По ту сторону Нила

– Я слушаю тебя, – нетерпеливо сказал полковник.

Грейс выпрямилась.

– Я хотела бы вернуться в Бедфорд.

Как и отец, она не проявляла склонности к пространным вступлениям и поэтому сразу перешла к делу.

Полковник поджал губы, положил очки на бумаги и откинулся на спинку стула.

– Это уже странно, ты не находишь?

– Я хорошо все обдумала, прежде чем прийти к тебе.

Отец сдвинул очки влево и провел кончиком большого пальца вдоль дужки.

– И что же заставило тебя принять столь неожиданное решение?

Грейс задумчиво оглядела кабинет. Когда-то его обстановка была по-спартански скромной. Однако постепенно, с каждым очередным приездом отца из Индии, она пополнялась новыми вещами, пока наконец к окончательному возвращению полковника не приобрела нынешний вид. За стеклянными дверцами шкафов ровными рядами выстроились книги в кожаных переплетах. На обитом войлочной подкладкой столе у окна была разложена карта, с четырех сторон закрепленная иголками. Латунное пресс-папье со статуэткой греческого бога, серебряная шкатулка и коллекционные камни служили в том числе и для удержания ее в горизонтальном положении. А из-под столешницы выглядывали рулоны еще по меньшей мере дюжины карт. На комоде, где отец хранил под замком свои награды, полковые значки и оружие, стоял глобус. На фоне зеленых обоев висели перекрещенные мечи и сабли с цветными лентами и кистями на рукоятках. До блеска отполированные и украшенные чеканкой пистолеты выстроились на стенах в открытых футлярах. Между ними висели карты в рамках, цветные гравюры и картины со сценами сражений, в которых участвовал полковник. Под каждой из них на блестящем металлическом щитке была выгравирована дата и название местности: «Битва на реке Альме, 1854»; «Мудки, 1845»; «Аливал, 1846»; «Инкерман, 1854»; «Битва при Рове, 1858»; «Собраон, 1846».

В Шамлей Грин полковник почти ничего не рассказывал обо всем этом.

– Я умираю от скуки, – наконец ответила Грейс. – Я больше не могу сидеть без дела.

Полковник поднял брови.

– Ты могла бы взять на себя кое-какие обязанности по ведению хозяйства. В Шамлей Грин работы достаточно.

На лице дочери отразилось удивление.

– Но ведь Шамлей Грин когда-нибудь унаследует Стиви, верно?

Полковник пожал плечами.

– По крайней мере, тебе бы не помешало набраться опыта. В будущем он тебе пригодится.

Грейс под проницательным взглядом отца опустила веки. Он не договорил, но конец фразы витал в воздухе: «…ведь тебе когда-нибудь придется стать женой Леонарда и хозяйкой Гивонс Гров и Хоторн Хауса».

Поскольку дочь молчала, отец задал следующий вопрос:

– Этот… каприз случайно не связан с решением твоей сестры вернуться в колледж?

Грейс давно уже поняла, что перед отцом вилять хвостом не имеет смысла. Это было совсем не в его духе. Поэтому она подняла глаза и ответила прямо:

– Да, папа. У меня есть свои причины вернуться в Бедфорд, но, я надеюсь, ты отпустишь Аду со мной.

Полковник отодвинул очки еще немного и оперся на скрещенные на столе руки.

– Ты совершеннолетняя, Грейс.

Грейс повторила его жест и тоже оперлась руками о стол, как делала в детстве, когда подставляла отцу лоб для поцелуя. Глаза полковника по-доброму заблестели.

– Но ты прекрасно знаешь, что мне тем не менее нужно твое письменное разрешение, в том числе и для того, чтобы воспользоваться частью суммы, отложенной на мое имя. – Ее лицо сразу посерьезнело. – И потом, я не уйду без Ады.

Отец тоже помрачнел. Он прищурил глаза и откинулся на спинку стула. Дочь выдержала его взгляд.

– Прошу тебя, папа. Ты же знаешь, как это важно для нее.

В такие моменты полковник спрашивал себя, не слишком ли за своими служебными обязанностями он пренебрегал воспитанием детей, или это Конни была с ними недостаточно строга, пока он выполнял свой долг перед Империей? Старшая дочь появилась у них вскоре после свадьбы. Остальные дети были зачаты во время его отпусков, в те ночи, когда им с Конни так хотелось наверстать упущенное во время разлуки! Он видел своих детей наездами, и каждый раз они казались ему совсем другими, ушедшими в своем развитии гораздо дальше, чем он мог предположить на расстоянии. Он не держал их на руках новорожденными, не видел, как они учились ходить, и слово «папа» не было первым ни для одного из них.

Особенно удивляла полковника Грейс. Когда она с высунутым от напряжения языком взбиралась на дерево или с криком носилась по лужайке за Леонардом Хейнсвортом, с торжествующим видом уплетая еще горячий кусок пирога, который стянула у Берты с противня.

– Разве еще не поздно подавать документы на следующий триместр? – спокойно спросил сэр Уильям.

На скулах Грейс появились красные пятна.

– Я писала мисс Сиджвик. Она похлопочет, чтобы для нас с Адой сделали исключение. Конечно, если мы успеем в ближайшие две недели.

Губы полковника чуть заметно дрогнули. Если внешне Грейс была вылитая мать, то волю она унаследовала явно отцовскую. Полковник гордился красавицей-дочерью, однако часто ловил себя на мысли, что с таким характером ей было бы лучше родиться парнем.

И все-таки этот тщательно спланированный бунт против отцовской власти касался не только Грейс. Здесь была замешана Ада, и речь шла о ее душевном благополучии.

«Мне кажется, – писала мисс Сиджвик сразу после бесславного возвращения Ады из Лондона, – мисс Ада страдает, постоянно оставаясь в тени своей сестры, которая во всем служит ей примером. Несколько месяцев вдали от мисс Норбери и перемена обстановки могут оказать на мисс Аду благотворное действие и помочь ей раскрыться как личности».

Кроме того, речь шла о Дигби-Джонсе.

В Бедфорде его дочь с утра до вечера будет окружена множеством девушек и женщин, не говоря уже о преподавателях-мужчинах, которые приходят в колледж только для того, чтобы давать уроки. Полковник понимал, что Саймон Дигби-Джонс, как и Джереми Данверс, находится в двух тысячах миль от Суррея и возвращение Королевского Суссекского в ближайшее время маловероятно. Тем не менее ему не хотелось упускать дочерей из-под родительского присмотра.

Полковник знал о сокрушительном поражении, которое нанесли повстанцам войска генерала Уолсли при Кассассине близ Тель-эль-Кебира. На рассвете армия Араби была уничтожена буквально за полчаса, и дорога на Каир стала свободной. Тем не менее конца Египетской кампании не предвиделось: вероятно, теперь той части английских войск, что находилась в Александрии, предстоял марш-бросок в Каир, самое сердце бунта. Много воды еще утечет в Кранлей, прежде чем повстанцы будут разгромлены окончательно, в Египте воцарится мир и войска приготовят к отправке на родину. Поэтому у сэра Уильяма будет достаточно времени, чтобы вернуть дочь назад, в надежное семейное гнездышко. Если, конечно, он вообще ее отпустит.

– Мое разрешение будет означать, что ты полностью берешь на себя ответственность за сестру. Это ты понимаешь?

– Да, я обещаю заботиться об Аде.

Тут Грейс вздрогнула, потому что почувствовала себя виноватой. Она вспомнила тот грозовой день, когда плохо следила за сестрой. Грейс упустила ее всего на мгновенье, а оно растянулось на два часа. Те самые, которые сама она провела с Джереми и о которых Ада потом так и не сказала ни слова.

– Дай мне еще одну ночь на размышление и возможность обсудить все с твоей матерью, – сказал наконец отец.

Сопровождаемая недоумевающим взглядом Гладди, Грейс вскочила и, обежав вокруг стола, крепко обняла полковника.

– Спасибо, папа!

– Но я еще ничего тебе не разрешал, – смущенно пробормотал тот.

Грейс рассмеялась, однако сразу стихла, потому что отец заметил письмо и крепко схватил ее за запястье.

Дочь хотела вырваться, но полковник еще крепче сжал пальцы, пока не разглядел на конверте фамилию отправителя: «младший лейтенант Дж. Данверс, 2 Бат., Кор. Суссекс., Инф…»

Сэр Уильямс заметил, что его дочь разволновалась.