Чтение онлайн

ЖАНРЫ

По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:

От Чан-ху до Гуй-дэ-тина считается сто ли, до селения Ашгун, на р. Хуан-хэ, – около семидесяти, но вот уже шесть часов мы в дороге, а желанной реки все еще нет. Красивая долина Чан-ху с ее поселками и полями давно уже осталась у нас позади, и теперь мы бредем ущельем среди то красноватых, то бурых, то голубовато-серых кремнистых глин, образующих здесь почти вертикальные стены. Июльское солнце накалило и почву и воздух, и восходящие струи последнего до боли успели уже обжечь нам руки и шею. Щуришься, чтобы избавить глаза от массы отраженного света, и открываешь их только ради того, чтобы взглянуть вперед на дорогу. Но нет… По-прежнему впереди расстилается все та же, местами потрескавшаяся, местами плотно слежавшаяся, сероватая или красноватая глина с разбросанными на ней кое-где зелеными кустиками стелющихся на земле Peganum harmala и колючей Nitraria Schoberi. Тоскливо… Длинная вереница всадников и завьюченных лошадей медленно и почти беззвучно ползет по тропинке, и так и кажется – вот-вот она остановится с тем, чтобы тут же заснуть.

– Ну,

эй, кто там впереди? Глаголев – ходу!

Встрепенется Глаголев; услышав человеческий голос, бодрее зашагают и лошади, но затем шаг последних мало-помалу замедляется снова, и вся вереница опять тащится медленно, долго…

– Да где же китайцы?

– Вперед ушли. Говорят, сегодня до переправы нам никак не дойти, так станцию хотят приискать…

Но вот и поворот, за которым, по нашим расчетам, должна была находиться долина р. Хуан-хэ и за которым уже скрылась голова нашей колонны. И совершенно неожиданно вдруг раздался там выстрел, необычайно гулко пронесшийся по ущелью; за ним другой и третий… Странно, что за причина этой резкости звука, да и в кого тут стрелять… Не зная, как разрешить эти вопросы, я уже торопливо обгонял вереницу вьюков. Занятый, однако, тропинкой, которая, как нарочно, была здесь узка, я только тогда поднял голову, когда очутился в густой тени надо мною нависших утесов. Действительно, здесь как бы столкнулись две совершенно отвесные, сложенные из довольно плотных конгломератов скалы, вершины которых казались выше других; они как будто даже накренились вперед и образовали гигантский свод над речкой Карыном, которая в половодье должна разливаться во всю ширь этих оригинальных ворот. У речки стоял брат и тщательно завертывал в бумагу двух птичек: «еще один новый вид для коллекции». И совершенно неожиданно слова эти с таким же гулом ударились в стены, точно они произнесены были в огромном пустом помещении.

А за природой созданными воротами все, как по волшебству, вдруг изменилось… Селение Арку, раскидистый вяз, абрикосовая роща, масса зелени и та прохлада, которой мы так давно искали. Но, увы! Остановка еще, очевидно, не здесь. Дорога еще раз повернула направо и зигзагом поднялась на соседний увал. Там уже стояли китайцы, к которым поспешили и мы. И вот, наконец, перед нами она – Хуан-хэ, кормилица стольких миллионов – река, к которой уже давно стремились все наши мечты.

И что за очаровательная картина расстилается у нас теперь под ногами, и что за необъятная пустыня ее окружает. Прежде всего, без сомнения, нашим вниманием овладевает река, это беззвучно на восток несущееся море мутной воды, где оно быстро сужается с тем, чтобы, собравшись с силами, с ревом и пеною броситься на темные скалы, которые здесь круто с обеих сторон упираются в дно Хуан-хэ. Отзвук этой многовековой, неустанной борьбы двух стихий сюда еле доносится, зато в бинокль хорошо видна пена, которая взлетает фонтаном над скалами. Песчаных отмелей и покрытых растительностью островов на Хуан-хэ очень много, и они как-то незаметно переходят в береговые нагорья, местами круто обрывающиеся в реку и сложенные почти повсеместно из глины и конгломератов какого-то тусклого желтовато-серого цвета. Последние лишены почти вовсе растительности, даже той жалкой растительности, которая отсюда виднеется на обоих берегах Хуан-хэ. Да, пустыня! И пустыня, несмотря на массу воды, на снеговые горы на юге и на очаровательные деревушки, разбросанные по всему видимому течению р. Хуан-хэ.

Спустимся же к этой реке и заночуем там, где найдется хоть какой-нибудь корм для наших усталых животных. Пора… Солнце успело уже совершить свой дневной переход и, расставаясь с землей, бросает теперь на нее свои прощальные, еще полные блеска и силы лучи, золотом обдающие и водную поверхность реки, и безобразные глыбы торчащих справа утесов.

Под горой, на которой мы находились, раскидывалась деревня Ашгун, населенная наполовину дунганами, наполовину тангутами. За этой деревней мы вступили в лес тамарисков, которые разрослись здесь в деревья метров до двенадцати высотой и до 30 см в диаметре отруба. Этот лес с почвой, лишенной растительности, с Nitraria Schoberi вместо подлеска, произвел на нас впечатление чего-то такого, что никак не согласуется с понятием о лесе, как о среде, полной жизни, прохлады и тени. После густых садов Ашгуна, в которых весело чирикали птички, этот седой лес, растущий прямо из песка, показался нам мертвым, и мы поспешили выбраться из него к воде, туда, где виднелось широкое поле зелени. Но, увы! Это были лишь заросли Glycyrrhiza uralensis Fisch., между которой то там, то сям виднелись тонкие стебли жесткой осоки. Тем не менее, так как дальше ничего лучшего не предвиделось, то мы и раскинули здесь свой бивуак.

На следующий день мы встали чуть свет, но долго провозились на месте; сперва лошадей приходилось сбирать, а потом куда-то сбежали бараны. И когда, наконец, мы выступили, солнце успело уже сделать целую четверть дуги. Шли долго, утомительно долго. На противоположном берегу уже давно показался оазис Гуй-дэ; мы даже его миновали, а до переправы все еще, говорят, далеко… Дорожка бежит здесь берегом русла и то взбирается на крутые уступы, то снова спускается с

них в глубокие рытвины. Жарко! Жарче даже, чем было вчера, особенно в тех случаях, когда мы втягивались в узкие коридоры, стены коих отделяли от нас Хуан-хэ. На небе только с запада цепью тянутся облака и, точно испуганные необъятностью горизонта, теснятся с края его, поближе к горам, по которым и скользят своей тенью; в воздухе – совершенная тишина. Караван опять растянулся, и бог знает как далеко отстали теперь от нас наши слуги-китайцы, гнавшие новокупленных тибетских баранов. Но вот впереди показалась вновь засаженная ивами отмель реки – это верный признак, что селение близко. И действительно, перевалив только за песчаный отрог, мы уже очутились в тенистой аллее, которой и проехали в богатый лесом оазис Ян-чжу-ван-цзы.

Тангутские власти, очевидно, давно уж здесь готовились к встрече и теперь, согласно китайскому этикету, приветствовали нас преклонивши колена. Затем, пока готовился паром и развьючивались вьюки, нам пришлось принять приглашение старшины селения и выпить по чашке горячего чая, заправленного, по тангутскому обычаю, молоком, маслом и солью. Обычная беседа, ведущаяся в этих торжественных случаях, приняла на этот раз, и совершенно неожиданно, интересный для нас оборот. Оказалось, что тангуты не забыли Пржевальского. Они сделали вид, а может быть, и искренно опечалились, когда узнали, что маститого путешественника уже нет более в живых. «Богатый, видно, был человек… и суровый. Денег не жалел, и мы с охотой взялись бы вновь ему послужить…»

Но вот чай кончен. Мы вновь вскочили на лошадей и минут через десять были уже на берегу Хуан-хэ, с глухим шумом и стремительно несшей здесь свои мутные воды. Несмотря на безветрие, вода шла, как говорится, валом и пенилась под крутой вымоиной соседнего мыса. Мелькавшие то и дело коряги плавно вертелись, поочередно приподымая то один, то другой из своих обломанных сучьев, и, быстро проскользнув перед нами, скрывались из вида. Еще быстрее мимо нас проносились полуголые, а иногда и совершенно голые дровосеки-тангуты на своих в высшей степени оригинальных плотах, состоявших из двух турсуков, т. е. снятых мешком и надутых воздухом козьих, свиных, а иногда и телячьих шкур, скрепленных настилкой из деревянной рамы и нескольких поперечных жердей. На этих плотах тангуты развозят дрова, пожитки, пассажиров и даже пассажирок.

К громадной реке здесь сызмала привыкли, и из местных жителей ее, очевидно, уж никто не боится, если решается доверить и себя и пожитки свои такой хрупкой посудине. Впрочем, в обратный путь на подобном же турсучном плоту, только несколько больших размеров, пришлось и моему брату совершить переезд через реку, и ничего – перебрался без приключений, хотя в водоворотах его и не раз обдавало холодной струей. Вёсел здесь не полагается вовсе; плот заводят, затем спускают вниз по реке и к противоположному берегу направляют рулем. Если же пассажиры едут вниз по реке, то и заводить его вовсе не нужно. Обратно же тангуты, преимущественно лесопромышленники, перетаскивают плоты на себе; но это вовсе не трудно. Деревянная рама продается или сжигается на дрова, из мехов выпускается воздух, и в таком уже виде плот составляет небольшую и по объему и по весу поклажу.

При всей своей практичности плоты эти имеют, однако, одно неудобство: они требуют неослабного внимания и точного соблюдения равновесия. Раз только от чего-нибудь покачнулся седок – и он уже непременно в воде. Вследствие падения тела, как мяч отскакивает от седока его крошечный плот и быстро уносится далее, и тогда – навсегда прощай турсуки, прощай и все то, что было на них… Вот именно такой случай мы наблюдали сейчас.

Совершенно нагой тангут, невзирая на многочисленную публику, собравшуюся здесь, вероятно, ради того, чтобы на нас поглазеть, и состоявшую главным образом из женщин и девушек, с воплем несся вдоль берега, а плот его, нагруженный, по-видимому, его пожитками, еще скорее скользил вниз по реке… Вот кто-то из публики сунул ему пузыри… Тангут схватил их, с размаху бросился в воду, видимо поплыл изо всех сил и вскоре скрылся за мысом… «Догонит ли?..» – «Может быть, и догонит; все зависит от того, куда понесет его плот…»

К нашим услугам имелась барка с килевой палубой и с обширным помостом посередине. Снявши вьюки, мы должны были сначала перенести их на лодки, а затем сюда же ввести своих лошадей.

Берег реки здесь пологий, и лодка держалась на канатах шагах в десяти от него. С пристанями и подвижными мостами здесь совсем незнакомы, и нашим бедным животным приходилось теперь из воды прямо вскакивать в лодку – подвиг немалый, если принять в расчет метровую высоту ее борта. И как здесь намаялись мы, как намаялись наши несчастные лошади!

Некоторые из них упрямились, ложились в воду и, как мне казалось, жалобно, с каким-то даже детским укором смотрели на расходившихся перевозчиков, без всякого милосердия бивших их по чему попало и чем попало. Моя защита и мое вмешательство были бы делом по меньшей мере бесполезным. В общей сутолоке, в толпе лошадей и людей, среди шума реки, ишачьего рева, хлестких ударов по воде и по мокрым спинам животных, наконец, среди всепокрывающего людского крика и брани на четырех различных наречиях я чувствовал себя совсем бессильным распоряжаться. Да все и делалось как-то само собой: одни с шумом и гамом затаскивали в лодку животных, и притом иных без возни, а других через борт на арканах и не то боком, не то почти на спине, прочие же все еще сносили туда сундуки, ружья и всякую мелочь.

Поделиться с друзьями: