По следам невыученных уроков

– А что отчим?! Этот урод пьёт, конечно, но не так рьяно… Нравится ему быть хозяином положения. Его с последней работы уволили, ходит злой… как мразь. Только и может, что рявкать на всех.

– Ты ему ответил?

– Ну так… На х… послал, когда он меня ночью попытался за бутылкой отправить.

О том, что было дальше, Женя пояснять не стал, впрочем, мы уже догадывались сами.

– Участковый был?
– задал свой следующий вопрос Пал Петрович.

– Был, только что он сделать может? Пальцем погрозил, протокол составил да уехал… - Женин голос с каждой новой фразой набирал всё большую силу, должно быть, ему становилось чуточку легче от того, что была возможность выговориться.

– Ясно, - заключил Паша.
– Ешь давай.

– А потом?
– предчувствуя неладное, уточнил парень.

– А потом суп с котом… родственников поедем твоих воспитывать.

***

Паша одевался резковато и поспешно, а я стояла, прижавшись к стене, сгорая от своих переживаний. Мне одновременно было и дико стыдно за свою недавнюю истерику, и страшно за Пашку, который собирался вести разборки с аморальными личностями, и больно от тупой безысходности, в которой приходилось день ото дня вариться тощему Женьке.

– Паш, - тихонечко выдохнула я.

– Не сейчас, - обрубил он, а потом чуть мягче добавил.
– Мы сейчас с Петровичем съездим по делам, а ты пока…. подожди здесь. Я тебя потом домой отвезу. За Женькой, что ли, пригляди… Ты ж вроде как с детьми общаться умеешь…

– Ты давно его знаешь?

– Месяц кажется… когда мы там с тобой в электричке встретились?

– Ты его потом нашёл, - догадалась я.
– Уже потом, после того как вернул меня в город?

– Примерно. Несложно было догадаться, что он где-то поблизости живёт.

– А потом привёз его сюда?

– Скорее Корчагина вынудил свой зад оторвать от стула, - с напускным сарказмом продолжил он.
– У него опыта больше в общении с… трудными семьями. Это уже потом они сами договорились, что когда невмоготу, Женька к ним может приезжать, ну или мне звонить.

– И как часто он это делает?

– Случается, - обтекаемо ответил Савицкий, подойдя ко мне очень близко, но не касаясь.
– Ладно, мы уехали. Скоро вернёмся. Дождись меня, хорошо?

И чмокнув в щёку, вышел из комнаты, оставив меня одну.

Прятаться было бессмысленно, и я вернулась на кухню, которая показалась мне порядком опустевшей, после того, как мужчины уехали. Женя пил чай, видимо, уже с десятой плюшкой, а Римма Борисовна складывала грязную посуду в мойку.

– Давайте помою, - тут же вызвалась, не зная, куда ещё можно примкнуть себя, и схватилась губку.

– Ксюш, ну вода же холодная, - всплеснула руками супруга Павла Петровича.
– Я с утра и не помыла, потому что ждала, когда чайник вскипятится. Сейчас ещё раз поставила греться.

– Да мне нормально, - заупрямилась, не желая признаваться в том, что сглупила. Ну правда, можно же было и догадаться добавить кипятка из чайника.

Пока я тщательно мылила тарелки, стараясь не думать о том, что из-за собственного упрямства уже немеют пальцы, Римма Борисовна наблюдала за тем, как её утренний гость дожёвывал последнюю порцию выпечки. Когда последний глоток чая был сделан, парня строгим взглядом погнали в баню, и - о чудо!
– он послушался, не рискнув спорить с этой маленькой, но бойкой женщиной.

Я окончательно убралась на кухне, напоследок сметя крошки со стола. Растерянно побродила по дому, пока не зависла в общей комнате со стареньким сервантом, полным фотографий. Судя по ним, Корчагины прожили в браке далеко не одно десятилетие. На некоторых фотографиях с ними была девочка с двумя смешными косичками, которая потом превратилась в симпатичную девушку, а на самых свежих была запечатлена уже вполне взрослая женщина в обнимку с мужчиной и двумя ребятишками - мальчиком и девочкой. На душе сразу же становилось тепло от взгляда на эту маленькую, но такую дружную семью.

Здесь же были и Пашины фотографии. Восемнадцатилетний солдат Савицкий с коротким ёжиком волос на голове смотрел со своего изображения борзо и нагло. Рядом была другая фотка, опять в форме, только на этот раз патрульной службы с сержантскими погонами, Пашка улыбался открыто и добродушно, даже ямочки на щеках проступали.

Последняя фотография была сделана относительно недавно, может быть, год назад. Пашка в яркой рубашке сидел на огромном камне на фоне гор, самодовольный и какой-то ершистый, но пока что без той усталости, что сквозила в нём в последнее время. Осторожно, кончиками пальцев коснулась его лица, интересно, сколько всего должно случиться с одним-единственным человеком, чтобы его сломать? Как-будто детдомовского детства было мало, но Пашкина голова умела собирать неприятности, всё сильнее придавливавшие его своим грузом к земле. Неужели это было причиной всех его колючек и периодических запоев?

– Мы с Пашей очень любим эту фотографию, - мягко сообщила мне Римма Борисовна, неслышно появившаяся в комнате.
– Хотя сам Павлик вечно ворчит на эту тему, утверждая, что не понимает, зачем прошлое на обозрение выставлять.

Паша-Павлик - вот как эта женщина разобралась с именами.

– Поворчать? Как-то не сильно на него похоже, - обычное данную привычку приписывали мне. Занудство как защитная реакция, вот только знала об этом исключительно я.

– Да, он бывает и таким, когда смущается.

– Кто?
– удивлённо хмыкнула я.
– Паша? Смущается?

Моя собеседница улыбнулась с некой долей снисхождения.

– Ничто человеческое не чуждо даже ему…

Язык - враг мой.

– Римма Борисовна, я не это имела в виду.

– Да нет, всё нормально. Павлик не любит показывать себя настоящего, вечно переживает не из-за того. Понимаешь, у него перевёрнутые представления о себе. Вечно выставляет вперёд всё самое дурное и стыдится человеческого. Он же тебе про Женю ничего не рассказывал?

Молча помотала головой.

– Я так и думала, - заключила Римма Борисовна.

А я задумалась о том, что вообще знаю о Савицком. Или же хочу знать? В голове пронеслась сцена, которую я закатила Пашке часом раньше. Жгучий приступ стыда вновь полоснул где-то внутри. Римма Борисовна, словно почувствовав моё состояние, аккуратно коснулась моего плеча.

– Многие видят только то, что он показывает. Но этому верить не стоит. Он хороший человек, просто… не умеет принимать свои слабости.