По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Помнит он и Кургоко Куденетова, всегда мрачного и за­носчивого. Князь не появлялся среди пастухов и других крестьян в добром состоянии духа. И все знали: если пожа­ловал пши [2] Кургоко, у многих после его посещения останут­ся на плечах или на лице следы плетеной нагайки...

Просвистела княжеская нагайка однажды и за спиной маленького Жунида. Хвост ее больно впился ему между лопа­ток. За что? Он не помнит. Да князь и не искал повода, чтоб ударить. Он мог сделать это просто так, для острастки...

2

Пиш - князь (каб.).

... А потом в горские аулы стали приходить вести одна другой диковиннее и невероятнее: что русские рабочие сбро­сили своего царя и хотят прогнать всех богатеев, таких же жадных и злых, как Кургоко Куденетов, что нет на свете никакого аллаха, а значит, и не мог он установить на земле закона, когда один владеет всем, а другой ничем и, стало быть, землю надо разделить между бедняками поровну

По аулам и селениям звучали новые непонятные, но красивые слова «революция», «социализм», «большевик» «интернационал»

И еще одно слово с детства запомнил Жунид. Это было имя «Ленин» Непривычное для слуха кабардинского подрост­ка, оно казалось добрым, надежным и притягательным Впер­вые он услышал его, когда жандармы застрелили возле ме­чети чужого человека Как говорили, он бежал из тюрьмы,— его посадили якобы за то, что он дрался за правду Непонятно все это было Жуниду Одно только он понял: раз человек умер с именем Ленина на устах, значит большой и мудрый этот Ленин За плохих не умирают Говорили еще, что погибший был большевиком.

И с тех пор Жунид задался целью узнать побольше о большевиках и о Ленине.

Ему удалось это сделать. В двадцатом году двенадцати-летний парнишка уже помогал красным партизанам, боров­шимся за Советскую власть в Кабардино-Балкарии.

Потом учился в начальной школе. Было это нелегко. Руки, привыкшие к грубой работе, не слушались, карандаш выскальзывал из негнущихся пальцев, а на бумаге получались невообразимые каракули. Но он был упрям.

И еще одно мешало ему. Привыкнув, как все табунщи­ки, спать подряд целые сутки, а затем подолгу не смыкать глаз, карауля лошадей по ночам, он никак не мог научиться вставать вовремя и вечно опаздывал. Часто приходилось ему наверстывать упущенное. Так было и на рабфаке. И только в школе милиции Жунид, наконец, покончил с опозданиями и пропусками после нескольких нарядов вне очереди Одна­ко по-прежнему умел в случае необходимости бодрствовать две-три ночи подряд, а освободившись,— спать, не подавая признаков жизни, часов по двадцать...

Долго не могла привыкнуть к этой его странности и жена. Зулета.. Почти два года они не виделись.

Наконец мысли смешались, и Жунид заснул..

Не разбудили его и приглушенные голоса в соседней комнате. Между супругами шел разговор:

— Впервые вижу оперуполномоченного, который в состоянии проспать и обед, и ужин...— Это голос хозяина дома.— Неважное приобретение для угрозыска, ну и соня.

— Может, ты и неправ,— тоже шепотом отвечала Клавдня Дорофеевна.-- В поезде он произвел на меня хорошее впечатление...

— Извини, но, по-моему, это не так уж сложно... моло­дому мужику произвести на тебя впечатление..

— Тигран!

— Что?

— Опять ты за старое? .

— Хорошо, хорошо. Не буду Однако пора бы и ужинать. Видимо, придется его разбудить?

Послышались шаги. В комнату вошла Акулина Устиновна.

— Может, кого-нибудь из друзей позовешь? — спросила она зятя.— Вон и Клавочка принарядилась...

— Я всегда за собой слежу, мама. Не как некоторые.

Тигран Вартанович сделал вид, что не заметил неприяз­ненных взглядов, которыми они обменялись.

— Нет,— ответил он теще.— Не стоит сейчас друзей иметь и на вечеринки их созывать. Время нелегкое... Откро­венно говоря, я и этого не привел бы сюда, если б не Кла­ва!.. Конечно, он помог нам...

— Ты сам его пригласил, милый.

— Да, да, разумеется.

— И нечего дуться...— Клавдия Дорофеевна звонко чмок­нула мужа в щеку.— Похудел ты,— продолжала она.— В чем дело? Может, неприятности?

— Да, Клаша, не ладится на работе. Почти каждую ночь кражи и грабежи, грабежи и кражи... А раскрываемость низ­кая. Того и гляди — по шапке дадут.

— Вот ты и нагрузи как следует этого Шукаева. Судя по всему, он — не промах. Все, что потруднее, ему и отдай. Пусть везет...

— Не знаю, повезет ли. Судя по его рассказу, в поезде он случайно напоролся на вора. А в счастливчиков детекти­вов я не очень-то верю... Впрочем, поживем — увидим. Прав­да, у него пистолет именной, с надписью: «За активную борьбу с бандитизмом».

— А ты уже посмотрел?

— Я все-таки — начальник угрозыска,— ухмыльнулся Ивасьян.— И потом спит он так, что пушками не разбудишь. Подожди-ка.

Он заглянул в комнату тещи и через минуту вернулся к жене.

— Спит богатырским сном. Будем ужинать одни.

Акулина Устиновна загремела посудой. Видно, ей хотелось, чтобы гость принял участие в трапезе. Тогда и на сто­ле будет всего побольше — это она знала по опыту.

Но, как она ни старалась, роняя на пол то ложки, то металлическую пепельницу, на Жунида это не оказывало ровно никакого действия. С таким же успехом можно было пытаться разбудить каменную статую...

* * *

Всех людей Жунид Шукаев довольно прямолинейно де­лил на «стоящих» и «нестоящих». К первым его всегда тяну­ло, и он умел находить их почти безошибочно, полагаясь на собственное суждение; со вторыми надлежало драться (разу­меется, в переносном смысле), что он и делал, независимо от того, были они преступниками или нет Впрочем, нет со­мнения, что в случае надобности он бы не преминул сделать это и в прямом. Шукаев понимал, что принятое им беспово­ротное разделение рода человеческого на две половины не со­всем совершенно и, по-видимому, существует еще^ по край­ней мере, одна категория, к которой нельзя отнести ни «стоя­щих», ни «нестоящих». Он назвал их попросту «никакими»

Выйдя утром вместе с новым начальником на улицу (Жу­нид проспал-таки до рассвета), он, после недолгого размыш­ления, мысленно причислил Тиграна Вартановича к «никаким» Это было далеко не комплиментом, но, в общем, более веж­ливой формой, чем бесповоротное «нестоящий»

Разговаривая о том, о сем, они дошли до гостиницы «Ку­бань», располагавшейся на главной улице Шукаев снял но­мер, оставил чемодан в камере хранения, и они пошли к уг­розыску

Утро стояло тихое, но холодное Блеклое мартовское солнце изредка пробивалось сквозь тугую пелену свинцово-серых туч, и тогда крыши домов, стекла и ледышки, повис­шие на ветвях деревьев и водосточных трубах, неярко вспы­хивали старою позолотой