По-настоящему
Шрифт:
Вчера был наш выпускной, завтра утром он улетает в Москву, на подготовительные курсы. От боли, отчаяния и тоски я просто разрываюсь на части.
– Не уезжай, – говорила я, – пожалуйста…
Мы оба понимали, что я не могу этого не говорить.
– Поедем со мной, поедем, – умоляли его глаза и губы.
Но мы оба знали, что это невозможно.
Мы совсем немного побыли с его родителями, а потом Стёпин папа отвёз нас в «Асторию». Там было уютно и полутемно, а в углу плакал нежными аккордами рояль.
Мы почти не притронулись к роскошному ужину, заказанному
Чувствовать его каждой клеточкой, каждой точечкой своего тела, как вчера.
О том, что было вчера, мы не сказали ни слова. Но каждое прикосновение, каждый поцелуй напоминал о том, что было. И несмотря на боль, на стыд, на то, что вчера я нарушила все свои принципы, правила и запреты, мне очень хотелось снова быть со Стёпой. И от мысли, что он уедет и, может быть, навсегда забудет меня, у меня до боли кружилась голова…
Мы выпили по бокалу шампанского и долгодолго танцевали, обнявшись, под тихий плач рояля. Я не знаю, сколько ещё народу было в ресторане в этот вечер. Кажется, мы были одни на всём белом свете.
– Не уезжай, пожалуйста…
– Поедем со мной…
– Не забудешь меня? Не забудешь?
– А ты?
– А ты?
Потом Стёпа проводил меня до дома, и мы целовались на лестнице, пока в подъезде не послышались голоса моих соседей.
– Ты придёшь в аэропорт? – жадно спросил Стёпа, перехватывая мою руку у самого дверного звонка.
Я улыбнулась сквозь слёзы. Он ведь и так знал ответ.
– Я буду ждать тебя, – крикнул он, сбегая по ступенькам. – Слышишь, буду ждать!
А я вошла в квартиру и прошмыгнула в свою комнату. В гостиной шелестел вечерними новостями телевизор и Димка, кажется, обсуждал с отцом какое-то очередное важное заявление очередного политика. До моего прихода мама читала, удобно устроившись в кухонном кресле с чашкой чая и пачкой печенья. Но пришла я, и она отложила журнал, чтобы поговорить. Хотя этого мне сейчас хотелось меньше всего на свете.
– Ну как? – участливо спросила мама, садясь на кровать в моей комнате.
– Так… Самолёт завтра в 11 утра…
Мама подошла ко мне. Обняла. Из глаз брызнули слёзы, я плакала, плакала и никак не могла остановиться.
– Солнышко, всё будет хорошо, – ласково говорила мама. Точь-в-точь как в детстве, когда я разбивала коленку или ругалась с подружками… Только теперь мне не становилось легче от её слов.
Стёпин самолёт улетал в 11 часов. Я приехала в аэропорт в 7.30. Вместе с Димой. Он привёз меня и мужественно готовился ждать в машине, пока я попрощаюсь со Стёпой.
Утром я не могла есть. Меня трясло, и Димка чуть ли не силой влил в меня чашку кофе. Я сто раз проверила, взяла ли с собой подарок для Стёпы: купила ему маленькую иконку святого Стефана. От почти незаметных капелек моросящего дождя волосы моментально пришли в естественное состояние, проигнорировав все мои попытки уложить их хоть в какое-то подобие
причёски. Я надела джинсы и удобные туфли без каблуков. Дима, придирчиво осмотрев мня со всех сторон, изрёк: «Маленькая ты какая стала, Птишка…» В другое время я бы рассмеялась, но сегодня не могла выдавить из себя даже намёка на улыбку.Мы столкнулись со Стёпой и его родителями в дверях аэропорта. У Стёпы были такие глаза… Влажные и дождливые, как будто он вот-вот расплачется. Димка выпрыгнул из машины помочь Стёпиному папе с чемоданами. Мы обнялись. Без слёз и всхлипываний, но так крепко и больно, как, наверное, обнимаются все влюблённые перед разлукой.
Возле стойки регистрации на рейс была очередь. Анна Васильевна и Сергей Викторович отправились «стоять», а мы всё не могли оторваться друг от друга. Наконец я осторожно освободилась из Стёпкиных объятий и вынула из нагрудного карман свёрток с иконкой.
– Пусть он хранит тебя.
Стёпкины глаза грустно улыбались.
– Спасибо, – прошептал он. – Помнишь, что ты обещала мне, Риша?
– Что?
– Что, если разлюбишь меня, скажешь сразу.
– Я не разлюблю тебя.
– Всё может быть.
– Скорее это ты увлечёшься какой-нибудь московской барышней.
– Никогда. Я буду писать тебе каждый день.
– У тебя есть мой адрес? – спохватилась я.
– Я назову его, даже если ты меня ночью разбудишь, – улыбнулся он. – Мы хотим купить в Москве мобильный телефон. Я буду звонить тебе часто-часто.
Я вздохнула.
– Риша, если все будет хорошо, то через год мы будем улетать в Москву вместе. Я сделаю для этого всё, что зависит от меня. Я люблю тебя.
– А я люблю тебя.
Боже мой, я всё-таки это сказала… Никогда не забуду его глаза в эту минуту.
– Стёпа! Скорее! – Анна Васильевна звала Стёпу на регистрацию документов. Он потянул меня к стойке.
– Девушка, ваш паспорт давайте, – деловито бросила женщина в грязно-серой кофте, регистрировавшая пассажиров.
– Зачем, я же не лечу, – растерялась я.
– Ой, простите. Думала, вы все вместе, – усмехнулась та. Стёпа стиснул мою руку.
Чемоданы сданы, посадочные талоны получены. Стёпа с лёгким рюкзаком, его мама с маленькой сумочкой и папа с газетой под мышкой выстроились возле стеклянной двери в зону личного досмотра.
– Ну, Мариночка, до свидания. Я в августе прилечу на пару дней, к сестре, сразу тебе позвоню, – сказала Анна Васильевна, обнимая меня. Как она говорила! Так ласково, как будто я уже её невестка. – Давай пошепчемся две минутки. Мальчики, извините нас.
И мы отошли в сторону.
– Мариша, ты меня извини, я не хочу вмешиваться ни во что… Просто прошу. Ты Стёпку не обманывай. Если ты вдруг поймёшь, что тебе хорошо и без него, лучше скажи честно, ладно? Он не переживёт предательства.
– Анна Васильевна, я его очень люблю, – по моим щекам внезапно потекли слёзы. – Я обещаю вам, клянусь, что буду честной.
Мы вернулись к ожидавшим нас Стёпе и Сергею Викторовичу. К ним присоединился и Дима. Мужчины о чём-то оживлённо беседовали, и только Стёпа молчал, напряжённо глядя на меня.