По краю огня
Шрифт:
Позади знакомо зашуршал полог, и Фаиз, вернувшись из прошлого в настоящее, поднялся с коврика для молитвы. Обернулся — Гаяр уже деловито хлопотал у низкого столика возле ложа, расставляя миски и блюдца. Фаиз подошел, окинул взглядом свой нехитрый ужин и скривился:
— Опять одна трава?
— Простите, мой господин, — привычно повинился шарарец. — Но шахри ан Джезе прибудет уже через час, и вам…
— …не следует есть ничего тяжелого, — раздраженно буркнул Фаиз, цитируя мастера-колесничего. Учителем ан Джезе был хорошим, не поспоришь, но нудным до зевоты — и порой чересчур, по мнению Фаиза, преданным делу. Боги с ним, с тем, что мастер гонял его по манежу по несколько часов кряду, не давая даже дух перевести, — это Фаиз еще мог понять. Со времен своего обучения в Сокрытом городе он действительно многое позабыл, а время поджимало. Однако полный запрет на кофе и частичный — на мясо, которое, по твердому мнению неумолимого наставника, «излишне отягощало
— Уже недолго осталось, мой господин, — словно угадав мысли Фаиза, проговорил он. — А как вернетесь с тренировки, я приготовлю вам плов с бараниной. Острый-преострый, как вы любите. Жаль, кофе не достать!
Он печально качнул головой. Гаяр был истинной тенью своего господина и жил только его интересами, поэтому запреты мастера-колесничего мало его трогали — по крайней мере, в кофе он точно вреда не видел. Однако все его попытки раздобыть хоть малую толику драгоценных зерен потерпели крах. Вокруг была пустыня, провиант в оазис доставляли воронкой каждый вечер, одновременно с прибытием шахри ан Джезе, а надзирал за отправкой Рашид, верный наперсник шафи. Мураду ан Махшуду нужен был результат, мастер-колесничий обещал ему этот результат при соблюдении определенных условий, Рашиду вменили в обязанность эти условия соблюсти — и против них троих у Гаяра не было шансов. Мысленно сокрушаясь по этому поводу, шарарец выдавил в чашу сок из двух больших апельсинов, разбавил его водой и подал хозяину. Фаиз, скосив глаза на прислужника, фыркнул.
— Ничего, — обронил он, словно бы в утешение — то ли ему, то ли себе. — Два дня осталось поститься.
— Три, — подумав, сказал Гаяр. — Еще состязание.
— А, ну да. Тогда как вернемся с арены — сваришь мне два кофейника сразу! Не победу отпраздновать, так хоть как последнее желание…
В его голосе проскользнула тень невеселой иронии. Прислужник поднял глаза.
— Вы победите, мой господин, — серьезно сказал он. — Вы были первым в Каф-Хаттафи. И шахри ан Джезе вами доволен, я сам слышал.
Фаиз скорчил в ответ кислую гримасу. Потом сделал еще глоток разбавленного апельсинового сока и потянулся к миске с тушеным нутом.
Мастер-колесничий прибыл в оазис точно к полуночи и отбыл обратно в столицу за два часа до рассвета. Измочаленный Фаиз, на ходу стаскивая с себя кожаный нагрудник, дохромал до источника, опустился перед ним на колени и стянул перчатки. Стертые вожжами ладони нестерпимо горели, так, словно бы с них заживо сняли кожу. Фаиз погрузил руки в воду по самые локти и с тихим благодарным вздохом прикрыл глаза. Посидел так немного, потом умыл покрытое слоем пыли лицо и улыбнулся, вспомнив обещание Гаяра. После тренировки мясо есть не возбранялось. А плов, что и говорить, его тени всегда удавался на славу. Того же эль Хаарта, вон, от блюда было за уши не оттащить… «Любопытно, — подумал Фаиз, — трубку-то этот святоша выбросил? Или рискнет всё же использовать хоть разок?» Он вновь улыбнулся краем губ, в душе, однако, ощущая уже ставший привычным холодок неуверенности. Это чувство возникало теперь всякий раз, стоило Фаизу вспомнить приятеля, и он никак не мог понять, отчего. Эль Хаарт был дурак — не в том смысле, в каком обычно понимают это слово, но в том, что касалось людей, — он совершенно в них не разбирался, и пусть самому Фаизу оно вроде бы было на руку, но почему-то ужасно бесило. Знать, что тебя используют, — и позволить это? Изо дня в день делить стол с человеком, для которого ты не больше, чем объект задания, терпеть его насмешки — и искренне огорчиться, узнав, что этому наконец-то пришел конец?.. Будь недавние подозрения шафи не лишены оснований, Фаиз бы это понял. Он сознавал свою привлекательность для таких, как он сам, — но Нейлара эль Хаарта мужчины не интересовали. И любить Фаиза ему уж точно было не за что — но как тогда всё это понимать?.. «Мне нравилось тут, с тобой», — всплыл в памяти голос Нейла, и Фаиз раздраженно передернул плечами. Лично ему всё это совсем не нравилось. В немалой степени потому, что он никак не мог перестать об этом думать.
Позади тихо, знакомо заскрипел песок. Фаиз открыл глаза и обернулся через плечо: к источнику спешил Гаяр с деревянной кадушкой в одной руке и узелком чистой одежды в другой. Жаль, нельзя искупаться по-человечески, подумал Фаиз, поднимаясь. Скинул сапоги, сбросил на землю пропитанные едким потом рубаху и шальвары, дождался, когда прислужник окатит его тремя полными ведрами воды и отмахнулся от протянутой простыни:
— Так обсохну, — сказал он, разводя руки в стороны и подставляя тело свежему ночному ветерку. — Про плов не забыл?
— Нет, мой
господин, уже всё готово, — Гаяр, обернувшись на белеющий во тьме шатер, понизил голос. — У нас гости, мой господин. Час назад прибыл шафи, ждет вас.Фаиз нахмурился. Открыл глаза, тоже метнул быстрый настороженный взгляд в сторону своего шатра и сдвинул брови:
— Господин здесь? Зачем? Гонки еще только через два дня… Что ты застыл, образина?! Одеваться, быстрее!
Шарарец молча исполнил повеление. Фаиз торопливо натянул шальвары, нырнул головой в сорочку и сунул ноги в туфли. С тех пор, как почти три недели назад они с шафи расстались на Дворцовом холме, от него не было никаких известий — и тут вдруг это внезапное появление! «Что здесь понадобилось господину в такое время? — со смутной тревогой думал Фаиз, поднимаясь по дорожке к шатру. — За мной никакой вины нет, а была бы, так он не пришел бы лично… Планы насчет принцессы изменились? Или, не дай боги, что-то с аль-маратхи?» Последняя мысль заставила молодого человека ускорить шаг. Благополучие повелителя Алмары волновало его постольку-поскольку, куда больше беспокоился он о своем господине — и о себе. Железный шафи был правой рукой Селима Тринадцатого, он был предан ему безраздельно, и будущего без своего повелителя не мыслил — да и что стало бы с тем будущим, случись светлейшему остаться в прошлом?.. Да, Мурад ан Махшуд являлся главой почтового двора, власть его была бесспорной, но и недоброжелателей у него хватало — взять хоть первого советника аль-маратхи, с которым они были давние соперники. Случись что с Селимом Мудрым, сиятельный шауки Рифат-ан-Керим не упустит возможности избавиться от своего главного конкурента, и пусть это ему навряд ли удастся, передел власти затронет всех по обе стороны трона. В том числе и Фаиза — а ему этого, несмотря на всю верность учителю, совсем не хотелось.
Терзаясь дурными предчувствиями, молодой человек единым духом взлетел по дорожке, откинул полог шатра и шагнул через порог.
— Мой господин! — выдохнул он, стремительно опускаясь на одно колено. Шафи, сидящий в россыпи подушек на широком ложе, улыбнулся.
— Фаиз, — сказал он, отняв от губ мундштук трубки большого шаашира, что стоял перед ним на столике. — Ну, довольно. Встань.
Молодой человек подчинился, не без облегчения отметив про себя, что, кажется, он чересчур поторопился с выводами. Вид шафи имел расслабленно-благодушный, вокруг него не толпилась охрана, а значит, что бы ни привело его сюда, о Селиме Тринадцатом пока беспокоиться не стоило.
— Ты похудел, — сказал Мурад ан Махшуд, окинув ученика пристрастным взглядом и жестом руки указав ему на место рядом с собой. — Впрочем, это даже хорошо. Для всех ты сейчас скорбишь о семье, удалившись от мира, и слишком цветущий вид, пожалуй, вызвал бы только ненужные вопросы… Садись же. Рашид!
Наружный полог колыхнулся, и верный наперсник шафи внес в шатер расписное блюдо, на котором высилась гора ароматного свежего плова. Следом вошел Гаяр с двумя высокими кувшинами. За ним потянулась вереница рабов с подносами — чаши для омовения рук, блюда с закусками, тонконосый кофейник… Фаиз, уже устроившийся за столиком подле учителя, оценил всю эту роскошь и недоверчиво улыбнулся:
— Не много ли на нас двоих, мой господин? Опыт шахри ан Джезе взывает к умеренности.
— И ты, полагаю, уже сыт ею по горло, — негромко рассмеялся Мурад ан Махшуд. — Ничего страшного, не повредит. Угощайся.
— Благодарю, мой господин.
Рабы, опустошив свои подносы, удалились, прислужники шафи и его ученика вышли следом, и в шатре пошел пир горой. Фаиз был голоден как волк, шафи, в свою очередь, высоко ценил способности Гаяра по части кухни и никогда не жалел похвалы его знаменитому плову, так что в скором времени глиняное блюдо опустело наполовину, а трапеза уступила место застольной беседе.
— Я рад вновь увидеть вас, мой господин, — раздувая погасшие угли шаашира, проговорил Фаиз, — однако мы не ждали вас так рано. Осмелюсь спросить — всё ли благополучно?..
— О, не беспокойся. Милостью богов, наш повелитель пребывает в полнейшем здравии и с нетерпением ждет грядущих гонок. Собственно, только поэтому я здесь — светлейший выразил желание лично осмотреть колесницы, что выйдут на арену под его флагом, и колесничих это тоже касается. Смотр состоится завтра после полудня, так что твое обучение здесь закончено.
Фаиз про себя воздал хвалу Четырем. Он любил пустыню, но смотреть больше не мог на песок и пальмы.
— Я видел тебя на манеже сегодня, — продолжал шафи. — И склонен согласиться с вердиктом шахри ан Джезе — ты не посрамишь оказанной тебе высокой чести. Однако не будем преждевременно праздновать победу: помимо прочих, в гонках участвует старший племянник сиятельного шауки, и его дядя очень рассчитывает обойти тебя на повороте — во всех смыслах. Молодой Заур знает толк в лошадях, и возницей на главной арене ему уже бывать приходилось. Кроме того, неделю назад он просил через дядю руки принцессы Ашхен… Разумеется, согласия он не получил, и тем не менее ему не отказали. Так же, как многим другим соискателям, — повелитель хочет выбрать достойнейшего.