По-настоящему
Шрифт:
…Как будто я сама осталась в его глазах и всё никак не могу из них выбраться…
Мне не хочется писать об учёбе, я вообще не понимаю, интересно мне там или нет. Вокруг новые люди, новые порядки, все говорят о приближающемся посвящении в студенты, а мне… скучно. Я хочу только одного – узнать, что же всё-таки случилось. Может быть, тогда я или разочаруюсь в нём и смогу забыть, или наоборот – пойму, что виновата в чём-то и у меня будет… надежда?.. шанс?
Наташа сказала, что попробует найти его и всё выяснить. И… я хочу этого и не хочу одновременно.
Несколько
– Привет, – сказал он, не улыбаясь и не глядя мне в глаза.
– Здравствуй, – ответила я.
– Почему ты от меня бегаешь?
– А ты сам не понимаешь?
– Нет.
– Я дала тебе пощёчину. Мне неприятно тебя видеть.
– Но ведь Степан уехал, и у вас всё кончено.
У меня дыхание перехватило от ярости, и кровь громко-громко застучала в ушах.
– Это не твоё дело.
– Почему? Может, как раз моё.
Я насторожилась.
– В смысле?
– Спроси меня.
– Спрашиваю.
Мы смотрели друг другу в глаза.
– Может, я зайду к тебе?
– Нет. Я не хочу оставаться с тобой наедине. Здесь безопаснее – если что, можно закричать на весь двор.
– Давай хотя бы сядем где-нибудь.
– Давай, – я кивнула в сторону старых качелей посреди двора. Мы сели – на противоположные стороны. – Я тебя слушаю.
– Помнишь, как мы… как я тебя поцеловал? Это было в подъезде, и на лестничной клетке, прямо над нами, тогда сидел мой брат с фотоаппаратом. Он заснял нас. Вот эти фото.
Он протянул мне несколько цветных фотографий. Вся сцена была видна более чем отчётливо, в том числе рука Макса у меня под юбкой. Тьфу.
– Я отправил такие же фотографии Степану. Экспресс-почтой. Написал, что, пока его нет, ты развлекаешься со мной. Он получил их, позвонил мне и сказал, что мы с тобой свиньи, а ты меня, очевидно, заслуживаешь. И что он освобождает тебя отданного слова.
Пока он говорил, я физически чувствовала, как у меня холодеет в груди. Глаза наполнились слезами, но это были злые слёзы.
– Зачем? – я спрыгнула с качелей и, уже не контролируя себя, схватила его за воротник плаща и начала трясти. – Зачем ты сделал это? Для чего???
Кажется, я кричала. И громко.
– Марина, – прошептал Макс испуганно, – Марина, не надо так…
– Не надо?! Ты ещё не знаешь, как надо!
– Ты мне нравилась. Я хотел, чтобы ты стала встречаться со мной. Я честно не знал, что всё так серьёзно, что ты в больницу загремишь…
– Откуда ты про больницу знаешь?
– Моя мать работает там, она и рассказала.
Я бессильно опустилась на качели, оставив в покое плащ Макса. Мне было очень больно. Так, что даже тошнило.
– Мне… Марин, мне очень стыдно. Правда. Я виноват перед тобой. Я
уже второй месяц хожу у тебя под окнами, чтобы извиниться. Я ходил к родителям Стёпы, но они в Москве. Решил прийти к тебе.– Извиниться?
– Ну да. Ты меня простишь?
– А дальше что?
– Ничего. Мне правда ничего не надо. Понимаешь, я… в августе у меня обнаружили рак. Ну, там вроде не страшно, операбельно. Отец собрал деньги, мы поедем в Германию, на обследование и лечение. Но я не мог уехать, не объяснившись с тобой.
– Рак?
– Ну я не знаю, как правильно называется, – опухоль в мозге. Голова очень болела в последние месяцы, а мать же в больнице работает, забеспокоилась. Обследовали сразу после поступления. Там небольшая опухоль, и это лечится, но только лучше не в России. Отец машину продал, два киоска своих, у него же бизнес, и вот, едем через неделю.
– Ясно.
Надо было сказать ему что-то обнадёживающее, но я не могла. Вроде бы – что значит моё маленькое личное горе по сравнению с его болезнью? Он ведь по-настоящему может умереть… И всё равно – я не могла выдавить из себя ни слова. Мы сидели молча. Качели слегка раскачивались.
– Прости меня. Если сможешь, – наконец сказал Максим. Только сейчас я заметила, что он очень бледен и под глазами у него серые круги.
– Ты как вообще? – спросила я. – Выглядишь не супер.
– Пью обезболивающие горстями. Голова начинает болеть, пойду домой.
– Проводить?
– Смеёшься? Не надо. Просто скажи, что сможешь меня простить.
– Наверное, смогу. Ты же не один виноват.
– Почему? Я один, я же всё подстроил.
– Ты подстроил, а он поверил.
Я встала с качелей и пожала ему руку.
– Удачи тебе, Макс. Мне жаль, что всё так.
Он крепко сжал мою руку и поцеловал её.
– Прости.
– Простила.
Подхватив сумку, я побежала к подъезду. Не оглядываясь.
Если я снова не попаду в больницу, со вторым нервным срывом, это будет успех.
Времени нет ни на что. Началась установочная сессия на журфаке, так что после лекций в одном университете я мчусь во второй. Экзамены будут в январе, а пока идут лекции и студентам дают задания, списки литературы… Интересно. И главное – всё не так, как на юрфаке. Другие люди, совсем другая жизнь… На факультете есть учебная телестудия и радиорубка, где через год мы будем готовить выпуски новостных теле– и радиопрограмм. Я таскаю домой огромные стопки книг и прячу их у себя в комнате, чтобы родители не обнаружили. Мама удивляется, почему я прихожу домой в восемь вечера («неужели уже так много задают?»). Я пользуюсь легендой о сложной курсовой по «зарубе». К счастью, мама ещё помнит этот ужасный предмет. Папа с подозрением оглядывает меня, когда я возвращаюсь домой, но пока молчит…
Посвящение в студенты мне не понравилось. Сначала был капустник университетской команды КВН (смешно не было), потом выступали студенты, занимающиеся в разных секциях… После «официальной» части праздника весь курс дружно отправился в ночной клуб. Олег уговорил меня пойти с ним, но я пробыла там всего полчаса. Как-то мне было… скучно. Позвонила Димке, и он забрал меня домой. Оля осталась, и он увёз её из клуба уже за полночь. Я видела, что брат волнуется и даже немного ревнует, но он (молодец!) не устроил ей скандала. Как жаль, что я знаю только одного идеального парня, и этот парень – мой старший брат…