По Европе
Шрифт:
«Ключ» попал в какого-то мэра, приехавшего с севера Франции на юг повеселиться. И разбил мэру физиономию.
Извозчик, оказывается, был «вообще зол».
— Малы заработки. Дёшево нанялся!
А букет фиалок, неловко брошенный весёлым мэром, привёл его в полное экономическое остервенение.
Что за проклятое время!
Нынче ни шагу без экономических вопросов.
С экономическими вопросами приходится встречаться даже на bataille des fleurs.
Вы кидаете букет фиалок, а вам в ответ летит «экономический вопрос».
И бедный
— А экономическое положение, чёрт возьми, вовсе не так блестяще, как объявляется об этом с министерской скамьи! В воздухе стали летать ключи.
И вот это веселье иностранцев среди озлобленного города кончилось.
На площади префектуры вспыхнули костры бенгальского огня. Загремела артиллерия. С треском лопнули в воздухе сотни ракет, — полог из разноцветных искр навис над площадью. Тысячи римских свечей осыпали фигуру Карнавала XXXI.
«Весёлый властитель» вспыхнул огромным костром.
Маски, домино, паяцы, коломбины, схватившись за руки, в последний раз с криками, с песнями закружились вокруг пылавшего Карнавала.
И, право, было что-то даже грустное, меланхолическое в этой традиционной церемонии сожжения Карнавала.
Карнавал умирал с тем же самодовольным лицом.
А из столба пламени долго-долго ещё смотрел на беснующуюся толпу с презрительной улыбкой на тонких губах Арлекин,
Но пламя лизнуло и его по морде и стёрло улыбку.
Карнавал был кончен.
День в Монте-Карло
Зима, похожая на наше лето, кончилась.
Едва-едва начинается весна.
Под моими окнами сад, — целая роща апельсиновых деревьев.
Сегодня ночью прошёл обильный тёплый летний ливень.
Утром я открыл окно и отшатнулся.
Волна аромата, влетевшая в окно, сшибла меня с ног, как на морских купаньях весело сшибает с ног большая набежавшая волна.
И меня охватило восторгом. Я почувствовал, как моё сердце расцвело и наполнилось жизнью, весельем, любовью. Ко всему!
Если б земной шар был полметра в диаметре, я прижал бы его к моей груди. Горячо и страстно, как безумно любимую женщину.
Если б человечество могло воплотиться в одном лице, я упал бы перед ним на колени и целовал его руки.
— Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Что случилось?
За ночь расцвела апельсиновая роща.
Только и всего!
И аромат, аромат весны, лучший из ароматов в мире, наполнил мою комнату, душу и сердце.
Я иду гулять.
Вверху прозрачное голубое небо. Внизу лазурное прозрачное море.
Горы скидывают ночную туманную пелену, резче и резче вырезываются на безоблачном небе.
Цветы на горах только ещё начинают цвести и кажется, что по морщинам гор легли лёгкие белые, розовые, голубые тени.
А солнце всё затопляет золотом своих лучей.
Как прекрасен Божий мир!
Боже! Благослови богатых и бедных!
Но растопленное золото солнечных лучей становится всё жгучей
и жгучей. Да и время.Я иду завтракать в Caf'e de Paris.
Кругом только и слышно, что русская речь.
Прежде бывало столько только англичан.
Русских за последние два года ужасно много шатается по Ривьере.
— Они нагрянули, когда исчезли англичане, поражённые национальным горем, — этой войной! — с глубокой печалью по англичанам сообщил мне француз, хозяин гостиницы.
Может быть, потому, что англичане смущали их своей чопорностью и требованием во что бы то ни стало приличий.
Без англичан легче!
Мы не любим англичан.
Может быть, тут играло роль самолюбие русских?
Мы привыкли во всём остальном идти в хвосте у остальных, но мы привыкли быть «первыми гостями».
Это наше национальное самолюбие.
А когда есть англичане, — «первые гости» они. Потому что они богаче.
Может быть, поэтому и нахлынули на Ривьеру русские, когда отхлынули англичане?
Не знаю.
Но нет ничего забавнее, как завтракать, когда кругом сидят русские.
— Закуски? — спрашивает метрдотель у богатого москвича.
— Нет! Нет! Нет! Никаких закусок! — с испугом восклицает москвич.
— Устриц?
— П-пожалуй!
— Затем?
— Д-дайте мне… д-дайте мне… Дайте мне хороший бифштекс!
Это дешевле.
— Фруктов? Свежая земляника!
— О, нет, нет!
— Сыру?
— Non plus! [45]
Он с ужасом восклицает это, словно ему предлагают подать живую очковую змею.
Забавный народ русские за границей!
Они почему-то решают, что «здесь франк — рубль», и готовы отказать себе во всём, чтоб сэкономить 2 франка. 75 копеек!
45
Тоже нет!
Завтрак кончен, и компатриот с ужасом видит, что счёт всё-таки вырос до 14 франков!
По лицу видно, что он делает в уме умножение.
И успокаивается:
— 5 руб. 25 коп.
За эти деньги в Москве «не повернёшься» в ресторане.
Я иду в казино.
Странное чувство.
Словно после ходьбы по зелёной шелковистой мураве вы вдруг вступили в грязь по щиколотку.
Словно днём идёшь к Омону.
Нет ничего ужаснее такого лупанара днём, при ярком свете правдивых лучей солнца.
Ездили вы когда-нибудь днём в загородный ресторан?
Всё, что вечером горит, блестит, сверкает в лучах искусственного света, при свете дня кажется тусклым, мерзким, покрытым грязью.
Противно дотронуться.
С отвращением глядишь кругом и мерзок самому себе.
Вокруг столов с утра до ночи толпа.
И хоть бы действительно страшно возбуждённые «лица», как описывают фантазёры-туристы.
Ничего подобного!
Просто вспотевшие физиономии.
На лицах скука и тоска: