По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России
Шрифт:
В плесе от Ковны до Юрбурга совершают правильные рейсы до пяти пассажирских и несколько немецких товарных пароходов.
На всех пароходах и берлинах, кроме парохода «Мария-Антуанетта», командиры и прислуга — прусские подданные. Местное судоходное начальство упорно борется, заставляя их плавать по русским правилам, которых они не хотят исполнять, считая свои, немецкие, более удобными. Инженер, заведующий судоходством, сделал недавно распоряжение, чтобы команда на пароходе производилась не иначе как на русском языке, но, несмотря на энергические требования, не может ничего сделать, так как вся прислуга почти совершенно не говорить по-русски: удалить же ее нельзя, потому что нет прямых законов о количестве иностранной прислуги, допускаемой на русских речных судах. Вообще немецкая и еврейская эксплуатация судоходства настолько велика, что борьба с ней становится здесь без помощи правительства совершенно невозможной.
Для местного судоходства
Для постройки мелкосидящих пароходов, более соответствующих условиям Немана, г. Ласси устроен машиностроительный завод с верфью в его имении Горны, в 15 верстах от Гродны, подаренном деду его, генералу от инфантерии Ласси, внуку фельдмаршала, Александром I. Устроить этот завод было необходимо, вследствие совершенного отсутствия подобных заводов в крае. Специально изучив в Англии систему и конструкцию судов с мелкой осадкой, построенных в 1885 году для английских военных целей на реке Ниле, г. Ласси удалось создать тип судов, вполне пригодных для плавания со значительным грузом до 5.000 пудов по таким рекам, как Неман. Развитие этого дела до крупных размеров, несомненно может оказать большие услуги как нашей торговле, так и судоходству по Неману.
Не успела «Мария-Антуанетта» пройти мимо устья Невяжи, как глянули на левом берегу Сапежишки, в четырнадцати верстах от Ковны, костел которых стоит на том самом месте, где в священной роще горел некогда святой огонь «Знич»; немного далее на правом берегу, пройдя Вильки, древне-литовскую крепость XIV века, на правом же берегу, при впадении реки Дубиссы, виднеется Средник, одно из последних убежищ язычества, его святая святых — Ромновэ.
Ромновэ — это священная роща языческих литовцев. и всесильный, вполне таинственный по значению своему первый жрец, носивший нарицательное имя «криве-кривейто», один жезл которого, предъявленный его посланцем, повелевал языческими королями и князьями, имел свое главное местопребывание в древнейшем Ромновэ, в нынешней Восточной Пруссии, на реке Алле, подле местечка Шипенбейль; слово «ромновэ» означает место, полное благочестия. Когда Болеслав Польский в 1015 году вторгся в Пруссию, он сжег древнейшее священное Ромновэ и обязал языческую страну креститься. Священный огонь языческой рощи, потушенный на древнем пепелище, многократно возникал впоследствии в других местах и в последний раз блеснул он именно здесь, при впадении Дубиссы в Неман, на острове, подле литовской крепости Внесена, построенной в XII столетии.
В ряду многих закатившихся исторических величин, верховный жрец языческой Литвы «криве-кривейто», с VI по XI век, занимал совершенно исключительное положение и является богатым типом для литературного описания. Наибольшие подробности об этих мифических главарях литовского язычества дает нам орденский хроникер Дусбург (XIII-XIV века). В стране древнего Ромновэ высился дуб, в трех углублениях или нишах которого помещались изображения: Перкуна (бог солнца, с красным лицом, окруженным лучами), Петримпа (бог источников, плодородия — безбородый юноша) и Пиколя (бог луны, смерти, несчастий, с лицом смертельной бледности, седой, с белой повязкой на голове). Пред Перкуном горел неугасаемый огонь; решения главного жреца криве-кривейто считались бесконечно длинным белым поясом, опоясанным семь раз семь, то есть 49 раз, и колпаком, похожим на сахарную голову. Криве окружали вайделоты и вайделотки; последние, за нарушение целомудрия, наказывались смертью. Еще лет восемьдесят тому назад стояли в Курляндии святые дубы — память язычества, последний отклик погасшей власти верховного жреца, не имевшей себе равной и распространявшейся почти на всем протяжении от Балтийского моря до Карпат.
Разрушая древнейшее Ромновэ, Болеслав Польский уничтожил главный духовный центр многочисленных литовских народностей; было вслед затем, как сказано, несколько Ромновэ, несколько криве-кривейто, но власть их являлась только местной властью, в том или другом племени, и объединить всех литовцев для дружного отпора христианству не могла. Эти Ромновэ находились, поочередно, в жмудских землях, подле Немана. Последнее Ромновэ, говорит Коялович, находилось в Вильне, при впадении Вилейки в Вилию, где теперь высится костел, в колокольне которого, будто бы, имеются кирпичи этого последнего святилища. сохранилось предание, будто последний криве-кривейто Гинтовский, спасшийся после разорения виленского Ромновэ, в 1413 году, жил в деревне
Онкапне, на границе Ковенского и Поневежского уездов. Если это справедливо, то можно предполагать, что Ромновэ, находившееся подле Средника, предшествовало вилейскому. Подле него шли неоднократно битвы литовцев с балтийскими рыцарями, уничтожившими это местное Ромновэ в 1294 году. Не надобно забывать, что литовские и чудские племена в те годы были последними язычниками Европы, и что мысль крестовых походов могла применяться только к ним одним.Один только перечень имен собственных тех мест, вдоль которых шла «Мария-Антуанетта», напоминал длинные страницы местных летописей: Велиова, Равдан, замок Гелгуда, Скирстьмонь. Нынешние имена местечек и поместий совершенно заменили собой временные имена, данные им когда-то немецкими рыцарями; так исчезли: Коврадсвердер, Гейлигенбург, Мариенвердер, Фридсберг, Байерсбург и др. Здесь именно, в этих местах, словно нанизаны одни подле других крупнейшие исторические имена князей литовских: Витена, Ольгерда, Гедимина, Кейстута, Витовта, Свидригайлы, отстаивавших свою независимость от Польши и немецких рыцарей. Нет места вдоль этих красивых берегов, где бы не побывали названные князья много раз; урочища и замки исчезали, возникали новые, перестанавливались и переходили здесь из рук в руки с быстротой театральных декораций, и этим свидетельствуется воочию, что и история, в некоторые свои периоды, не признает медленности в поступательном своем движении.
Странно и даже не совсем понятно, почему здешние польские дворяне, владеющие теперь этими местами, с такой любовью рассказывают путнику о великих людях литовского былого, действовавших здесь; в этом есть какая-то невероятная непоследовательность. Все ши почти все, перечисленные выше государственные деятели, древне-литовской истории, принадлежали времени свободы Литвы, времени независимости её от Польши; все они бились с Польшей и, что еще важнее, тянули к русской народности, к православию, держались русского строя жизни и русского языка!
Для того, чтобы более наглядно изобразить тот, почти 150-летний, период литовской истории, в течение которого она дала своих собственных, лучших князей, — период, оканчивающийся первой, насильственной унией с Польшей в 1413 году, период в котором связь Литвы с православием и русской народностью вела ее, — так казалось, по крайней мере — к прочному объединению с возникавшей Россией, необходимо привести следующую табличку:
От двух братьев Витена и Гедимина начался, после смутных времен, вызванных смертью Миндовга, убитого в 1263 году, новый, славный литовский княжеский род. Хотя, надо заметить, уже сын этого полумифического Миндовга, Войшелк, принял не только православие, но и монашество. но родственное тяготение к Востоку, к России, сказалось еще полнее в династии, утверждавшейся на литовском великом княжении обоими братьями.
Витен то и дело отражает немецких рыцарей и поляков; но действительным устроителем Литовского государства является Гедимин, хорошо понявший значение для него русских сил, что и не могло быть иначе, потому что 2/3 его земель были русскими. Хотя в тяжелую пору борьбы своей с немецкими рыцарями, приискивая опоры, Гедимин переговаривался с папой о допущении в Литве католичества, но уже немецкие летописцы сказывают, что Гедиминова литовская сила возрастала от русских и большая часть сыновей его были православными. сам он оставался, правда, язычником, но жены его, Ольга и Ева, были православными княгинями, и русский язык, как свой язык, распространялся далеко на юг до самого Киева, присоединенного им к своим владениям. По смерти Гедимина, литовское княжение распадается на две части при двух его сыновьях Ольгерде и Кейстуте; но и тут продолжают первенствовать те же основные черты, хотя и в противоречивых проявлениях.
Ольгерд настойчиво следовал русскому направлению. Владения его доходили до Коломны и Можайска, он покровительствовал Новгороду, Пскову и Твери, и могло казаться одно время возможным то, что, вероятно, мерещилось в мечтах самому Ольгерду, что он, а не московский великокняжеский дом, объединит под своим скипетром всю Россию. Он был два раза женат на русских княжнах Марии и Юлиании, был крещен в православную веру, принял пред смертью, подобно Войшелку, схиму, и, как справедливо замечает Коялович, при нем русский язык стал языком высшего литовского сословия, языком государственным, и нет сомнения в том, что признаны были для русского населения «Русская Правда» и устав Св. Владимира. Что касается брата его Кейстута, с помощью которого Ольгерд сел на великокняжеский литовский престол, то он, правда, отличался особенной ревностью к язычеству и сидел в коренной Литве и на Жмуди, но это не мешало ему, язычнику, сохранять истинно-братские отношения к православному брату Ольгерду, и многократно воевать с Польшей, в которой он ясно предчувствовал смертельного врага своей земли. Он задавлен в 1383 году, по повелению племянника своего Ягайлы.