребенок, и тебе очень страшно.

Прошло полчаса, во время которых можно было подумать, что медсестра обо мне забыла. Ну, это не удивительно, у нее же пациенты есть, им нужна помощь. Холл потихоньку пустел, но охранник не желал покидать свою позицию, намереваясь, когда закончатся часы посещения больных, выставить меня. А я ведь даже не знал, в какой части города нахожусь.

Мы редко покидали наш микрорайон, только если выбирались с мамиными друзьями на всякие городские праздники или чьи-то дни рождения. Обычно все заканчивалось тем, что шумная компания шла в их излюбленное кафе, где оставляли меня с сопливым ребенком друзей мамы, в детской комнате. Ребенок был гораздо младше, принимался складывать башенку из кубиков, а потом, когда ему надоедало, драться с другим малышом из-за солдатика, потому что сынок друзей мамы был агрессивным и жадным, пытался отбирать игрушки у других. Почему-то взрослым казалось, что я хорошо приглядываю за маленькими, ведь их нельзя было оставить с бабушками, когда выбираешься на встречу с друзьями! У маминых подруг не имелось детей моего возраста, тех, с кем интересно играть. Их отпрыски либо были очень маленькими, либо ходили в старшую школу. Благо, тех, кто был старше, я не видел. Но вот малявку с собой брали часто. Устроившись в углу комнаты на полу, стащив со столика для рисования листок и парочку карандашей, я принимался водить ими по бумаге, пытаясь абстрагироваться от возни мелкотни. Зачем меня-то запирать здесь с ними? Мог бы и за столиком вместе с взрослыми сидеть! Сквозь пластмассовые перегородки, ограждающие "детскую комнату" от зала со столами, я видел, как вошли женщина с девочкой, чуть младше меня, и две подруги этой женщины. Они не пытались избавиться от девочки, отправив её сюда, ведь это загон для малышей! Наверное, только со мной так поступали, и это было обидно. Поэтому, я не любил эти мамины вылазки по праздникам, и старался сделать так, чтобы она меня не брала. Специально проказничал, чтобы позлить, ибо тогда, думая, что таким образом наказывает, мама уезжала одна. Ну, а я, почувствовав свободу, звал друзей: Оважкина с Флорой, и мы бесились, чудом не переворачивая квартиру вверх дном....

– Вот, держи, - медсестра выполнила своё обещание, вернувшись с двумя бутербродами, завернутыми в пакетик.

Она щедро протягивала этот пакетик мне, а я, почему-то, медлил его брать. Затем, переборов свою мнительность, я взял бутерброды и быстро развернул их, жадно надкусывая тот, что был сверху. Колбаса, сыр, масло и черный хлеб давали убийственно-вкусное сочетание, казалось, что это был самый лучший бутерброд в мире. Прожевав, я вспомнил, что медсестра до сих пор смотрит, и чуть не поперхнулся, когда глотал.

Она захихикала, прикрывая губы ладонью, светясь от радости. Наверное, эта женщина относилась к тому типу людей, которые любят жертвовать на благотворительность. И, таким образом, чувствовала себя абсолютным добром, или ангелом во плоти.

– А еще я вот что принесла, - и она дала коробочку вишневого сока с трубочкой.

– Спасибо, - поблагодарил я, распечатав сок. Очень хотелось пить, и я мигом осушил упаковку.

Наконец, я прикончил бутерброды. Медсестра, сев рядом, попыталась погладить меня по голове, но я увернулся, бросив на нее недовольный взгляд исподлобья.

– Тебе домой пора, тут нельзя находиться ночью, - сказала она.

– Я не знаю, как добраться домой.

– А где ты живешь?
– поинтересовалась эта добрая женщина.

Я назвал ей адрес, и медсестра предложила проводить меня.

– А завтра приедешь к маме.

– Вам, правда, не трудно?
– засомневался я.

Зачем она тратит свое время на какого-то малознакомого десятилетнего ребенка?

А еще я понимал, что мне и правда домой пора, и лучше от того, что буду здесь находиться и раздражать охранника, ситуация не станет.

– Конечно, я рада оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Да и в вашем районе у меня бабушка живет.

И я согласился, да и в больнице в холле было страшно оставаться. Хотя, одному дома тоже находиться очень жутко, но, по крайней мере, ты в своей крепости, ты хоть в какой-то степени чувствуешь себя защищенным!

– Вам можно отлучаться с работы?
– спросил я, не понимая, зачем она жертвует ради меня своим графиком.

– У меня уже закончилась смена, - с улыбкой ответила она, приглашая выйти на улицу.

Снаружи уже было совсем темно, горели фонари, освещая больничную аллею, а чистое небо было усеяно звёздами. Типичный август.

Пока мы шли до остановки, медсестра пыталась у меня узнать, какие мультики я люблю. Я отвечал с неохотой, было такое ощущение, что мой внутренний мир пытаются проковырять отвёрткой.

– Мне львенок там нравится!
– воскликнула медсестра, присаживаясь на лавочку, ожидая маршруку, которая довезла бы нас туда, куда нужно.

– А мне жалко его папу, - ответил я, но тут же поспешил добавить, размахивая руками, словно от этого восклицания зависела моя жизнь, - но я над ним не плакал.

Ведь это девочки плачут над мультиками.... Да и признаваться в этом как-то глупо. Если тебя что-то заставило прослезиться, лучше держать в себе, чтобы не смеялись.

– А разве это плохо, когда что-то настолько трогает...
– попыталась сказать она.

– Не знаю!
– но я ее перебил, насупившись.

Мои одноклассники смеялись над мальчиком, который ревел из-за того, что у него на глазах воробья съела кошка. Они обзывали его "слабачком" и "нюней". Нет, я не принимал участия в издевательстве над ним, наоборот, пытался заставить перестать мальчишек его обзывать, так как было неприятно, когда обижают тех, кто неспособен дать отпор, потому что не уверен в себе. Я даже подрался с самым задиристым одноклассником. За это я получил титул "мамка нюни", а еще мне объявили бойкот и шпыняли недели две, пока не надоело. Глупые дети, когда они в таком возрасте, очень хотят дразниться. Но, знаете, ни за какие деньги я бы не позволил, чтобы мальчики из класса видели, что меня трогает смерть отца львёнка.

В автобусе мы ехали молча. Он был полупустой. Медсестра хотела пару раз что-то спросить, но ответа не получала.

Наконец, после получаса езды, я узнал знакомые очертания местности, и мы вышли на нашей остановке. До дома оставалось недалеко. Оставалось только миновать магазин и углубиться во дворы. Правда там не работали фонари, и ходить было жутковато.

– Как же я проголодалась!
– сказала медсестра, когда мы прошли мимо магазина, который в это время уже не работал.
– Надо обязательно навестить бабушку.