По Острию Бритвы

Я обошла стол и села на стул, опустив взгляд на стол напротив. На сером дереве не было ничего, если не считать небольшого красного пятна рядом со мной. Если бы я присмотрелась повнимательнее, то могла бы сказать, что это кровь. На столе явно творилось насилие, это было очевидно. Я спросила себя, сколько времени пройдет, прежде чем управляющий меня изнасилует.

— Хочешь пить? Проголодалась? — спросил управляющий. Не дожидаясь ответа, он повернулся и постучал в дверь. Мгновение спустя та открылась. — Принеси бутылку вина и миску тушеного мяса, — сказал он, не сводя с меня глаз. — И какую-нибудь свежую одежду. И ботинки.

Дверь закрылась, и управляющий шагнул вперед, усаживаясь на стул напротив меня. Я посмотрела ему в глаза и увидела сострадание. Оно выглядело настоящим, искренним. Не думаю, что он понимал, насколько в тот момент был близок к тому, чтобы меня сломить. Видеть, как кто-то заботится обо мне и моей ситуации, и у этого кого-то есть сила изменить ситуацию, было совершенно нереально. Часть меня жаждала сломаться, жаждала, чтобы меня вытащили из Ямы. Я раздавила эту маленькую предательскую часть себя. Управляющему было на меня наплевать. Никому не было до меня дела, кроме, может быть, Джозефа. Сейчас я думаю, что Джозеф заботился обо мне больше, чем я сама, но все еще недостаточно, чтобы что-то с этим поделать.

— Как с тобой обращается бригадир? — спросил управляющий, на его лице все еще была написана озабоченность.

Я положила руки на стол, чтобы управляющий мог видеть повязки на моих руках. Он проигнорировал их и продолжал пристально смотреть на меня.

— Настолько хорошо, насколько можно было ожидать, — сказала я. — Мы копаем, он нас хлещет, мы копаем еще.

Управляющий кивнул:

— А другой Хранитель Источников? Твой друг?

Под моим стулом была железная перекладина, без сомнения, для того чтобы приковывать к ней непослушных заключенных. Я пинала ее ногами, пытаясь усидеть на месте. Беспокойство не давало мне покоя.

— Он тоже иногда копает, — сказала я. — Мы все копаем. В один прекрасный день мы, возможно, прокопаем себе путь на свободу.

Управляющий улыбнулся и кивнул:

— Надежда важна для людей в вашем положении.

Тогда я не могла понять, что он имел в виду, и не уверена сейчас. С одной стороны, он мог быть искренним. Надежда действительно важна в Яме. Я видела, как заключенные теряли надежду, и я видела, какими они становились развалинами. Некоторые из них были убиты, другие перестали жить и просто существовали, коротая остаток жизни в безвестности. С другой стороны, управляющий, возможно, хотел поддерживать надежду, потому что, имея надежду, меня было бы легче сломить. Временами он мог быть жестоким, и я всегда спрашивала себя, насколько жестоким он был. Иногда мне кажется, что он хотел вселить в меня надежду, просто чтобы увидеть мое лицо в тот момент, когда он ее заберет. Я сходила с ума, пытаясь понять коварные игры этого человека.

— На что бы ты надеялся? — спросила я, внезапно почувствовав отчаянное желание поменяться ролями. — Если бы был на моем месте.

Управляющий, казалось, на мгновение задумался.

— Свобода, конечно, — сказал он, пожав плечами. — Конец моим страданиям.

Я позволила улыбке медленно расползтись по моему лицу и уставилась на мужчину:

— Надеюсь, однажды я смогу подарить тебе и то, и другое.

Он нахмурился и заерзал на стуле под моим пристальным взглядом. Напряжение разрядил стук в дверь, и, когда она открылась, в маленькую комнату вошли трое солдат. Первый принес цепи и миску с водой, второй — поднос с едой и вином, а третий — свежий комплект тюремной одежды и новую пару ботинок, которые подозрительно подходили мне по размеру. Каждый из них положил свою ношу на стол, и затем первый солдат принялся надевать наручники на мои запястья, а цепь — на железную перекладину под моим стулом. После того, как меня надежно приковали к полу, солдат положил ключ на стол, и все трое ушли, снова оставив меня наедине с управляющим.

Я подождала, пока дверь закроется, и звякнула цепями, бросив на этого человека самый настоящий взгляд пошел ты нахуй.

Управляющий улыбнулся и стал вертеть ключ на столе, поворачивая его туда-сюда. «Все это часть процесса», — сказал он.

Теперь, оглядываясь на свое пребывание в Яме, я вижу план управляющего во всей его полноте. Я вижу его изобретательность. Приг пытал меня физически, пытаясь сломить болью и истощением. Пизда! Управляющий мучил меня психологически, и он справился с этим лучше, чем Приг со своим хлыстом. Еще одна пизда!

Управляющий пододвинул ко мне миску с водой. Я почувствовала легкий аромат лимона. В жидкости плавала белая материя.

— Я думаю, что под грязью ты довольно симпатичная, — сказал он, продолжая играть с ключом. Мои руки едва доставали до края стола, не дальше. Пока он не освободит меня от цепей, я не смогу дотянуться ни до миски, ни до еды, ни до одежды.

Я никогда не считала себя симпатичной, хотя некоторые называли меня так, чаще всего в попытке польстить. По правде говоря, мой грязный вид, вероятно, в немалой степени защищал меня от других заключенных. Нет, я не заботилась ни о воде для умывания, ни об одежде. У меня потекли слюнки от запаха мясного рагу, но все мы были относительно сыты, а я никогда не была особенно хорошим едоком, несмотря на голод, который грыз меня изнутри. Однако я бы убила за эти ботинки.

— Возможно, ты просто не представляешь, как ужасно выглядишь, — продолжил управляющий тоном самого отъявленного засранца-покровителя. Он потянулся вперед и, взяв со стола зеркало, развернул его ко мне лицом. Сначала я думала демонстративно отказаться смотреть в него, отказаться от зрелища, которое будет смотреться на меня в ответ. Потом я поняла, что отказ смотреть был бы для управляющего такой же победой, как и слезы при виде своего отражения. Это было бы подтверждением, в котором он нуждался, что я еще забочусь о себе. Я, черт возьми, ненавижу безнадежные ситуации. Итак, я взглянула в зеркало. И не узнала лицо, смотревшее на меня оттуда.

Я никогда не была мясистой, но теперь я была измождена, кожа туго обтягивала кости, и я была бледна как снег. Как выбеленные солнцем кости. Тело сгнило до ничего. На меня смотрела не та девушка, которую я знала, пышущая здоровьем и силой, а развалина, в которую я превратилась. Лицо трупа, не желающего признавать, что он мертв. Только мои голубые глаза все еще сияли. Они были единственной частью ужаса, смотревшего на меня в ответ, которую я узнала.

Я не могла позволить ему победить. Не могла позволить ему увидеть, как я близка к тому, чтобы сломаться, как мне больно было видеть, какой опустошенной, жалкой и ненавистной я стала. Я попыталась улыбнуться своему отражению в зеркале и подавила рыдание, увидев труп, улыбающийся мне в ответ. Затем я посмотрела на управляющего. «Ты считаешь меня симпатичной?» — спросила я, изо всех сил стараясь казаться безумной.

Мы встречались несколько недель. Вначале я считала количество допросов, но в конце концов перестала. Я удивлялась, как, после стольких встреч, он все еще не понимает меня ни в малейшей степени. Я была такой гребаной дурой. Это я его не понимала. Управляющий вел долгую игру, и я не могла понять, какой фундамент он закладывал.

— Еда, может быть? — спросил он, махнув в сторону миски с тушеным мясом. Он оставил зеркало на прежнем месте. Я хотела бы сказать, что у меня хватило сил не бросать на него взгляды украдкой, но во мне живет тщеславие, которое я не могу полностью игнорировать. Я думаю, что в какой-то степени оно есть у всех нас. Я не буду отрицать, что каждый раз, когда я смотрела в это зеркало, я мечтала о лучших днях. О более чистых днях. Каждый раз, когда я видела себя, это было пыткой, как будто я сдирала коросту, приподнимала ее, чтобы увидеть сочащуюся кровью плоть под ней. Я не могла перестать.

Мой живот предательски заурчал при мысли о еде. Управляющий воспринял это как победу и откинулся на спинку стула, продолжая наблюдать за мной. Я взглянула на тарелку и увидела, что от нее идет пар. В водянистом бульоне плавали кусочки коричневого мяса и оранжевые овощи. Я облизнула губы и отвела глаза, встретившись взглядом с управляющим.

— Все это может стать твоим, Эскара, — сказал управляющий, обводя рукой стол. — Ты могла бы снова быть чистой. Сытой. Одетой. Я не прошу тебя клясться в верности Террелану. Я, конечно, не прошу тебя сражаться за Террелан. Я не прошу тебя убивать за Террелан. — Я чуть не рассмеялась. Империя Орран тоже не просила меня об этом; они взяли меня ребенком и никогда не давали мне выбора. Не то чтобы я возражала. Возможно, они и не оставили мне выбора, но они дали мне силу.