По следам древних культур Хоккайдо

— Эти коллекции медвежьего праздника принадлежат сахалинским айнам. Они общались с гиляками и многое могли заимствовать у них.

Мысль эта очень важна. Давно уже ученые обсуждают вопрос о происхождении медвежьего праздника. В поисках его истоков обращались и к Северу, и к дальнему Югу, вплоть до Австралии и Океании.

Советский этнограф Б. А. Васильев, поддерживая теорию о южном происхождении обычая содержания священных животных в клетках, полагал, что и выращивание медведя в клетке, характерное для медвежьего праздника, тоже пришло с юга. По его мнению, медвежий праздник был принесен айнами и заимствован у них другими пародами Нижнего Амура. Б. А. Васильев даже назвал этот праздник айнским^{34}.

Ленинградский этнограф Ч. М. Таксами высказывает другую точку зрения. Он считает, что на Нижнем Амуре и Сахалине в прошлом широко бытовали обряды медвежьего праздника, связанные с убоем выращенного в клетке зверя. От аборигенов Нижнего Амура и Сахалина элементы этого праздника были восприняты пародами, обитавшими в южной части Тихоокеанского побережья, и, наоборот, от последних они пришли на север. По мнению Ч. М. Таксами, нивхи (гиляки) с глубокой древности были одними из «носителей» медвежьего праздника^{35}.

Этнографические коллекции айнов Хоккайдо свидетельствуют в пользу именно такого вывода. Интересно в этом отношении высказывание известного японского этнолога Кадзуеси Оцука из Этнографического музея города Осака. Выступая в октябре 1977 года на симпозиуме в Саппоро по вопросу о соотношении охотской культуры с культурами сатсумон и айнской, он сказал, что только сахалинские айны высоко почитали медведя и у них сильно был развит медвежий праздник, у айнов Хоккайдо этого не было. Кадзуеси Оцука тоже считает, что многие элементы медвежьего праздника заимствованы айнами у гиляков Нижнего Амура.

Обращение японских ученых к нижнеамурским народам не случайно. Образ медведя характерен для искусства народов Нижнего Амура. Особенно много изображений этого зверя было у нивхов-гиляков, а для творчества древних резчиков по дереву медведь являлся главным героем. Важно при этом подчеркнуть, что этнографические изображения/ медведей, в свете данных археологических раскопок, в основных чертах оставались почти неизменными с неолитического времени, то есть почти на протяжении 5–6 тысяч лет.

Об этом свидетельствует богатая коллекция скульптурных изображений медведей из камня и обожженной глины, собранная при раскопках неолитических поселений на Нижнем Амуре археологами Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР под руководством А. П. Окладникова. Скульптурки изготовлены с хорошим знанием натуры и передают реалистические образы зверей. Медведи стоят, идут, сидят, словом, изображены в самых различных позах. В каменной скульптурке медведя, найденной на полу жилища № 10 неолитического поселения Кондон, древний мастер умело передал характерную позу сидящего на задних лапах медведя. В передних лапах, поднесенных к пасти, зажат какой-то предмет, возможно рыба.

Очень выразительно изображена голова фигурки медведя, обнаруженной у села Сакачи-Алян. Скульптором схвачены главные, наиболее существенные черты образа медведя: большая голова с типично выпуклым медвежьим лбом, вытянутая морда, раскрытая пасть, круглые маленькие ушки и маленькие глаза. Фигура в целом выражает сдержанную силу зверя.

В 1974–1975 годах на неолитическом поселении острова Сучу было найдено 17 фигурок стоящих или идущих медвежат, сделанных из обожженной глины. Радиоуглеродным методом установлено, что они относятся к IV–III тысячелетиям до нашей эры. Несмотря на некоторый лаконизм и скупость художественной изобразительности, эти скульптурки достаточно полно передают образ живых зверей с индивидуальными, присущими только им чертами. Так, фигура одного медвежонка с рельефно вылепленной мордой производит впечатление спокойствия, а у другого морда уныло опущена, во всем внешнем облике чувствуется какая-то обреченность.

Крупный специалист в области искусства народов Сибири и Дальнего Востока ленинградский ученый С. В. Иванов, классифицируя фигурки медведей из этнографических сборов на Амуре, выделял среди них две основные группы. К первой он относил изображения духов-хозяев мест, способствующих успешной охоте и рыболовству, духов-помощников шамана и духов болезней, ко второй — изображения медведей, которые участвуют в медвежьем празднике. При этом С. В. Иванов отмечал: «…в отличие от шаманских изображений медведя и изображений, изготовляемых при болезнях, скульптура, фигурирующая на медвежьем празднике, изображает не духов-медведей, а тех живых медведей, которые являются виновниками торжества». Он также подчеркивал, что «это не типовые канонизированные изображения духов определенной категории, а образы индивидуальных животных, трактуемые в гораздо более свободной манере, чем изображения духов»^{36}.

Если в ключе этой классификации рассмотреть имеющиеся неолитические скульптурки, то некоторые из них с полным основанием можно идентифицировать с этнографическими образцами. Выполненные в свободной манере и резко отличающиеся от стилизованных шаманских изображений духов-медведей фигурки из поселений эпохи неолита Нижнего Амура скорее всего изображают медведей в процессе их «выращивания» и подготовки к медвежьему празднику.

Выходит, что традиции медвежьего праздника, его специфика имеют большую древность и восходят к неолитическим племенам Приамурья.

С большим вниманием слушали японские коллеги сообщение об этих замечательных амурских находках. Особенно заинтересовала их интерпретация скульптурой в связи с медвежьим праздником и их датировка.

— Изображения медведей, кстати, находили и на поселениях культуры дзёмон на Хоккайдо, — замечает Харуо Ойи.

— Да, я читал об этом, — соглашаюсь я с репликой японского профессора, — но изображения эти обнаружены на очень поздних стоянках, относящихся к финальному дзёмону.

— К эпидзёмону, — уточняет Харуо Ойи.

Я благодарю за уточнение. Это значит, что в лучшем случае они датируются второй половиной I тысячелетия нашей эры. И если говорить о влияниях, то придется учитывать находки с Амура, которые относятся к гораздо более раннему времени.

Ёнэмура Киоэ показывает нам две великолепные медвежьи скульптурки из кости. Они найдены на стоянке Моёро. На одной из фигурок отчетливо видны тонкие нарезки, по-видимому символизирующие ремни подготовленного к празднику медведя. Должно быть, это тоже изображение виновника торжества, а не духа. Директор музея в Абасири добавляет, что находки скульптурных изображений медведей на стоянках охотской культуры достаточно многочисленны.

К изображениям медведей охотской культуры мы еще вернемся. Сейчас же хотелось отметить, что находки скульптурных костяных фигурок медведей и сивучей, а также резных украшений из кости сопровождались на Моёро множеством глиняных сосудов в виде больших кувшинов (камэ) или горшков (цубо) с плоским дном. Сосуды эти орнаментированы шахматными и гребенчатыми оттисками, геометрическими фигурами, защипами, резными линиями, спиральными узорами и концентрическими кругами. Некоторые из элементов такой орнаментики находят аналогии в керамике неолитических памятников Нижнего Амура.

Нам уже приходилось писать об определенном единстве охотской и нижнеамурских культур. Этнически это единство может определяться как древненивхское (древнегилякское). И вполне возможно, что айнские легенды о тоннах — легендарном населении Сахалина, которому приписываются памятники охотской культуры острова, — рассказывают именно о предках гиляков или родственных им племен, которых айны застали на Сахалине при своем переселении на этот остров.

Если все действительно было так, то распространение обычаев проведения медвежьего праздника с Нижнего Амура, где его свидетельства, судя по археологическим материалам, фиксируются уже в неолите, к гилякам Сахалина, а от них к сахалинским айнам и затем к айнам Хоккайдо получает хорошее документальное подтверждение.