По мокрой траве, на исходе лета (альтернативная реальность)

Чуть припухшие, яркие, почти детские губы. Аккуратный прямой носик. И огромные миндалевидные, затененные пушистыми ресницами глаза. Под “соболиными” бровями.

Она сама вряд ли сознает, насколько хороша. Насколько желанна.

Эти завитки темных волос над высоким лбом и у висков. Этот чуть хрипловатый, мягкий, низкий голос…

Эта озорная улыбка.

И кошачья грация в каждом движении.

…Лишь в этот момент он с ужасающей отчетливостью осознал, что совсем не готов ее потерять. Потерять свою девочку.

Которая, казалось, всецело ему принадлежит.

Увы. Лишь казалось.

По-настоящему она принадлежала отнюдь не ему.

…Черт, да что это с ним, в самом деле? Неужто всерьез привязался к этой пигалице? Она ведь, строго говоря, в дочери ему годится…

“Что тебе не помешало быть с ней как с полноценной женщиной”, – ехидно шепнул внутренний голос.

…Где он совершил ошибку? Когда свернул не туда? Как вообще допустил нынешнюю ситуацию?

Ситуацию, в которой отчетливо ощутил себя проигравшим.

Нет. Он не готов ее потерять. Совсем не готов.

…А ведь интуиция изначально нашептывала – не связывайся, эта девочка далеко не проста…

С самого начала. Когда Егор начал за ней активно ухлестывать, а, ничего не добившись, впал в глубокую депрессию.

Ему бы, Горицкому, отправить сынка “на воды” да и забыть. Нет, любопытство взыграло – что ж это за юная нимфа, отвергающая влюбленного в нее мажора?

Любопытство наказуемо, народная мудрость, как всегда, оказалась права.

Он и сам не заметил, как “коготок увяз”. А дальше, как известно, и “птичке пропасть”.

…Может, это просто задетое самолюбие сейчас взъерепенилось? Как она посмела да как смогла…

А вот смогла.

Загадочная русская душа, будь она неладна. Описанная великим Федором Михайловичем в образе обольстительной чертовки Настасьи Филипповны – по сути, оторвы оторвой, но в глубине души – абсолютно невинной…

Впрочем, Настенька, конечно же, не оторва. Нет. Девчонка по сути. Девчонка, сама не знающая, чего хочет.

Вожжа под хвост ей попала, не иначе. Блажь взыграла.

Может, и следует ее отпустить сейчас?

Пусть уходит. Хочет быть со своим мальчишкой – ради Бога. Он не станет ее удерживать. Лети, птаха, лети… до первых заморозков.

“Заморозков” в виде безденежья, в виде потери возможностей, которые ей мог предоставить (и предоставлял) он, состоятельный любовник, но которых никогда не сможет предоставить мальчишка-студент, даже не имеющий отдельного жилья.

…Гадкие мысли. И настроение гадкое.

Все-таки, в чем он ошибся? Где оступился? И как нужно было поступить?

Что может ей дать этот щенок, из того, что не способен дать он, сорокапятилетний состоявшийся мужчина?

Штамп в паспорте? И только-то?

Ему казалось, нынешняя молодежь в массе своей давно плюет на такие вещи, которые имели вес во времена его, Горицкого, молодости.

Как выяснилось, кому-то все же не наплевать. Для кого-то эти формальности имеют значение. И не только как самый простой способ объединить капиталы.

…Ну, а ему что мешает сделать такой же шаг? Единственный сын, Егор, для которого известие о том, с кем папа “крутит шашни” уже достаточно долгое время, станет сильным ударом?

А станет ли? Гера давно о Настеньке не вспоминает. Гера учится в Оксфорде (ни много, ни мало), у него другие увлечения, да и девушки все как на подбор – “с подиума”…

Хотя, конечно, всегда желаннее та, которой не добился…

А если добился, но потерял?..

Ладно, Гера – не уважительная причина, по большому счету. Сын зависит от него практически всецело и еще долго будет зависеть. Гера достаточно благоразумен, чтобы не раздувать скандала и тем более не “рвать” с отцом. Не тот случай.

…Настя украдкой (но нетерпеливо) посмотрела на экран своего мобильника. Нынешней молодежи телефоны заменяют часы.

Он поднялся из-за стола.

– Хорошо, – сказал уже сухо, – Сейчас попрошу Александра отвезти тебя домой.

Она опустила глаза. Похоже, ей все-таки было стыдно. Неловко, по меньшей мере.

– Могу доехать и на такси.

– Не говори ерунды, – отрезал Горицкий, – Да, и еще… я не могу отменить поездку в Бельгию и не имею возможности подыскать тебе замену в максимально короткий срок. Так что ты очень меня обяжешь, если выполнишь напоследок свои обязанности.

Настя кивнула.

– Конечно.

Обязанности переводчика-референта. Только на этот раз не будет никакого интима. Никаких вечерних прогулок по Брюсселю и ужинов в уютных тихих заведениях.

И от этой мысли на душе у Горицкого стало совсем погано.

* * *

Денис

И этот вариант был приемлем, за неимением…

…Изначально всё было неправильно. Как сказал мой друг Санька, “не хрен пилить опилки”. Иными словами, незачем себя истязать, если изменить ничего не можешь. Точнее, не хочешь.

Я не представлял себе жизнь без Насти. Попросту не представлял.

Уж не говоря о том, что в этом случае пришлось бы возвратиться к родителям. И снова жить под боком у мамочки. Сама мысль об этом была невыносима.

Конечно, можно было рассмотреть и варианты. К примеру, попытаться “выбить” себе общагу (маловероятно. Я ж не был ни иногородним, ни “иностранцем”, ни кем-то еще, кому такие штуки положены в качестве льготы). Или какое-то время пожить у Саньки (он бы не был против, но тут мне самому совесть не позволяла). Или поискать съемное жилье (приличное снять было пока не по карману, хотя кое-какие деньги я зарабатывал при помощи компа).

И лишиться единственной своей девушки.

Проблема была даже не в том, что на меня, такого “убогого”, никто бы не польстился (с этим, как раз, проблем не стало лет так с 17-ти, начиная со злосчастной Малининой, одноклассницы, первой женщины (не шучу) и единственной, вспоминая о которой я испытывал угрызения совести.

Возвращаясь к тому, с чего начал – свою жизнь без Анастасии я попросту не представлял.

Но и “терпилой” быть мне больше не хотелось. Достаточно натерпелся.

…После той поездки на турбазу все, казалось, опять пошло по накатанной колее, да только недолго.