По следу Саламандры

В арсенале Кантора были и насилие над личными людьми достойных господ, и скрытное проникновение, и многое другое. А также весьма замысловатые сочетания опробованных ранее методов.

Теперь же Кантора подстегивали раздражение и пагубное влияние человека–саламандры, своим примером подсказывавшего нетривиальные решения задач.

Ну и старая боль. Эта женщина… Она была сейчас в доме. Кантор и вне профессии полагал себя человеком хладнокровным и практичным, но отдавал себе отчет в том, как будоражит кровь сам факт Ее присутствия и перспектива увидеть Ее.

Он как бы со стороны видел, что теперь готов на любое безумие. И ничего с этим поделать было решительно невозможно.

Она мыслила объемно и масштабно. Она легко читала в душах людей. И способна была и принять, и оценить — как выдержку, так и шкодливый фортель.

Разумеется, Кантор не мог сам себе признаться в том, как именно хотел бы предстать перед ее лучистыми глазами. Тем более что цели это никакой не имело и не могло иметь в силу целого комплекса причин.

Кантор не сомневался, что «специальные люди», шныряющие по дому Мэдока, уже на подходе рассмотрели его и установили личность. Поэтому и не назвался впрямую. Да и хозяин дома не мог не догадаться о том, кто и с чем пришел к нему в такой час.

Наконец явился дворецкий.

И по его виду было ясно с первого взгляда, что он принес отказ в аудиенции.

Этот дворецкий явно был из бывших тоби — личных бодигардов. Личный охранник, проявивший себя как личность, способная мыслить, а не только работать кулаками, и со временем выслужившийся. Господина Мэдока окружали в основном такие люди.

— Достойный господин Мэдок не расположен принять вас теперь, — со спесью, хлеставшей через край, провозгласил бывший тоби.

— Вот как?

— Именно так.

— А ты не перепутал чего–то по дороге? Может, тебе напомнить, что ты должен был сказать?

— У меня хорошая память, мистер.

— Вот досада… — Кантор изобразил нарочитое смущение неудавшегося просителя, — мне–то так нужно было повидать твоего босса именно сегодня. Завтра, видишь ли, может статься поздно.

— Не буду лицемерить. Я вам не сочувствую.

— А чем же так занят твой хозяин?

— Мне не следует распространяться на эту тему, — дворецкий скроил наглую улыбочку, — но вам я скажу, не из сочувствия, а скорее напротив. У достойного господина сейчас очень молодая и очень красивая дама. И он будет занят ею.

— Да уж, не стоило тебе распространяться об этом. — Возможно, дворецкий и хотел этими словами уязвить сыщика, но достиг он противоположного эффекта. — Ты соврал. Вот уж соврал, так соврал. И не лепи гримасу. Эта дама известна уж тем, что она вынужденный деловой партнер братьев Мэдоков и нечего туману напускать там, где видно ясно.

— Вы уличаете меня во лжи? — дворецкий не выдержал явного оскорбления, хотя и лучше, чем кто–либо, знал, что Кантор прав.

Он сжал в кулак свободную левую руку. А правой так стиснул подсвечник, что, казалось, сейчас переломит его.

Пламя свечей дрогнуло и заплясало.

— Я вижу, ты желаешь объясниться? — Кантор почти провоцировал его на потасовку.

— Я готов…

— А я нет.

Отказ от боя был едва ли не большим оскорблением.

— Отчего же? — прорычал бывший тоби. — Страшно?

— Да уж больно ты грозен… Лучше мне убраться подобру–поздорову, а? — И возвращая дворецкого в круг непосредственных обязанностей, которые тот не мог не исполнить, поинтересовался: — Так что мне предпринять, дабы повидать господина Мэдока?

— Явитесь в контору к часу, положенному для записи на прием. Да лучше приходите загодя, ибо просителей много. Изложите свое дело, и ваша просьба будет рассмотрена. О времени визита, его длительности и протоколе вам сообщат, если сочтут, что ваше дело достойно внимания, — едва сдерживаясь, отчеканил дворецкий.

— Ага! Да. Так, значит. Хорошо. Ты мне очень помог. Ну, пока, служи дальше.

И Кантор покинул дом в полной уверенности, что веселье только начинается. Он не ошибался.

Едва Кантор покинул холл, привратник затворил дверь и повернул колечко на посохе, исключая Кантора из числа гостей.

Кантор сделал неопределенный жест, который можно было понять как прощальный и удалился в темную аллею.

Он не сомневался, что за ним будут следить через окно, пока он не скроется во мраке, равно как был убежден и в том, что внутри дома есть как минимум три человека, которые не сомневаются, что он вернется.

Но его интересовало мнение на этот счет только одного из них. Только Ее мнение.

Сны сбываются иногда, думал сыщик. Пусть плохие сны сбываются у тех, кто этого заслуживает. Вот что.

Он свернул, едва убедился, что из дома его не видно.

Куст можжевельника высотой примерно с Кантора показался ему весьма подходящим на роль болвана для верхнего платья. Антаер обрядил куст в свои пальто и котелок.

Остался удовлетворен.

Ветра не было, и вероятность того, что пальто упадет, испачкается и помнется, можно было считать ничтожно малой.

Надсаженные бурным образом жизни, частыми боями и нещадными тренировками коленные суставы дворецкого разговаривали друг с другом жалобными голосами и мстительно причиняли хозяину боль, когда он поднимался в левую башенку над фасадом особняка.

Там на площадке находился человек, вооруженный зрительной трубой.

— Ну что, — морщась, поинтересовался дворецкий, — ты видишь его, Поланик?

— Да.

— Ты все время следил за ним?

— Да, босс.

— Сколько раз говорить, что босс не я? Господин Мэдок босс!

— Да, сэр.

— Так ты не выпускал его из поля зрения?

— Темно, сэр. В какой–то момент мне показалось, что я его потерял за деревьями.

— Потерял?

— Мне так показалось.

— Показалось ему… И что?

— Но сейчас я его вижу.

— Что он делает?

— Стоит.

— Просто стоит?

— Ну да… Просто стоит. Как–то странно он наклонился. Но стоит на месте. Наблюдает за домом.

— Это хитрая бестия. От него можно ждать чего угодно.

— Взгляните сами, сэр.

Дворецкий взял у наблюдателя зрительную трубу и вскоре действительно мог констатировать, что сыщик стоит не шевелясь, только странно скособочившись.

— Стоит, — злобно проговорил бывший тоби.

— А босс что… Опасается этого человека?