По найму

Констанция тоже взглянула на Хьюи, и они соединились в поцелуе; Ледбиттер был уверен, что этим дело и кончится. Ему даже показалось, что обе стороны как могли оттягивали этот миг. Затем Констанция сказала:

— Я начинаю немного ревновать. Не вздумай в нее влюбиться, слышишь?

— Влюбиться? В нее? Это исключено. Она... какая-то спящая красавица.

— Почему ты так решил?

— У меня есть кое-какая информация. Кроме того, я и сам не слепой.

— Милый, должна сказать, что в отдельных случаях в тебе и в самом деле просыпается зоркость художника.

И опять они слились в поцелуе. Когда порыв угас, Констанция, приводя себя в порядок, весело обронила:

— Какая очаровательная машина! — Она говорила с таким удивлением, словно впервые за все это время осознала, что они едут в машине. — Откуда?

— Мне кто-то ее порекомендовал — по-моему, Фуллертон. Вы его, кажется, знаете? — добавил он, адресуясь к затылку Ледбиттера.

— Да, сэр, иногда я его вожу.

— Он-то и дал мне ваш телефон.

— Спасибо Фуллертону, спасибо тебе, милый Хьюи, и спасибо Эрнестине. Спасибо, спасибо, спасибо! Мы непременно должны выпить сегодня за ее здоровье.

Все это Ледбиттер выслушал так же, как слушал обычно реплики пассажиров, к нему лично не относящиеся, — вполуха. Он то и дело отключался от болтовни Хьюи и его спутницы, и имя Эрнестина не вызвало у него никаких ассоциаций.

ГЛАВА 11

Зазвонил телефон, и удивительно знакомый женский голос сказал:

— Я говорю с мистером Ледбиттером?

— Да, да, — ответил Ледбиттер.

— Здравствуйте, мистер Ледбиттер, это говорит леди Франклин.

Ну конечно, это был ее голос, какой же он недогадливый! Впрочем, до этого они никогда не разговаривали по телефону, да и веселый, оживленный щебет в трубке не имел ничего общего с тем глухим и усталым голосом, к которому он успел привыкнуть.

— Доброе утро, миледи, — отозвался Ледбиттер, поразившись тому, как приветливо прозвучали его слова. Затем он произнес фразу, которой редко баловал клиентов: — Рад вас слышать.

— А я рада слышать вас, — сказала леди Франклин, как показалось Ледбиттеру, с легким ударением на последнем слове. — Я уже боялась, что вы решите, будто я вас совсем забыла. Разумеется, — поспешно одернула она себя, — я не льстила себя мыслью, что это будет воспринято вами как трагедия — ведь, насколько мне известно, у вас от клиентов нет отбоя, но все равно мне не хотелось вызвать у вас подозрение, что я забыла приятные часы, проведенные в вашем обществе, — не только приятные, но и весьма для меня полезные. Откровенно говоря, моя признательность так велика, что ее трудно передать словами. Вам может показаться, что я преувеличиваю, но вы действительно вернули меня к жизни. Я теперь стала совершенно новым человеком.

— Рад это слышать, миледи, — сказал Ледбиттер, — хотя, смею заметить, вы и раньше, по-моему, были в полном порядке.

— Ничего подобного. Но я звоню, чтобы задать вам два вопроса. Во-первых, как поживает ваша семья? У меня уже давно нет о ней никаких сведений!

Ледбиттер беспомощно оглядел свою холостяцкую квартиру, где ничто не напоминало об уюте и тепле домашнего очага. Лишенный непосредственного контакта с леди Франклин, он не мог придумать ничего нового о своей семейной жизни. Тени упрямо отказывались материализоваться. Перед его внутренним взором зияла пустота.

— С ними все в порядке, миледи, — только и сумел сказать он. — А как же может быть иначе после того, что вы для нас сделали?

— Что вы, какие пустяки! Вы непременно должны мне подробно рассказать обо всем, но, разумеется, не сейчас, а в другой раз. С этим, собственно, связан мой второй вопрос. Не могли бы мы с вами на следующей неделе сделать еще один выезд — например, в четверг? Я хотела бы съездить в Винчестер. Там есть собор, в котором мы еще не были. Я знаю, вы не большой любитель соборов, но все-таки...

— Сейчас я посмотрю расписание, — ответил Ледбиттер, пропустив мимо ушей замечание о его равнодушии к соборам. Он прекрасно знал, что четверг у него совершенно свободен, но не любил давать понять клиентам, что рад заказу или что сидит без работы. Поэтому он взглянул на расписание в рамке и только после этого ответил:

— Четверг у меня свободен, миледи.

— Я очень рада, — сказала леди Франклин, и по тому, как прозвучали эти слова, было видно, что она не кривила душой. — Заезжайте за мной к десяти, хорошо? Я теперь стала вставать гораздо раньше, и тоже, кстати сказать, благодаря вам. Я обязана вам всеми своими положительными качествами — не только своим счастьем. В общем, имейте в виду: я жду не дождусь экстренного выпуска последних известий о вашей семье.

— Я все вам расскажу, миледи, — пообещал Ледбиттер.

Леди Франклин была богата. Леди Франклин была одинока. А вдруг она чахнет от недостатка мужского внимания? Вдруг она в него влюбилась? За время работы водителем Ледбиттеру приходилось сталкиваться с такими случаями: уже несколько раз пассажирки влюблялись в него и признавались в своих чувствах, правда, безуспешно, и вовсе не потому, что не платили вперед: чувственное начало играло в его жизни второстепенную роль. Ему хотелось делать карьеру, а о какой карьере может идти речь, если у тебя на шее виснут женщины и закатывают тебе истерики на почве ревности. После первого же отпора большинство влюбленных дам прекращали пользоваться его машиной, и если их пути впоследствии и пересекались, то лишь по чистой случайности. Но Ледбиттер не жалел: как клиенты, они все равно уже теряли всякую ценность. Некоторые, правда, оказывались понастырнее. Поощряя их активность, он на первый взгляд мог бы здесь кое-что выгадать. Но опыт показывал, что лучше с ними не связываться: на это уходило слишком много сил, и овчинка не стоила выделки. С каким облегчением возвращался он после подобных инцидентов в твердыню собственного «я», прислушивался к голосу сердца, о существовании которого вспоминал, лишь когда очередная искательница приключений предпринимала дерзкие попытки его покорить.

Но леди Франклин, похоже, была не из их числа, во всяком случае, вела себя совершенно по-другому. С ее стороны не было никаких увертюр — в этом он кое-что смыслил: в день, когда он получил в подарок чек, она держалась без тени кокетства. Но она постоянно твердила ему о своей признательности, о том, скольким многим ему обязана, и в глубине души, подозревал Ледбиттер, относилась к нему с явной симпатией: иначе с какой стати она решилась бы на такой подарок? Как ни странно, мысль о том, что леди Франклин может быть в него влюблена, не вызывала у Ледбиттера того раздражения, в которое обычно повергало его внимание других женщин.

Принципом Ледбиттера было выдавать клиентам то, что они надеются получить. Если он правильно угадывает желания леди Франклин, то почему бы не пойти ей навстречу? Если это приведет к появлению нового чека — отлично, если нет — тоже не беда.

И все же, когда наступил четверг, Ледбиттер, приучившийся осуществлять свои планы с той же неукоснительностью, с какой выполнял распоряжения своих клиентов, вдруг не на шутку заколебался. Вообще-то он нередко отступал от задуманного: солдат должен обладать гибкостью и в зависимости от обстоятельств менять тактику — например, не атаковать, а уходить в оборону. Но он редко проявлял нерешительность: нерешительность на войне смерти подобна. Чтобы победить, надо или наступать, или выжидать. В роли противника на сей раз оказалась леди Франклин, но Ледбиттер никак не мог решить, какую же тактику избрать.

Многое стало ясно, когда она с ним поздоровалась. Даже под холодным и неодобрительным взглядом дворецкого, у которого при появлении Ледбиттера всякий раз вытягивалось лицо, леди Франклин не могла скрыть радости от встречи. Как она разоделась! Привычной сине-белой формы, наводящей на размышления о больницах и монахинях, не было и в помине. Под распахнутой шубкой он увидел нарядное платье («ишь, расфуфырилась!»). На ногах были открытые туфли. По коже у него пробежал вдруг легкий озноб. Если все это не ради него, то тогда ради кого же?