Annotation

Саймон Рейли, юный чародей, рано потерял своих родителей. Отца он почти не помнит. Так же он влюблен в девушку, Карсилину, которая воспринимает его только как своего друга. Закончив школу, он готовится поступать в университет, только жизнь преподносит ему сюрпризы, Карсилина пропадает, а давно погибший отец вдруг объявляется из мертвых (Исправленная "Волшебство на грани 1")(Аннотация будет переписана)

Калямина Анастасия Олеговна

Глава 1

Калямина Анастасия Олеговна

По дорогам Вечности

Осколки детства

Есть такой город в Зебрландии, Лесвинт, ничем не выделяющийся из однородной массы населенных пунктов, там такие же закаты и рассветы, такая же скучная погода, такие же занятые люди, как и в любом другом месте. Именно в Лесвинте и прошло мое детство - прошло быстро, жестоко, и даже не успело попрощаться. В доме номер три на серой улице, названной в честь то ли космонавта, то ли разведчика, мы жили с мамой до некоторого не очень приятного момента. Маму мою звали Фолия Рейли. В свои двадцать восемь она одевалась как девятнадцатилетняя студентка, собравшаяся на сложный экзамен к преподавателю мужчине, и надеющаяся на шару. В чем заключался этот образ? Ну, смею заметить, не каждая, утвердившаяся в жизни женщина, работающая в серьезной компании, позволит себе идти на работу в мини-юбке, белой футболочке со стразами, поверх которой может быть джинсовая куртка, на размер меньше, чем положено. Моя мама была натуральной блондинкой и любила ходить со стрижкой-каре. Губы свои она красила красной, почти алой помадой, создавая на своём бледном лице яркое пятно, на котором акцентировалось внимание любого, кто на неё смотрел. Складывалось впечатление, что эта дамочка очень легкомысленна, ветрена и ей в жизни не светит ничего серьезного...

Так думали люди, которые её не знали. На самом деле моя мама была довольно умным и рассудительным человеком, пережившим очень тяжелые моменты. Начнём с того, что с первым мужем (моим отцом), которого звали Прохором Рейли, Фолия познакомилась, когда ездила стажироваться в Чалиндокс, столицу Листонского Королевства. Её тогда манила возможность выбраться из Зебрландии и обосноваться в другой стране, потому что Зебрландия - не тот край, где можно надеяться на счастливое и успешное будущее. Здесь успеха можно было добиться только по блату, если знаешь нужного человека, то он тебя поймет, обнимет и на должность устроит, а если не знаешь - плати взятку или катись как Колобок по лесной тропинке, ведь есть другие люди, у которых точно найдутся правильные знакомые. Да и Власти принимают такие странные законы, что хочется взять да и сбежать из этой страны.

После свадьбы и моего рождения мама с папой прожили в Чалиндоксе два с половиной года, которые можно назвать для них счастливыми, а затем переехали в Лесвинт, мама очень скучала по своей родине, поэтому они приняли такое решение, оказавшееся роковым. Четыре года они жили и ни о чем не волновались, но затем светлое время резко погасло. И всё из-за дурацкой телеграммы с важным вселенским поручением, присланной отцу Листонской разведкой, на которую он, оказывается, работал. Прохор Рейли был вынужден срочно отправиться в Чалиндокс, а вскоре мама получила письмо о том, что её муж трагически погиб, при выполнении опасного задания...

С того дня прошло три года забвения и нежелания найти в себе силы к действиям, и повстречался моей маме богатый аферист Веригус (Фамилию его я не помню). Он казался таким хорошим, честным и отзывчивым джентльменом, постоянно меня игрушками заваливал, баловал, сладости дарил, а маме букеты и золотые побрякушки, в рестораны с ней ходил. Вскоре они поженились, и этот человек стал моим отчимом. Но, ни с того ни с сего, его доброта резко пришла к отрицательному значению, Веригуса словно подменили. Он постоянно ссорился с Фолией, бил её, как будто она являлась его самой крупной неудачей.

Помню такой случай. Я, маленький и глупый скучающий ребёнок, пробрался в кабинет отчима, когда тот куда-то уезжал. В кабинет отчима мне заходить было нельзя, и тот постоянно оставался недосягаемой, манящей территорией. Ведь пропадает же в нём отчим почти целыми днями, может у него там фабрика игрушек? Детское воображение часто со мной шутило, как и в тот момент, желая пробраться на эту загадочную фабрику и унести оттуда много разноцветных самолётиков, я осторожно подошёл к двери. Ах, да, меня отчим не пугал теми байками, что из-за дверей кабинета может выскочить леший и утащить в неведомые края на съедение столь же неведомым тварям. В тот момент меня вообще ничего не страшило, хотя должно было. Когда я открыл дверь и проник-таки в кабинет, разочарованию не было предела. Более скучного помещения за свои шесть лет жизни Саймон Рейли, то есть я, еще в своей жизни не видел. Стены были серого, как спина подопытной мыши, цвета, и на них чёрно-белые картины, рисованные тушью, изображали непонятных мне тварей, существа эти были злые, и, наверное, покусали, если б были настоящими. Занавесок на окне не наблюдалось, лишь решётка против воров с наружной стороны. Осторожно пробираясь по безжизненному сизому ковру, я подошел к чёрному столу, из столетнего дуба, хотя мне тогда казалось, что дубы столько не живут. Я залез в кожаное кресло отчима и принялся изучать, что лежало на столе. Скучающая серая карандашница и её тусклое содержимое не привлекли моего внимания. Руки сами потянулись к чёрной папке, там должны были быть хоть какие-нибудь картинки. Я открыл папку, но внутри лежали листы: белые с печатными буковками, схемами и графиками, даже не цветными. Смиряясь с тем, что зря сюда забрался, я увидел маркер, как ни странно чёрный. Может рожицу в этой папке нарисовать, чтоб отчим не скучал, подумал тогда я, открыл маркер с характерным щелчком и принялся за дело. Рожиц на этих листах нарисовал много. И все они, как одна, улыбались, наверное, ждали похвалы.

Но похвалы я тогда не дождался. Отчим застал меня на месте преступления, и лицо его побагровело от ярости, став единственным цветным пятном в этом кабинете. Рыкнув что-то нецензурное, он кинулся меня ловить. Спрыгнув с кресла, я выбежал в коридор, очень испугавшись его такой реакции. Разорвет ведь на части, если поймает! Отчим гонялся за мной по всему дому, словно взбесившийся бультерьер, я выдохся, устал, но за жизнь бороться не прекращал. Но, в кухне ожидал подвох в виде дверного порога, об который я споткнулся и упал, разбив нос о кафель. Веригус, торжествуя, навис надо мной, оскалившись, как удав над кроликом, загнанным в угол террариума. Я закричал, так как ничего другого не оставалось. Он отвесил мне тяжелый подзатыльник, схватил за шиворот, встряхнул и потащил, не взирая на вопли со слезами, к огромному антикварному шкафу, стоящему в одной из многочисленных гостиных. Его особняк был настолько большой, что не совру, если скажу, что комнат там не меньше пятидесяти. Перед шкафом он еще раз меня встряхнул так, что я почувствовал тошноту, а голова сильно потяжелела. Я пытался вырваться и ревел, казалось, будто такое "доминирование" над маленьким ребенком доставляло ему моральное удовлетворение. Веригус шикнул: "Радуйся, что я не швырнул тебя в камин!", шлепнул по щеке, оставив красный след, и бросил меня в темноту шкафа. Там я ударился затылком о заднюю стенку и остался заперт, наедине с головной болью, жжением щеки и тошнотой. В шкафу висели старые шубы, наверное, предыдущих жён Веригуса, одна из шуб касалась моей головы. Поколотившись в дверки, так и не получив свободы и тяжело дыша, я опустился на дно шкафа и разревелся пуще прежнего. Несправедливо бить и запихивать в шкаф, я же не делал ничего плохого. Подумаешь, нарисовал какую-то рожицу!.. Затем я услышал ругань, отчим орал на маму. А через миг - громкий удар и крик боли. Веригус её избивал. Я закричал в ужасе так громко, насколько мог, страх парализовал всё мое детское естество, хотелось испариться, исчезнуть, перенестись вместе с мамой в другое место - безопасное, где он до нас не доберется и не станет никого бить. Это был настоящий кошмар...

После того случая, моя мать с Веригусом развелась, хоть тот и сопротивлялся, а я перестал разговаривать, по ночам видел кошмары с участием Веригуса, который пытался меня придушить. Мы уехали обратно в Лесвинт. Там мама водила меня ко всяким детским психологам, чтобы вернуть сыну дар речи, но они не сильно продвигались в своих начинаниях помочь. Наверное, большинство из них были шарлатанами, а те, кто к этой категории не относился, не знали, как справиться с моим стрессом. Отчаявшись, мама обратилась к знакомой своей сестры, которая, потратив два долгих и кропотливых года, все же заставила меня заговорить снова.

Эти события остались далеко позади, а мне уже исполнилось десять...

Мама сидела на кухне и красила ногти в алый цвет. Настроение у неё было паршивое, а причиной всему - Веригус. Она не виделась с ним больше двух лет, но позавчера этот индивид объявился, завалившись в нетрезвом виде к нам на порог, и умолял снова выйти за него, за что был послан не в самой корректной форме полем через лес. Веригус на прощанье крикнул, что Фолия обо всем пожалеет.

Тяжело вздыхая, потряхивая кистями рук, чтобы лак сох быстрее, мама встала и вышла с кухни. Пройдя по тесному коридору, она дошла до моей двери и, стараясь не соскрести лак с ногтей, аккуратно постучалась.

– Да, мам?
– Послышалось за дверью.

– Саймон, сынок, хватит спать...
– Начала она.

– Так я встал уже.

Я быстро подошел к двери, чтобы продемонстрировать доказательство в виде проснувшегося себя.

– Вот и молодец!
– кивнула мама, потрепав меня по светло-русым волосам.

Глядя на нее, я понял, что Фолия чем-то расстроена, причем, очень сильно.

– Что-то случилось?

– Нет, ничего особенного. Пустяки, - ответила она наигранно-твердым голосом, - по работе.

– Ничего серьезного? Не уволили хоть...

– Пусть только попробуют!
– хмыкнула мама, - Просто, надо кое-что доделать, чтобы впредь к этому не возвращаться.

– Ну, хорошо.

Ей не хотелось говорить про Веригуса и его многочисленные угрозы.

– Ты иди лучше что-нибудь съешь, - посоветовала мне она, - на плите овсянка сварена.

– Хорошо, - улыбнулся я и отправился на кухню, где меня встретил запах свежеоткрытого лака.

Мама прошла следом за мной, потянулась к шкафчику для посуды, чтобы взять себе чашку, и, смотря на меня с какой-то особой нежностью, налила себе воды.