По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России

Русское направление литовской жизни, ясно намеченное Гедимином и Ольгердом, и вражда с Польшей, входившая в программу Кейстута, уже в следующем колене, в двух братьях Ягайле и Свидригайле и двоюродном их брате Витовте, находят себе три совершенно противоположные воззрения и изменяют развитие литовско-русской жизни в развитие польско-литовское.

Ягайла, сын русской княгини Юлиании, крещеный в православие и выросший под сильным русским влиянием, сразу воплощает в себе самый отвратительный тип политического проходимца. Для противодействия дяде своему Кейстуту и двоюродному брату Витовту, в видах объединения Гедиминова княжения, он дружится со злейшими врагами страны — балтийскими рыцарями; он соединяется с ханом Мамаем во время Куликовской битвы против Москвы и, наконец, в видах обеспечения себя и против Витовта, и против Москвы, бросается в открытые объятия Польши. Там, знал он, существует молодая королева Ядвига, и любит она, обручена и устраивает свидания с австрийским князем Вильгельмом, что не помешало Ягайле, зная, что поляки не пожелают иметь королем немца, явиться в качестве жениха. Невзрачность Ягайлы и его «волосатость» вызвали необходимость отправить из Польши особого посла для его осмотра. Осмотр оказался удачен, потому что слабой, небольшой и изнуренной смутами Польше нужен был союз с обширной и могущественной Литвой. Австрийский князь был удален, и Ягайло в 1386 году приезжает в Краков, принимает латинское крещение, уже будучи крещен в православие; женится на Ядвиге и, коронуясь польским венцом, соединяет его на своей голове с короной великого княжества Литовского. Этим актом обусловились все последующие судьбы Литвы и её долгая оторванность от России.

Одним из деяний, способствовавших возвышению Ягайлы, было то, что, коварно захватив дядю своего Кейстута, он удавил его в тюрьме, что не помешало ему крестить в Вильне язычников в католичество; причем проповедником являлся он сам, подносил веру на острие меча, а христианские имена давал «по кучкам» людям, приведенным для крещения на берег Вилии.

В Витовте, двоюродном брате Ягайлы, воплощается второй тип отношений Литвы к России. Хотя при дворе его, жившем то в Вильне, то в Луцке, еще были в ходу, по преданию, русский язык и образованность, но он все-таки упустил из виду основную мысль Гедимина и Ольгерда, и отшатнулся от русской основы. Побывав в свое время язычником, православным и, наконец, католиком, он с 1413 года, от времени сейма поляков и литовцев в Гродне, обусловил переход высшего литовского сословия к польщизне, с принятием им католичества вместо православия, и надолго отстранил Литву от России. Полное царство католицизма началось в Литве именно с него, хотя и он, как известно, не раз замышлял отделаться от Польши и возложить на себя самостоятельную корону.

Витовту, с утверждения Ягайлы, наследовал в великом княжестве Литовском брат Ягайлы — Свидригайло. В этом князе еще раз, с полной возможностью успеха, проснулись, вспыхнули и воплотились русские думы и православные надежды. Хотя он, по примеру Ягайла и Витовта, в 1386 году, перешел из православия в католичество и тоже вел переговоры с папой о соединении церквей, но опору свой чувствовал он в русских, в православных, и, будучи выдвинут вперед русско-литовской партией, он не замедлил объявить союз Литвы с Польшей пагубным для Литвы. В июне 1431 года начались междоусобные войны между двумя братьями, между королем Польши и великим князем Литвы, между католиками и православными, ставшими за Свидригайлу. Дело испортил себе сам Свидригайло, и последняя попытка его кончилась поражением при Вилькомире в 1435 году. Скоро вслед за тем на польском престоле и в литовском великом княжении сидело одно лицо — Казимир, а в Литву потянулись не только католики, но и иезуиты, введена инквизиция и, наконец, уния церквей.

Но могут возразить, что эти православно-русские веяния в литовском былом принеманской страны дело такое далекое, что на него и ссылаться нельзя, что это все было, да сплыло, и что западный край давно признал свое единение с Польшей и католичеством и видит в нем, а не в России, основы своего преуспеяния.

Что древнее единство с Русью и с православием гораздо более живуче в западном крае, чем это полагают, свидетельствует очень многое. Что литовско-языческая народность Литвы легко могла быть преобразована в православно-русскую, подтверждают сами польские писатели: Нарбут, Ярошевич, Чацкий и др.; о древней прочности православия в стране свидетельствует то, что ко времени крещения Литвы православными были 56 князей, 16 русских княжон находились в замужестве за литовскими князьями и 15 литовских княжон было выдано за русских князей. Литовские статуты в XVI и XVII веках издавались и печатались здесь на русском языке; в судах и с властями говорили по-русски, и 1-й пункт IV отдела литовского статута обязывает земского писаря писать исключительно на русском языке, а не на ином каком-либо. Наконец, крупнейшим доказательством живучести православия во всем западном крае, который, как местопребывание нынешней польской интеллигенции, поляки считают своим, служит вся кровавая история унии, от Вильны начатая на юг к Холму и дальше в казачьи степи малороссийского приднепровья.

Какая же это польская страна западный край, когда она потратила столько крови, чтобы бороться с Польшей и католичеством? Как же объяснить себе любезное отношение нынешних польских землевладельцев западного края к древним именам литовских героев, не желавших Польши, а желавших России? И как же, если признать, что западный край не Польша и не Россия, а сам по себе, как же не согласиться, что право считать его своим принадлежит гораздо более России, государству могущественному, фактически существующему, приобретшему этот край потоками русской крови, чем Польше, государственность которой схоронена и только старается жить посмертным существованием? Кто же вздумает утверждать без великого оскорбления истины, что надпись на выбитой при Екатерине II медали по случаю второго раздела Польши: «отторженное возвратих», — несправедлива и самозванна?

Нельзя было не прийти к этим мыслям, плавая вдоль живописных берегов Немана, мимо Велионы, в одном из холмов которой покоится Гедимин, великий князь литовский, убитый в 1341 году балтийскими рыцарями при осаде близ лежащего Байерсбурга; он убит каменным ядром, из огнестрельного оружия, впервые примененного в этих местах немцами для распространения христианства. Должно быть, по преданию, местные польские люди немцев не любят и выражаются иронически насчет того, что «нынче предпочитают населять край немцами, а не поляками».

Вид реки Немана возле Гродны

Удивительна в самом деле судьба этого народа и местной польской интеллигенции. Интеллигенция эта была когда-то действительно местной народной литовской. С легкой руки Ягайлы и Витовта, перевалила она из православия в католичество и, так сказать, пропитавшись римскими взглядами, вернулась назад и села опять на свои прежние места! Вернувшись к старому очагу, католизовала она и католизует всеми правдами и неправдами; но живет она в народе чуждым элементом, и вся жизнь народа западной России, говорит совершенно справедливо Коялович, остается жизнью народа уединенного, лишенного своего родного, надежного, образованного сословия и потерявшего почти всю свой родную веру; нет у этого народа почти совершенно и среднего сословия, и поэтому нет в нем элементов, которые бы сознательно представляли его жизнь и развивали ее по родным её началам.

Юрбург.

Прибытие в Юрбург. Русская церковь. Песни и пляски жмудинов и литовцев. Значение вержболовской таможни.

По времени прибытия путников в Юрбург, находящийся в Россиенском уезде, легкая темнота теплого июльского вечера медленно одевала маленькое местечко. Небольшая местная церковь, как и значительная часть домов местечка, окружена густой зеленью; самая церковь очень не велика, имеет один алтарь и покрыта десятигранным шатром. В этот вечер путники присутствовали на народном гулянье жмудинов, состоявшемся на широком лугу.

Пляски жмудинов, исполнявшиеся и народном празднике, вовсе не характерны, медленны; особенной грации или красоты в этих вертевшихся людях не найти, полька и вальс пустили глубокие корни, совершенно также как между эстами и латышами прибалтийских губерний; народные танцы точно вытравлены. Заунывны и сродни нашим песни. Вот для характеристики, насчет музыкальности языка, слова последнего куплета одной из песен, музыка которой действительно не лишена мелодичности:

Как аш шокау су сава бернелю

Мани иоуна ант рапку неши.

Ант рапку нети, войникели талей.

Кад аш шокау су кеиу бернелю

Мани иоуна и шалис блашки

И шалис блашки войникели драски.

Это значит в подстрочном переводе:

Когда я плясала со своим парнем,

Меня молодую на руках носил.

На руках носил, венок поправлял;

Когда я плясала с посторонним парнем

Меня молодую в стороны бросал,

В стороны бросал, венок портил.

Особенной звучности, как видно, в языке нет, но довольно своеобразная, а для филологов любопытна, близость созвучий в словах «кад аш» и «когда ж» и «мани иоуна», «меня юную».

Хотя несомненно, что на народном празднике участвовали главным образом жмудины, но, вероятно, имелись тут и представители другой части литовского племени, собственно литвины. Всех литовцев около 1.400.000, живущих; главным образом, в губерниях Ковенской и Витебской; ⁹/₁₀ этого числа находятся под скипетром России и только ¹/₁₀ принадлежит Пруссии. Совершенно верно выдвигает на вид Гильфердинг то, что признано всеми языковедами Европы, а именно, что нынешняя речь литовского крестьянина во многом гораздо более первообразна, чем язык древнейшего литературного памятника Европы — Гомера. сохранение этого доисторического типа языка совершенно сходствует с сохранением в тех же литовских лесах единственного представителя доисторического царства животных — зубра. Литовский народ был последним из арийских племен Европы, принявшим христианство. Еще в XVII веке польский писатель Ласицкий сообщал, как о современном ему факте, о поклонении Литвы языческим богам. литовские предания о происхождении кукушки, соловья, ласточки, вполне соответствуют мифическим легендам Греции, с некоторой разницей, конечно; и если у грека были только три парки, прявшие человеческую жизнь, то у литовца оказалось их целых девять.