По краю огня

Маркиз Д’Алваро решил, что ослышался.

— Взять назад?.. — в некоторой растерянности переспросил он.

Лавиния, вслед за глазами опустив голову, кивнула.

— Если в-вам угодно, — тихо сказала она, — я буду ждать в-вас сегодня в с-своей с-спальне.

Астор моргнул. С трудом удержался от желания ущипнуть себя за ухо и тоже выпрямился на сиденье. Судя по всему, предложение было сделано всерьез. Другое дело — с чего бы вдруг? Он, прищурившись, вгляделся в лицо Лавинии — такое же спокойно-сосредоточенное, как и голос, — и качнул головой. «Да ведь я тебе в постели и даром не нужен», — подумал он. А потом, помолчав, спросил без обиняков:

— Зачем?

Лавиния беспокойно шевельнулась, и ее бледные щеки чуть порозовели.

— В-вы… — пробормотала она, на мгновение становясь собой прежней, — разве в-вы не хотите…

— Я-то хочу, — сказал Астор. — И, полагаю, вы это все-таки поняли, но речь не о том. К чему это вам, Лавиния?

— Я… Я п-просто…

Она, не договорив, опустила голову еще ниже и обессиленно умолкла. Маркиз, хмуря брови, откинулся на спинку сиденья.

— Вы хотите еще детей? — после паузы предположил он, и жена, встрепенувшись, торопливо кивнула — всё так же не поднимая на него глаз. Астор невесело усмехнулся про себя. Ну конечно. Стоило бы догадаться.

— Что ж, — после очередной долгой паузы проговорил он, — понимаю. И не смею отказывать вам в этом естественном желании.

Лавиния неуверенно взглянула на него исподлобья.

— Значит, вы п-придете с-сегодня?..

— Приду, — отозвался он.

Экипаж тряхнуло на повороте. Лошади, звеня подковами, пронеслись меж двух рядов медных вязов и остановились напротив крыльца. Маркиз Д’Алваро, не дожидаясь слуг, распахнул дверцу, спрыгнул на заиндевевшую землю и протянул руку супруге. Маркиза, опершись на нее, вслед за ним вышла из экипажа. К тому времени подоспел и Гарет с зажженной лампой. Он распахнул двери, принял в передней господские плащи, проводил хозяев на второй этаж, напоследок уведомив, что камины в их спальнях «уже растоплены, оба-двое», и, повинуясь молчаливому кивку маркиза, удалился с сознанием выполненного долга. Супруги остались одни.

— Я б-буду в-вас ждать, — прошелестела Лавиния, не поднимая глаз на мужа. Тот снова кивнул, глядя в сторону, и они неловко распрощались у перехода в правое крыло. Маркиза отправилась в свою спальню, маркиз в свою. Камин там и правда оказался растоплен, причем не только что — в комнате было тепло. «Что это с Гаретом?» — отстраненно подумал его сиятельство, берясь за пуговицы камзола, хотя примерное поведение денщика сейчас заботило его в последнюю очередь. Куда больше его занимала Лавиния. «Значит, догадалась, всё-таки», — промелькнуло в его голове, впрочем, отчего-то без особенной радости. Да, воздержанием Астор был сыт под горло, и весь вечер у Д’Освальдо, глядя на принаряженную женушку, боролся с собой, чтобы завтра же не сорваться в Скиллинг «по делам поместья», но стоило богам услышать его молитвы — и вот вам пожалуйста, уже ничего не хочется. Маркиз Д’Алваро вспомнил отрешенное выражение лица супруги там, в экипаже, и вздохнул про себя. Хотеть-то он на самом деле хотел. Но было во всём этом что-то неправильное…

Расстегнутый камзол отправился на спинку кресла, за ним последовали брюки и рубаха. Оставшись в одном исподнем, Астор облачился в стеганый домашний халат и подошел к умывальному столику. Налил в таз воды из кувшина, поплескал себе на лицо, чтобы взбодриться, — встал он сегодня ни свет ни заря, чтоб оправдать свой вчерашний побег из библиотеки, — и поморщился, вспомнив заспанного егеря. Бедняга, наверное, до сих пор недоумевает, чего ради он понадобился хозяину в такую рань. «Да, вовремя Лавинию осенило, — подумал маркиз. — Этак ведь еще месяц-другой — и всё графство при виде меня у виска крутить бы начало!..» Его сиятельство покосился на дверь, прикинул, что жене на отход ко сну понадобится куда больше времени, чем ему самому, и опустился в кресло. Нежданное расположение супруги вместо понятного облегчения принесло ему отчего-то лишь смутные угрызения совести. Стоило бы сказать Лавинии, что появление у них Алонсо и так уже было чудом, и что надеяться на очередное прибавление семейства, скорее всего, не стоит, но он малодушно оставил всё это при себе. Он хотел ее. Даже несмотря на то, что желание это отнюдь не являлось взаимным, а осознание сего печального факта больно било по самолюбию.

С другой стороны, подумал он, глядя в огонь, могло ли быть иначе? Лавиния досталась ему невинной девушкой, а он и внимания на это не обратил. Они ведь, по сути, ни разу не занимались любовью, а лишь выполняли супружеский долг, да и тот через силу! Вспомнив начало своей семейной жизни, маркиз пристыженно крякнул. Их с Лавинией первую брачную ночь он почти не помнил, а все последующие не делали ему чести — он ведь и трезвым-то к жене, кажется, ни разу не входил. Да и о том, чтобы в постели хоть немного подумать о ней, никогда не заботился. А то происшествие с уксусом?.. Удивительно, как она вообще решилась вновь допустить его к телу! Он покаянно вздохнул и, бросив взгляд на каминные часы, сдвинул брови. Прошлого не воротишь, но шанс ему всё-таки дали. Понятное дело, исключительно ради детей, однако…

Спустя четверть часа маркиз Д’Алваро вошел в спальню супруги, преисполненный решимости загладить былые грехи всеми доступными способами. Опыт у него, в отличие от Лавинии, был, и желание тоже. «Милостью богов, хотя бы сегодня не опозорюсь», — подумал он, со свечой в руке переступая порог темной комнаты. Маркиза, уже облаченная в ночную рубашку, лежала в постели. Услышав его шаги, она повернула голову, бросила беспокойно-растерянный взгляд на подсвечник в его руке, но ничего не сказала. Астор, подойдя, поставил свечу на прикроватный столик и присел на край кровати. Он и сам как-то вдруг растерялся, словно юнец на первом свидании, — и это при законной супруге, с которой ему уже не раз приходилось делить постель!.. Какая нелепость, подумал он. Взглянул в бледное лицо жены — судя по вымученной ответной улыбке, Лавиния уже приготовилась к худшему, и переубедить ее будет непросто. «Раньше бы мне об этом подумать», — мысленно подосадовал он. Потом ободряюще улыбнулся супруге и накрыл ладонью ее лежащую поверх одеяла руку. Лавиния чуть заметно вздрогнула, но руки не отняла. Уже неплохо, подумал Астор. И, решительно изгнав из головы сторонние мысли, склонился над супругой. Ласково коснулся пальцами нежной белой кожи на ее шее, потянул на себя край шелковой ленты на горловине ее рубашки — лента тихо зашелестела, распускаясь — и прикрыл глаза. Тонкий батист под рукой чуть слышно пах мыльным корнем и лавандой, а под его невесомым покровом ощущалось тепло женского тела, молодого, гладкого, кружащего голову не хуже вина. Рубашка поползла вниз, пальцы коснулись белой шелковистой кожи, и Астор, не совладав с собой, мягко прижался губами к голубовато-розовой ложбинке между двух маленьких налитых грудей. Лавиния, снова вздрогнув, чуть слышно вздохнула. Он улыбнулся про себя. И, потянувшись поцеловать жену, замер. Маркиза лежала, вжавшись затылком в подушки и зажмурившись, а на ее бледном, словно бы враз окаменевшем лице застыло выражение такого отвращения, что, казалось, еще немного — и ее просто вывернет наизнанку. Астор медленно выпрямился. Желание стремительно покидало тело, оставляя вместо себя только едкую до горечи пустоту. «Это же надо так любить детей!» — пронеслось в его голове.

Отведя взгляд от лица супруги, маркиз прикрыл ей грудь сползшим краем рубашки, тяжело поднялся на ноги и, забыв о свече, молча вышел. Он не обернулся на громкий шорох одеял позади, не ответил на долетевшее в спину растерянное «В-ваше сиятельство? Что с-случилось? К-куда вы?» — он покидал поле боя, потерпев сокрушительное поражение, и единственное, чего ему сейчас хотелось, — укрыться в своей норе, как подбитому зверю. Конечно, он знал, что жена не любит его и не хочет — но чтобы настолько?.. Уже на пороге собственной спальни вновь вспомнив застывшее лицо Лавинии, его сиятельство с трудом подавил желание зажмуриться по ее примеру. Интересно, подумал он, и вот так было каждый раз? Во все предыдущие ночи? «Теперь понятно, откуда взялся тот уксус, — мрачно подумал Астор. — Удивительно, что вообще не петля!»

Он закрыл дверь и опустил задвижку. Потом, сбросив халат, улегся в холодную постель и попытался уснуть, но ему не дали. Пяти минут не прошло, как в дверь робко, просительно поскреблись с той стороны, и дрожащий голос Лавинии позвал:

— В-ваше сиятельство! В-ваше… Астор! В-вы здесь?

Маркиз притих, на всякий случай даже перестав дышать. Может, решит, что уснул, постоит да уйдет?.. Ручка двери, вздрогнув, несколько раз опустилась книзу, на пару секунд в коридоре стало тихо, а потом постучали снова. Тихонько, словно бы извиняясь.

— Астор! М-мне м-можно войти?..

Он мученически скривился. Нет, не уйдет, это же Лавиния. «Ну что за наказание», — подумал его сиятельство, вынужденно оставляя таки постель. Нашарил в темноте на столе кремень и огниво, зажег свечу и поднял задвижку. Распахнул дверь — жена стояла в коридоре, босыми ступнями зябко переступая с одной половицы на другую, вид у нее был потерянный, лицо несчастное, а глаза на мокром месте.

— Входите, — устало сказал маркиз. — Что же вы босиком, пол холодный…

Лавиния шагнула через порог.

— П-почему в-вы ушли? — тихо спросила она. — Я что-то н-не так с-сделала?..

Астор отвел взгляд в сторону. «Это я всё сделал не так», — подумал он. А вслух сказал:

— Не беспокойтесь, вы тут ни при чем. Но что касается детей — боюсь, нам придется смириться с одним Алонсо.

— П-почему?..

Маркиз невесело усмехнулся и, все-таки найдя в себе силы посмотреть ей в глаза, пояснил:

— Потому что я вам противен, а силой вас брать не хочу. Не отпирайтесь, я видел ваше лицо там, в спальне — будь ваша воля, вы бы меня к себе и на арбалетный выстрел не подпустили. Никакие дети того не стоят, Лавиния.