По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Она почти не притронулась к еде и грызла орехи.

— Ты похожа на белку,— порозовев от выпитого вина, сказал Борис.— А зубы у тебя, по-моему, мелкие, как у гры­зуна.. Ну-ка покажи, ну покажи...

— Что я тебе, лошадь?! — не на шутку рассердилась Зулета и встала из-за стола. Настроение было вконец испор­чено.

— Чего ты дуешься? — пожал плечами Борис.

В дверь громко постучали. Зулета изменилась в лице

— Спрячься за занавеску,— шепнула она Фандырову. Тот послушно скрылся в угол комнаты, отгороженный темной баракановой шторой. Там стояла супружеская кровать Шукаевых, тумбочка и маленькая этажерка с книгами Жунида.

Кого угодно, но только не Евгения Кондарева ожидала Зулета увидеть на пороге своей квартиры. Она не была с ним знакома, но в лицо его знала: как-то Жунид показал на улице

— Здравствуйте, разрешите войти? Кондарева сопровождали два милиционера

— По... пожалуйста,— растерялась Зулета.

Кондарев бегло оглядел комнату. Пальто Бориса висело в передней на вешалке. Стол накрыт на двоих.

— Мне очень жаль, Зулета Хасановна,— вежливо, но твердо сказал Кондарев,— миссия моя далеко не из прият­ных... Тем более, что я нахожусь в доме человека, которого очень уважаю...

— Что вы... хотите?..

— Я должен арестовать гражданина Фандырова...— от­ветил он и, не спрашивая разрешения, отдернул занавеску.

Фандыров сидел на кровати, закрыв лицо руками...

... Зулета, как во сне, вспоминала потом события того вечера. Кондарев и оба милиционера были очень вежливы, но от этого не становилось легче. Мучительные слезы стыда, запоздалого раскаяния и необъяснимой, не понятной ей са­мой обиды застилали ее глаза.

Зулету о чем-то расспрашивали, она машинально отве­чала, подписывала протокол, а когда они все ушли и увели Борис-а,— долго рыдала, обливая слезами подушку...

И было отчего лить слезы. Все оказалось ненастоящим. Пока оформляли протокол,. Борис попытался сунуть под по­душку похищенный пистолет. Жест этот не ускользнул от Кондарева. Он «хватил Фандырова за руку.

... И Зулета все поняла. Впервые за много дней она по­казалась самой себе ничтожной и жалкой.

* * *

Шукаев приехал в Краснодар на два дня. Нужно было доложить Дыбагову о состоянии расследования, посоветовать­ся относительно дальнейших действий, а заодно показать руку хирургу. Рана воспалилась и сильно болела.

Вадим Акимович тоже обрадовался случаю повидаться с женой и, едва скрывая нетерпение, простился с Жунидом у трамвайной остановки, пообещав через два часа быть в уп­равлении. Жунид явился к Дыбагову, не заходя домой.

Асхад Асламурзович встретил его чуть ли не с распрос­тертыми объятиями, но от Жунида не укрылась какая-то не­понятная напряженность и неловкость в поведении началь­ника.

Шукаев начал было рассказывать о том, что сделано, но Дыбагов, все так же избегая его взгляда, перебил:

— Я в основном знаком с вашими успехами... и одобряю все, что вы сделали. И знаете, голубчик, ведь вы устали... Езжайте-ка сейчас домой... Отдохните, а потом и поговорим. Скажем, завтра утром. Кстати, должен приехать и замести­тель начальника управления милиции Северо-Кавказского края Иван Михайлович Колосунин... Знакомы с ним?

— Встречался. Так мне идти?

— Разумеется. Отдохните денек. И не принимайте близко к сердцу...— Дыбагов прикусил язык.

— Чего не принимать близко к сердцу?.. Асхад Асламурзович, я все время чувствую, что вы от меня что-то скрыва­ете. Я прошу вас...

— Нет, нет, дорогой, увольте,— замахал руками Дыба­гов.— Я не гожусь для таких разговоров. Идите к Жене Кондареву, он все знает...

... Домой Шукаев ехал, испытывая удивительное безраз­личие ко всему на свете. То, что рассказал Кондарев, не было для Жунида неожиданностью — он давно подозревал Зулету, и тем не менее поразило его. Одно дело предполагать, дру­гое — знать наверное, когда уже не остается места сомнени­ям. И самое непонятное, что он не находил в себе зла на свою запутавшуюся жену. Наверное, он сам виноват не меньше. Нетрудно быть непогрешимым, когда у тебя есть Дело, кото­рому ты служишь, которое захватывает тебя целиком. У нее же не было ничего... И он не помог ей найти. Наставления­ми ведь не поможешь. Зулета мимо ушей пропускала его нотации и упреки,..

Уже возле самого дома он вдруг представил себе встре­чу и замедлил шаг. Сейчас она будет снова лгать, изворачи­ваться, юлить и плакать. В нем накипало раздражение. Мо­жет, не заходить вовсе?..

Но он вошел, пересилив себя.

Зулета, одетая, лежала на кровати поверх одеяла и смот­рела в потолок. Бледное лицо ее со следами бессонницы было грустным и отрешенным. Глаза сухие.

— Здравствуй,— тихо сказал Жунид.— Вот я и приехал.

— Вот ты и приехал,— повторила она, садясь на крова­ти.— Ты еще не знаешь?

— Знаю.

— Тем лучше. Ты меня, конечно, прогонишь?..

Это было что-то иное — ровный, потускневший голос Зулеты, ее молчаливая покорность и приниженность. В них как будто не чувствовалось обычной фальши, которая посто­янно злила Жунида, временами выводила его из себя. Он решил проверить.

— Не думаешь ли ты, что все может остаться по-прежне­му? После того, что ты сделала...

— Я не думаю. Я собрала чемодан,— сказала она.— Я знаю: ты меня прогонишь. И будешь прав тысячу раз...

Жунид закурил и, не снимая плаща, сел на табурет.

— Да. Нам надо расстаться,— устало сказал он.

— Ты ранен?

— Какое это имеет значение?..

Зулета встала и подошла к окну. На ней было старень­кое платье, то самое, в котором она приехала в Краснодар. Он помнил его.

— Когда ты едешь? — спросил он.

— Сегодня... Через два часа поезд...

— Куда?

— В Нальчик.

— А не к родным?

— Я не хочу к ним. Не хочу иметь ничего общего с Зубером. Послушай, Жунид, я не собираюсь просить прощения... я знаю., нельзя, но...

Он нахмурился, чувствуя, что размякает. А ему не нуж­но, ему нельзя было сейчас жалеть ее. Пусть она получит сполна все, что заработала. Другого выхода нет...

— Что ты хочешь? — резко спросил он.

— Позволь мне иногда бывать у твоего отца...

— Я не могу тебе этого запретить.

— Спасибо. Ну, мне пора. Прощай.

— Прощай,— глухо сказал он, глядя в пол.

Зулета тихонько оделась, взяла чемодан и вышла, бес­шумно притворив за собой дверь.