По прозвищу «Сокол». Том 3

Вместо того, чтобы искать пропавшую дочь сидел на лавочке и слушал её рассуждения. Душные, но такие тёплые, убаюкивающие, дурманящие.

Не хотелось вставать, не хотелось ничего. Почти переборол самого себя в этом порыве, как она нашла ту самую соломинку: обвилась руками вокруг моего предплечья, прильнула щекой, зажмурилась.

Здравый смысл говорил, что психологи себя так не ведут. Нина же каждым движением будто хотела сказать, что много он знает, этот здравый смысл!

– И что мне теперь с этим делать? Между нами как будто стена…

– Бери я с тебя деньги за сеанс, сказала бы, ничего не делать, а тащить её ко мне.

То ли намёк, то ли предупреждение, с Ниной никогда не знаешь точно. Наконец она томно вздохнула.

– Но это было бы ложью, потому что семейные посещения по двойному тарифу. Всё проще, Лёша. Ей восемнадцать, но она всё ещё ребёнок.

– Мне вчера почти также сказали.

– И правильно сказали. Она ребёнок, у которого в своё время отобрали право на подростковый бунт. Дети остро реагируют на малейшие изменения, а ты принялся раскачивать её на качелях отцовских чувств и личных проблем. Она к последним не имеет никакого отношения, и всё равно вынуждена участвовать.

Помолчали, глядя на тихий танец снега, прежде чем она продолжила.

– Люди, словно марионетки, одержимы эмоциями. Ярость, страх, ненависть – они сильны. А любовь всё же сильнее, потому что способна породить все вышеперечисленные. И когда любовь вместо положительных эмоций начинает создавать отрицательные, происходит диссонанс. Психологический надлом.

– А я думал, ты только по рабочим вопросам и психологии сна разбираешься.

От неё пахло женщиной. Она едва держалась, чтобы не залезть на меня верхом и не повторить всё то, что мы вытворяли в её кабинете, только на этот раз посреди трескучего мороза заснеженной улицы.

Безлюдье, тишина, страсть.

Воображение под её натиском изобразило Оксанку как гирю, что утаскивает меня на дно собственных страхов. Нина тащила в иную сторону, но была точно такой же гирей.

Прогнал видения, как наваждение, только ради того, чтобы услышать совет, как окончательный вердикт.

– Всё, чего ей сейчас хочется от тебя, это чтобы показал, она тебе небезразлична. Важная часть твоей жизни, на которую не закроешь глаза. Сейчас она… считает себя твоей обузой. Чемоданом без ручки. Скажешь неосторожное слово, она спокойно выдохнет и уйдёт. Ты хочешь, чтобы она ушла?

– Нет, – ответил, не раздумывая. Нина будто этого и ждала, кивнула.

– Тогда дай ей то, что просит. Покажи, что готов быть той самой стеной, за которую она может спрятаться, когда будет совсем невмоготу.

– Нин, у тебя самой дети были? Или есть?

Ждал, что она отстранится, насупится, возмутится. Вместо этого она улыбнулась и горячо шепнула на самое ухо, что это секрет. Следующий вопрос взбудоражил тело, пробуждая плоть.

– А ты хочешь мне с этим помочь?

Ответить ей не успел. В тихую гавань вечерней улицы вонзился шорох шагов, хруст недавно высыпавшего снега. В пародышащем драконе, что мчался на нас со всех ног, с трудом можно было различить девчонку.

Надежда любит слепоту и полумрак. В отчаянно рвущемся к нам силуэте мне жаждалось увидеть Оксанку. Пусть обиженную, злую, сердитую, но живую. Глаза решили не обманывать лишний раз, с каждой деталью говоря, что это не она.

Слишком пухлая, слишком румяная, тысячи других «слишком».

Бежевое пальто, серые плотные колготки. Пар изо рта, лихорадочный взгляд. Юная блюстительница морали? Погонит нас с лавочки искать комнату для утех?

Было бы здорово, но знал, не так. Её притащило к нам другое.

– Это вы Алексей Соколов? Папа Оксаны?

Сердце кольнуло, волнение вошло в раж, успев изобразить тысячу и один неблагоприятный исход. Кровь льнула к голове, стук сердца заглушал сбивчивые объяснения.

И всё равно я слушал.

– Я её однокурсница… подруга, – девчонка запиналась на каждом слове. Едва сыскал в себе терпение не рявкнуть на неё, требуя сосредоточенности. – Она сегодня… она там!

Благо, рядом была Нина. Это не её проблемы, ей бы улыбнуться на прощание и бежать в закат. Но словно та самая каменная стена, которой предлагала быть мне, заслонила собой девушку, твёрдо взяв за плечи.

– Что случилось?

Никогда бы не подумал, что простым вопросом можно привести в чувство, избавить от доброй половины страха. Незванная ночная гостья проглотила подступивший к горлу ужас и заговорила связно.

– Она сегодня какая-то не такая была. Злее как будто. Огрызалась. А потом предложила пойти на вечеринку к Замарову.

– Это где? – хрипло спросил я. Испуганной птицей она кивнула куда-то себе за спину, сказав многозначительное «там».

– С мальчишками уходила. И пиво пила.

В моё время её бы прозвали обиженной ябедой. Не позвали с собой, вот и злится. А для меня она виделась единственным спасением для дочери.

– Она такой никогда не была. Я… Они там таких как она… знаете что делают?

Я догадывался.

– Отвести туда нас сможешь? – я уже прикидывал в уме все варианты, если она скажет нет. Позвоню Роману, Сашке, Максиму, хоть самому Вениаминовичу! Кто бы знал, что однажды смогу отчаяться настолько?

Она замешкалась всего на мгновение и растерялась, словно ожидала от меня совершенно иной реакции и неуверенно кивнула.

* * *

Общежитие? Дом терпимости? Ночлежка для неимущих? Подходящего слова найти было почти невозможно.

Я походил на грозного огнедышащего дракона, сердце требовало драки, хладный ум семенил где-то сзади и не поспевал. Точно также, как не поспевали за мной женщины. Что-то кричала вслед взбудораженная Нина. То ли хотела остановить, то ли просила сохранять здравый смысл, не делать ошибок. Сейчас она позвонит в полицию, если у меня нет телефона.

Не слушал.

Однокурсница и подруга Оксанки молчала. Кто знает, зачем шла с нами? Чего хотела увидеть, почему не бежала домой? Волнение, возникшее над нами грозовой тучей, словно строгий хозяин тащило нас троих, как на поводке.

В прихожей не было консьержа, это тебе не твой образцовый дом. Размалёванные, не знавшие капитального ремонта стены. Даже не думал, что подобное осталось в Великанске.

Лифт, конечно же, не работал. В тусклом свете лампы, установленной, наверно, в лихие девяностые, нервно курила юная поросль. Прятали лица под капюшонами, зыркали с немым дерзким вопросом. Кто таков? Чего надо? В карманах, поди, по перочинному ножу.

На Нину с подругой Оксанки смотрели не без понятного интереса. Прикидывали, куда, где и как их можно было бы завалить, чтобы не пикнули. Закрыл девчонок собой, это поубавило мальчишеский пыл, но ненамного.