По следам Карабаира Кольцо старого шейха
Шрифт:
— То-то же,— удовлетворенно похлопал его по плечу Шукаев.— А теперь снова — чемодан. И на коленях. Разве пустым его держали бы на коленях?
— Ты думаешь...
— Не знаю. Я пока констатирую факт. Жаль, что ни Юсуф, ни буфетчик не заметили, какого он цвета. Может, это два разных чемодана. А может,— один и тот же...
— Да...— протянул Дараев.— Задача со многими неизвестными.
Жунид промолчал, думая о своем. Потом, когда они уже выезжали на асфальт, вдруг сказал, как будто продолжая только что нрерванный разговор:
— Пожалуйста, выясни, как- будем в Черкесске,— пили что-нибудь за обедом кассир,
— В столовой спиртное не подают. Правда, они могли принести с собой.
— Вот именно.
В станицу Ольгинскую ездили втроем — Жунид, Вадим и Арсен. Оперативную группу, выделенную Гоголевым, Шукаев оставил в районе пасеки с заданием засветло, насколько удастся, выяснить, в каком направлении проследовала тачанка, о которой рассказал ногаец Юсуф.
В Ольгинской им пришлось до самых сумерек дожидаться Итляшева, охотника, слышавшего днем третьего мая крики и выстрелы в лесу, на правобережье Кубани. Вернулся он часов в семь с двумя трофеями — зайцем и лисицей, попавшими в расставленные накануне капканы. Заперев животных в деревянные клетки, стоявшие во дворе, зверолов, несколько встревоженный визитом милиции, вернулся в дом, где его ждали, чтобы допросить, Шукаев и Дараев. Арсен остался в машине.
Поскольку Итляшева до сих пор официально никто не допрашивал из опасения вызвать гнев Коноплянова, решившего вопрос по обыкновению с плеча: «Охотничий гай — и баста!», Вадим Акимович составил протокол по всей форме в присутствии двух соседей, согласившихся быть понятыми.
На этот раз им повезло больше, во всяком случае у Жунида был вид человека, который впервые за долгое время почувствовал, наконец, что он на верном пути. Оживился он, когда Итляшев заговорил о трех незнакомых мужчинах, показавшихся ему подозрительными.
— Чем они обратили на себя ваше внимание? Зверолов не понял вопроса и недоуменно смотрел на Дараева. Густые брови охотника поднялись вверх, придавая его сухому, аскетического склада лицу сходство с большой, сильной, но доброй птицей. Доброту и спокойное достоинство, как у многих людей, которые проводят долгие дни в лесу, наедине с природой, излучали глаза Итляшева — задумчиво-неподвижные, внимательные, глаза человека, который никогда не лжет.
— Почему они вам не понравились? — упростил вопрос Шукаев.
— В лицо не смотрят,— негромко ответил Итляшев
Неторопливо достал кисет с махоркой, свернул цигарку.— И один к одному не подходят...— говорил он по-русски довольно хорошо, правильно строил фразы.
— Как это — «не подходят»?
— Барсук со змеей рядом не живут,— охотно объяснил он.— Лиса с волком — нет. А эти... вышли к дороге — сразу видно — чужие один к другому, совсем не подходят.
— Вы запомнили их?
Итляшев слегка пожал плечами и бросил снисходительный взгляд на Дараева.
— Я охотник.
— Тогда — как они выглядели?
Итляшев откашлялся, полез в карман суконной куртки за носовым платком, степенно вытер тонкие губы и стал рассказывать с той же спокойной обстоятельностью, которая сквозила в каждом его движении. По его словам, на одном из встретившихся ему неизвестных была одежда с чужого плеча. На угловатом высоком человеке, лица которого он не видел, потому что тот, сморкаясь, прикрыл его носовым платком, мешковато сидел комбинезон,
какие носят железнодорожники и мастеровые паровозных депо. Глаза Итляшев запомнил: маленькие, бегающие и злые. Второй — ниже среднего роста, грузноватый, в брезентовом плаще с капюшоном и охотничьей винтовкой, но не охотник. На вопрос Жунида, почему Итляшев сделал такой вывод, зверолов ответил: «Сытый. Толстый, Руки чистые, белые. Ружье плохо держит. Не охотник». Третий... тут Итляшев неожиданно развел руками — не знаю, мол, что и сказать.— Не рассмотрели его?
— Почему не смотрел? Все видел, все помню. Однако, крашеный он.
— Как это — «крашеный»!? Что вы имеете в виду? — не утерпел Шукаев.
— Брови крашены, борода. Под папахой седые виски, а борода и брови черные, как будто сажей намазал. Чужой весь, не настоящий.
— Грим,— прошептал Жунид.
— Как сказал? — спросил зверолов.
— Нет, ничего. Продолжайте.
Итляшев слегка насупился. Не любил, видимо, когда его перебивали. Посмотрел на притихших, скромно сидевших в углу на стульях понятых, как бы призывая их в свидетели, что не по его вине затягивается дело, и коротко, но с прежней степенностью, закончил:
— Тот, крашеный, мешок на спине держал. В мешке — баул. Все.
— Почему вы решили, что это баул? — подался к нему Жунид.
— Оглянулся я, когда они прошли. Сначала думал — коробка, потом, смотрю, ручка торчит.
— В мешке был четырехугольный предмет?
— Конечно.
— Тогда не баул, а чемодан?
— Не знаю. Разве это — не одно?
— Не совсем,— доставая чистый лист бумаги, сказал Дараев,— баул другой формы.
— Значит — чемодан.
— Ружье какое?
— Бердана.
— Вы не разговаривали с этими людьми?
— Я здоровался. Приветствовал, как положено. Не ответили. Мимо прошли. В глаза не смотрели.
— В котором часу это было?
— Тень от деревьев была,— сказал Итляшев. Вадим и Жунид переглянулись.
— А точнее не можете вспомнить? Часов при вас не было?
— Не носим. Зачем часы? И так скажем. Сейчас... Капканы проверил, домой пошел. Идти — два часа, немного больше, чем два. Дошел, разделся, руки помыл еще... смотрел — четыре часа было — значит...
— Значит, вы встретили их в половине первого, или где-то без четверти час?
— Так.
Это Жунид тоже записал в свой блокнот.
— Ну, что же. Спасибо вам,— Шукаев встал и протянул охотнику руку.— Большое спасибо вам, дорогой товарищ Итляшев. Благодаря вашей наблюдательности нам удалось установить нечто очень важное.
Итляшев тоже поднялся, с видимым удовольствием пожал руку Жуниду.
— Сейчас жена стол соберет, ужинать будем. Барашек есть, паста есть. Гостями будете.
— Нет Благодарим, но — не обижайтесь — времени у нас в обрез,— сказал Дараев, протягивая зверолову протокол для подписи.— Вот здесь подпишите... и вы,— повернулся он к понятым.
— Да. Мы должны ехать, вы уж нас простите,— поддержал друга Жунид.— Для застолья не время сейчас — бандитов ловить надо.
Вопроса не последовало. Итляшев был не только наблюдателен, но и сдержан.
Когда они сели в машину, Шукаев довольно потер руки.
— Наконец-то хоть что-то конкретное,— сказал Вадим Акимович. У него тоже поблескивали глаза.— И этого человека не допросили по горячим следам. Какое головотяпство.