По нехоженной земле

пеммикана, 1 бидон керосина, ящик галет. Не забыли положить и 600 штук

винтовочных патронов. В хороших руках это тоже продовольствие.

Развязывая сани, мы услышали какое-то попискивание. Собаки насторожились.

Мы осматривались вокруг, но ничего [94] не видели. А писк повторялся то с одной, то с

другой стороны. Наконец я увидел маленький комочек, мелькнувший в воздухе; за ним

второй. Это оказались пуночки. Первые живые существа, встреченные нами на

Северной Земле. Но почему же они не улетели до сих пор на юг? Повидимому,

заблудились. Какими маленькими, жалкими и беззащитными они кажутся.

Глядя на пуночек, я подумал, что и люди в этой бесконечной ледяной пустыне

могут быть не более заметны, чем эти пичуги. Ледяной простор давит своей

беспредельностью, суровостью и неподвижностью. Нужно много воли к жизни и

целеустремленности, чтобы противостоять этому давлению.

Ровно в полдень подняли наш советский флаг. Красное полотнище колыхнулось

пламенем, затрепетало на фоне серого полярного неба. Сильней застучало сердце.

Теплей и приветливей показалась Арктика. В воображении пробежали города нашей

страны, ее села, заводы, фабрики, нивы, Москва. Над всем этим развевается красный

флаг. Как крепко он объединяет людей нашей родины!

Флаг шелестит и над нами! Исчезают тысячи километров непроходимых льдов.

Уходит ощущение одиночества. За нами родина. От ее имени и во имя ее мы пришли

сюда и поднимаем знамя жизни над этими пустынными берегами.

Я объявляю о принадлежности открытых берегов к территории СССР и призываю

сделать все, что в человеческих силах, чтобы с честью выполнить взятые нами

обязательства. Салютом из винтовок заканчиваются мои слова.

В честь эмблемы, вышитой на нашем флаге, мы назвали эту точку Земли мысом

Серпа и Молота.

В праздничном настроении двинулись дальше вдоль берега. Продовольствия и

корма для собак взяли с собой только на четыре дня в расчете, что на обратный путь до

базы пополним свои запасы на вновь созданном депо. Теперь сани значительно легче, и

отдохнувшие за вчерашний день собаки повеселели. Быстро полетело и время и

расстояние.

Часа через два выяснили, что находимся в большой бухте. Она легла на чистый

лист планшета под именем Советской.

Перед сумерками снова налетел ветер. Начал порошить снег, потом накрыл густой

молочно-белый туман. Лагерь разбили в глубине бухты. Палатку прочно закрепили на

кольях. Накормив собак, еще раз проверили прочность кольев, глубоко забитых в

твердый снежный пласт, и, наконец, забрались в спальные мешки. Сила ветра нарастает.

Его вой переходит на высокие ноты. Туго натянутая палатка гудит, как моржовый

пузырь на шаманском бубне. [95]

6 октября 1930 г.

Если меня когда-нибудь спросят: «что самое трудное в полярном путешествии?»,

я, не задумываясь, отвечу: «отсиживание в палатке». Как ни странно, но это так.

Мучительная борьба за каждый шаг в торошенных льдах, продвижение через метель, в

мороз, пронизывающий до костей, вызывают у исследователя гордое чувство.

Обостряется мысль, напрягаются нервы, а мышцы превращаются в пружины. Тяжело,

но и несказанно хорошо! Борьба с препятствиями радует. Чувствуешь себя настоящим

человеком. А вынужденное сидение в палатке очень нудно. Кроме раздражения, оно не

вызывает никаких чувств.

Время тянется медленнее уставшей собаки. Вот окончен ваш завтрак. Вы

починили собачьи лямки. Осмотрели, сани. Проверили снаряжение. Заглянули в журнал

— все в порядке. Чем бы еще заняться? Осматриваете обувь, одежду и с

разочарованием находите все исправным. Хоть бери нож да режь, чтобы было, что

зашить. Кстати — нож! Почему бы его не поточить? Но вот и он безукоризненно остр.

Спать? Одуреешь. Читать? Но в санных путешествиях, когда взвешивается и

учитывается каждый килограмм, библиотеку обычно составляют только два тома —

астрономический альманах и логарифмы. От чтения таких увлекательных книг

отупеешь еще скорее, чем от сна. Разговоры тоже не вяжутся — спутник не менее

раздражен вынужденной задержкой. Остается сидеть и рассматривать парусину

палатки. Нудно, скучно, тяжело.

Не выдержав, вылезаешь из палатки. Вокруг без перемен. Все бело. Ни одного

темного пятна, ни одной тени. Небо, берег, снег, лед — все укутано, поглощено

плотным белым туманом. Чувствуешь себя сидящим под колпаком из белого матового

стекла. Разнообразие вносят только временами налетающие шквалы ветра и метели.

Такова сегодня погода, таковы наше времяпрепровождение и настроение. Так с

раннего утра. Ни о какой съемке и думать было нечего. Конечно, отказавшись от

съемки, мы бы могли двигаться в любую сторону. Но мы приехали сюда не кататься.

Поэтому сидим и успокаиваем себя мыслью, что выдержка — одна из лучших

добродетелей полярника.

После, полудня я все же не выдерживаю. Подвязываю лыжи, вооружаюсь

палками, карабином, компасом и беру курс в предполагаемую вершину бухты.

Несколько десятков шагов — и лагерь теряется в молочном тумане. Впереди тоже

ничего не видно. Я один. Дальше и дальше в белую мглу. Какой-то новый мир — весь

молочный. [96]

Вот и берег. Туман здесь как будто реже. Временами видимость расширяется до

150—200 метров. В самой глубине бухты русло речки. Ширина его около 100 метров.

Осенью здесь, должно быть, сочился маленький ручей. Сейчас он скован льдом.

Весной, в период таяния снега, здесь, наверное, шумит бурный поток. Ил, вынесенный

им, почти на километр коркой покрывает лед бухты. Значит, бухта в этом году не

вскрывалась. На коричнево-красной корке ила многочисленные следы гусиных и