По следам знакомых героев

— Да не рассказывайте мне! Я слушать этот вздор не стану! Я точно знаю: он в Татьяну Влюбился много лет спустя! —

Уотсон от возмущения и сам не заметил, как заговорил стихами, довольно удачно попав не только в размер, но и в рифму. Но не так-то просто было сбить старого сплетника. Он небрежно и даже слегка высокомерно отмахнулся от запальчивой реплики Уотсона:

— Ах, милый друг! Я не дитя. Поверьте мне, я знаю лучше. Сперва Татьяну он любил. Потом как водится, остыл. А тут как раз вот этот случай…

Видя, что Уотсон готов опять удариться в полемику, Холмс тихо шепнул ему:

— Потерпите, дружище! Дайте ему выболтать все сплетни, какие только ему известны. А там мы уж с вами разберемся, что тут правда, что ложь. — И, обернувшись к Зарецкому, сказал: — Все, что вы рассказали нам, господин Зарецкий, чрезвычайно интересно. Это проливает совершенно новый свет на известные нам обстоятельства. Итак, вы остановились на том, что Онегин…

Зарецкий не заставил себя долго упрашивать. Вдохновившись одобрением Холмса, он продолжал свой рассказ:

— Хоть шутки были их невинны, Он зря, к Татьяне охладев, Явился к ней на именины. Не знал он норов юных дев. Его увидевши, Татьяна Вдруг повела себя престранно: Тайком перекрестила лоб, Как маков цвет вся запылала, Окаменела, задрожала, И — как подкошенная — хлоп!

Насладясь произведенным эффектом, он пояснил:

— Представьте, в обморок упала Бедняжка, до смерти смутясь. Ее выносят, суетясь. Толпа гостей залепетала, Все на Онегина глядят, И громко все его винят. Мужчины, дамы и девицы, — Все тычут пальцами в него, Не пряча гнева своего… Ну, как тут было не взъяриться? И он, от гнева опьянев, На Ленском выместил свой гнев. В нем самолюбие больное Наружу выплеснулось вдруг…

Холмс оборвал его:

— Благодарю вас. Остальное Уже известно нам, мой друг.

Как только они с Холмсом остались одни, Уотсон дал волю своему возмущению.

— Неужто вы и впрямь поверили этому старому сплетнику? — кипятился он. — Да ведь он же все это выдумал! От начала и до конца! Вам, видно, опять пришла охота поиздеваться надо мною… Онегин вовсе не был тогда влюблен в Татьяну, это она в него влюбилась. И она даже не думала падать в обморок. Ваш Зарецкий все это выдумал!

— Кое-что безусловно выдумал, — спокойно подтвердил Холмс. — Кое-что слышал от других…

— Таких же сплетников, как он сам, — вставил Уотсон.

— Конечно, — согласился Холмс. — Я ведь, собственно, для того и захотел встретиться именно с ним, чтобы вы, мой милый Уотсон, собственными ушами услышали, что говорили об этой истории вокруг, как трактовало, как комментировало ее так называемое общественное мнение, то самое общественное мнение, о котором Онегин отзывался столь иронически, но от которого, как мы с вами уже знаем, он тоже далеко не был свободен… Ну а, кроме того…

— Что — кроме того?

— Кроме того, — улыбнулся Холмс, — все тут не так просто. Вот вы сейчас сказали, что Онегин тогда еще вовсе не был влюблен в Татьяну.

— Конечно, не был!

— Вы в этом вполне уверены?

— Еще бы!

— В таком случае, позвольте, я вам прочту небольшой отрывок из третьей главы «Евгения Онегина».

Взяв в руки томик Пушкина, Холмс раскрыл его и прочел:

«В постеле лежа, наш Евгений Глазами Байрона читал, Но дань невольных размышлений Татьяне милой посвящал. Проснулся он сегодня ране — И мысль была все о Татьяне. „Вот новое! — подумал он — Неужто я в нее влюблен? Ей-богу, это было б славно! Я рад… Уж то-то б одолжил! Посмотрим“. — И тотчас решил Соседок навещать исправно, Как можно чаще, всякий день: „Ведь им досуг, а мне не лень!“ Решил — и скоро стал Евгений, Как Ленский…»

— Что это вы мне читаете, Холмс? — удивленно воскликнул Уотсон.

— Погодите, тут всего еще одна строка, Вернее, полторы:

«Ужель Онегин в самом деле Влюблен?..»

— Да нету в «Онегине» такого отрывка! Я точно знаю. Это вы сами сейчас выдумали.

— Вы переоцениваете мои способности, друг мой. Однако вы не так уж не правы. В каноническом тексте «Евгения Онегина» этого отрывка действительно нет. Он есть в вариантах. В так называемых пропущенных строфах. Тех, которые Пушкин либо вымарал, либо просто отбросил, решив не включать их в основной текст. Эта строфа, по первоначальному замыслу Пушкина, должна была идти под номером шесть. То есть непосредственно после пятой.

— А что там в пятой? Я не помню.

— В пятой диалог Онегина с Ленским, где Онегин высказывает свое мнение о сестрах Лариных в первый день знакомства с ними:

«Скажи, которая Татьяна?» — Да та, которая грустна И молчалива, как Светлана, Вошла и села у окна. «Неужто ты влюблен в меньшую?» — А что? — «Я выбрал бы другую, Когда б я был как ты поэт…»

Уже из этого коротенького диалога видно, что Онегин сразу отдал предпочтение Татьяне перед Ольгой. А дальше, по первоначальному пушкинскому замыслу, должна была идти вот эта вычеркнутая строфа, в которой он развивал тему, намеченную в строке: «Я выбрал бы другую». Так что, как видите, версия Зарецкого, будто Онегин уже тогда был влюблен в Татьяну, возникла не на пустом месте.

— Допустим, — неохотно согласился Уотсон. — Но надеюсь, вы не станете отрицать, что про обморок он все выдумал? От начала и до конца!

— Сколько раз я вам твердил, Уотсон: не горячитесь, не спешите с выводами. Сейчас я вам прочту еще один небольшой отрывок, а там судите сами.

Взяв в руки увесистый том полного, двадцатитомного собрания сочинений Пушкина, Холмс неторопливо полистал его и, найдя нужное место, прочел:

«Вдруг двери настежь. Ленский входит, И с ним Онегин. „Ах, творец! — Кричит хозяйка: — Наконец!“ Теснятся гости, всяк отводит Приборы, стулья поскорей; Зовут, сажают двух друзей. Сажают прямо против Тани, И, утренней луны бледней И трепетней гонимой лани, Она темнеющих очей Не подымает: пышет бурно В ней страстный жар; ей душно, дурно; Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей Хотят уж хлынуть; вдруг упала Бедняжка в оборок, смутясь, Ее выносят, суетясь, Толпа гостей залепетала, Все на Евгения глядят, И все в душе его винят…»

— Бьюсь об заклад, что у Пушкина этого нету! — воскликнул Уотсон. — Это все ваши хитрости, Холмс! Сперва вы прочли все точь-в-точь как у Пушкина, а потом вставили эту отсебятину про обморок.

— То-то и оно, друг мой, что никакая это не отсебятина. Первоначально у Пушкина этот отрывок заканчивался именно так, как я вам его сейчас прочел. Но потом он последние шесть строк вычеркнул, а вместо них написал другие, вот эти:

«Она приветствий двух друзей Не слышит, слезы из очей Хотят уж капать; уж готова Бедняжка в обморок упасть; Но воля и рассудка власть Превозмогли. Она два слова Сквозь зубы молвила тишком И усидела за столом…»

— Так бы сразу и сказали, — пробурчал Уотсон. — Впрочем, я давно заметил, что вы обожаете дешевые эффекты… Однако интересно, почему Пушкин решил вычеркнуть эти строки про обморок?

— А что? Вам кажется, что это он сделал зря?

— Да как сказать, — задумался Уотсон. — Пожалуй, зря. Если бы она и впрямь упала в обморок, и все гости стали тыкать в него пальцами, считая виновником этого печального происшествия, тогда было бы куда понятнее, почему он так разозлился на Ленского, почему вдруг поклялся отомстить ему.