По ступеням «Божьего трона»

В Чан-ху, ради Колотовкина, которого мы осторожно снесли на носилках с вершины помянутого перевала, мы простояли три дня; но за это время, несмотря на самый тщательный уход, он ослабел еще больше; начался бред. Мало-помалу у всех членов экспедиции сложилось убеждение, что далее мы повезем с собой лишь живой труп.

Наконец, 16 июля, в серое ненастное утро, с большой тяжестью на сердце и больным на носилках мы покинули Чан-ху и выступили по направлению к озеру Куку-нор.

Некоторое время мы шли вверх по речке Карыну, которая текла здесь в крутых глинистых берегах, затем уклонились в сторону и пологим логом взобрались на плоский увал, с которого вновь спустились к Карыну. Этот увал сложен был из красных песчанистых глин, мало отличавшихся по цвету от скал Сининских альп; последние представляли, однако, обнажения уже другой породы, а именно – красного аркозового песчаника. Слева, на правом берегу Карына, также высились красновато-сизые горы – юго-восточный конец Жи-юэ-Шаня, образованный главным образом кристаллическими породами.

Дальнейший наш путь пролегал вдоль р. Карына по местности, изрытой оврагами. По дну некоторых из них струились небольшие ключи, стекавшие в Карын; таких ключевых оврагов мы насчитали три. Растительность здесь, как и на покатостях гор, была однообразной и скудной. Преобладал кипец (Festuca sp.), из-под которого всюду просвечивала красная почва, и только в углублениях почвы, на фоне мелкой сизо-зеленой травы, виднелись Saxifraga atrata, Primula gemmifera и какой-то Allium с желтыми цветами. На 15-м километре от Чан-ху-пу мы пересекли дорогу, которой прошла в г. Гуйдуй экспедиция графа Сечени. Это – обычный караванный путь из-за Хуан-хэ в Гумбум и Синин-фу. Здесь мы встретились именно с одним из таких караванов, везшим на яках шерсть из Гуй-дэ в Лань-чжоу-фу.

Он растянулся чуть не на целый километр и состоял по крайней мере из сотни животных.

В караване яки идут совершенно свободно, притом или разбредаются по сторонам дороги, часто останавливаясь для кормежки, или толпятся кучами, которые в больших караванах следуют обыкновенно одна за другой с значительными интервалами. От такого беспорядочного движения страдает, конечно, прежде всего амбалаж [упаковка] вьюков, в особенности если эти вьюки состоят из громоздких твердых предметов, а затем и содержимое их; поэтому як, как караванное животное, служит главным образом для перевозки лишь громоздких малоценных товаров, не могущих пострадать от беспрестанных ударов одного вьюка о другой. У Рокхиля, впрочем, имеется указание, что в бассейне верхнего Ян-цзы-цзяна на яках перевозятся огромные партии кирпичного чая, тщательно упакованного в плетенки [201] . Легко себе представить, в каком виде чай этот должен доходить до мест своего назначения, если только яковый караван распускается там так же, как и к северу от Желтой реки.

201

«В страну лам». Пер. с англ. под ред. В. К. Агафонова, с предисл. и примеч. Г. Е. Грумм-Гржимайло. Прил. к журн. «Мир Божий» за 1901 г., с. 149.

От помянутой караванной дороги из Синина в Гуй-дэ начался постепенный подъем на водораздел Хун-ё-цзы, под которым, на краю болотистой лужайки, дающей начало Карыну, мы и остановились.

Спустившись на следующий день с водораздела, абсолютная высота коего превышает 12500 футов (3673 м), мы вышли в долину небольшой речки Ашхань-фи, стекавшей с хребта Жи-юэ-Шань, который казался отсюда и выше и массивнее отступившего к северу Синин-Шаня; некоторые вершины его были даже покрыты снегом, может быть, впрочем, выпавшим лишь накануне.

Перевал Хун-ё-цзы сложен из красных песчанистых глин, содержащих крупную гальку; ниже же по р. Ашхань-фи почва получила более темную окраску, а вместе с тем в ней стало попадаться все более и более валунов, которые, скатившись на дно многочисленных рытвин и логов, пересекавших дорогу, служили немалой помехой для ишаков, несших носилки с больным Колотовкиным. Чтобы не задерживать движения, я остался при этих носилках и прибыл на бивуак часа на полтора позднее главного каравана.

Долина речки Ашхань-фи вскоре получила характер ущелья, а вместе с этим появился кое-где и кустарник: Spiraea, Salix, Potentiila и другие виды. Здесь же попался нам первый полуэкзотический вид бабочки – Papillo paris L.

Речка Ашхань-фи первые 19 км до пикета Шала-хото течет прямо на запад, но здесь круто поворачивает на север, затем на северо-восток и, пробежав в этих направлениях около пяти километров, впадает в р. Донгар-хэ. Пикет Шала-хото расположен в самом широком месте долины среди циркообразного ее расширения, изборожденного многочисленными рытвинами – руслами весенних потоков.

В Шала-хото стоит небольшой гарнизон – человек около 50 местных войск (луинов) под командой ю-цзи – офицера, имевшего белый хрустальный шарик на форменной шляпе. Он оказался человеком несообщительного характера и весьма скоро дал нам понять, что рассчитывать на его помощь по приисканию проводников и переводчика с китайского или монгольского языков на тибетский мы не должны. Он ограничился лишь советом ехать в Донгар, где, как он доподлинно знает, проживает немало людей, хорошо знакомых с областью Куку-нор.

В этом мы были и сами уверены, а потому решено было, что брат, проводив нас до Ара-гола, на следующий же день отправится в Донгар-чэн.

Ранним утром 18 июля мы тронулись в дальнейший путь тем же порядком, как и накануне – брат при вьюках, я же в арьергарде с больным Колотовкиным. Близ пикета мы вышли на торную дорогу, ведущую из Донгар-чэна на южный берег озера Куку-нор и известную под именем Нань-коу – «южного прохода» через хребет Жи-юэ-Шань.

Подъем на этот хребет оказался очень пологим, а водораздел, при абсолютной высоте 11650 футов (3550 м), – относительно весьма невысоким. Почва его – песчанистая глина красного цвета – сменилась далее грунтом, весьма напоминающим лёсс, но с ясно кое-где выраженною слоистостью.

С перевала перед нами открылась широкая, уходившая на север за край горизонта степная долина, залегающая между сравнительно невысокими и пологими горами на западе и более круто приподнятым, на втором плане даже скалистым массивом хребта Жи-юэ-Шань на востоке.

Речка Дао-тан-хэ, орошающая эту долину, имеет два истока; правый, более значительный, берет начало в восточных горах, из коих вырывается километрах в девяти к северу от перевала потоком, имеющим, при глубине в 30 см, 3,5 м ширины; левый собирает воды в горах к западу от перевала. Ниже речка быстро мелеет и местами еле прокладывает себе русло среди ею же затопленных берегов.

Когда-то долина речки Дао-тан-хэ была довольно густо заселена; по крайней мере, здесь мы встретили остатки стен нескольких не то импаней, не то туземных байнаков или хансаров.

В китайской летописи мы находим следующее указание, имеющее, может быть, отношение к означенным развалинам: «(В 1822 г.) в лагере Чжень-хай-ни, как недалеко лежащем от кумирни Дангар, места торгового и сборного, поставлено 900 солдат; в Кара-кутэре, как находящемся на большой дороге, – 240 человек, и, наконец, в Чаган-тологой, лежащем в 70 ли к юго-западу от Кара-кутэра, поставлено 1000 человек» [202] , К сожалению, окрестности Донгара не настолько в настоящее время изучены, чтобы можно было безошибочно определить местоположение названных пунктов. Что, однако, китайские войска действительно не так давно стояли гарнизоном в долине Дао-тай-хэ, это видно из следующего места китайского дорожника: «От Синина до лагеря Хара-куто (Шала-хото?) 150 ли. По пути монастырь Донгар служит станцией. От Хара-куто 20 ли до р. Хашина, называемой также Ашихань-шуй (это несомненно Дао-тан-хэ). На этой реке стоит гарнизон в 800 человек» [203] . Современные названия этих развалин, лежащих у подножия хребта Жи-юэ-Шань, следующие: Цаган-чэн, Цзянь-цзюнь-тэ и Ху-тин-цзы. Каких-либо оседлых пунктов в долине Дао-тан-хэ в настоящее время не имеется; но стойбищ кочевников-тибетцев, хотя и небольших (в три-пять домов), мы встретили здесь несколько.

202

Успенский, цит. соч., с. 195. (Примеч. Г. Е. Грум-Гржимайло).

203

Успенский, цит. соч., с. 100. (Примеч. Г. Е. Грум-Гржимайло).

В ожидании возвращения брата из Донгар-чэна мы простояли на р. Дао-тан-хэ трое суток. Впрочем, и помимо этой причины нас приковал к месту Колотовкин, который тихо угасал на наших глазах; его не стало в 9 часов утра 19 июля.

Я не буду останавливаться на последующих минутах. Читателю и так должно быть понятно, что мы испытывали, роя на чужбине могилу своему дорогому товарищу. Высокий крест высился уже над могильным бугром, когда брат вернулся из своей поездки в Донгар. Он креста не заметил, но догадался о событии по отсутствию на бивуаке палатки, выставлявшейся обыкновенно для Колотовкина.