По ту сторону Нила

Стивен задумался над его словами. Поначалу и он скучал по Бекки. Однако ее лицо постепенно стиралось в памяти, а письма, где она в пышных выражениях уверяла, как ей его не хватает, как сильно она тоскует по нему и как страстно мечтает о встрече, все дольше и дольше оставались лежать без ответа. Ему просто нечего было противопоставить той лавине чувств, которая накрывала его с головой с каждым новым ее посланием. Все, что Стивен мог написать ей, казалось ему слишком сухим и невыразительным. Разумеется, он скучал по дому, по Англии, Суррею и Шамлей Грин, по людям, которые составляли там часть его жизни, и в том числе по ней. Но разделить жизнь с Бекки? Каждый день и каждую ночь видеть, слышать ее и быть с ней рядом? При одной мысли об этом Стивен начинал задыхаться.

Он мечтал о женщине, которая будет не только возбуждать его тело и удовлетворять его страсть, как те арабки, которых он встречал на улицах Каира, со сверкающими под паранджой глазами и в длинных, обозначающих движение бедер одеждах, или африканки, гибкие и гордые, как кошки. Ему нужна была та, что воздействовала бы на его душу и очаровала бы ее. Но Стивен плохо представлял себе свою будущую избранницу, пока она не имела ни имени, ни лица.

Быть может, такой женщины и не существовало в действительности и она являлась лишь порождением его фантазии. Однако, вполне возможно, она была и искала именно такого человека, как Стивен.

Бекки должна знать, что он не разделяет ее чувств. Но Стивена мучила уже сама мысль о том, что ей придется когда-нибудь об этом сообщить: он не хотел причинять Бекки боль. Тем не менее он должен, должен это сделать. Только не в письме.Он скажет ей об этом в глаза, лишь только вернется домой.

...

Младший лейтенант Леонард Хейнсворт,

1 бат., Кор. Суссекс.,

4 инф. бриг., май. – ген. сэр Эвелин Вуд,

Каир, 1 октября 1882

Моя дорогая Грейс!

Не волнуйся, у нас все идет хорошо, даже слишком хорошо!

Все пятеро бодры и веселы и готовы к дальнейшим проделкам. Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

(На самом деле каждый из нас являет собой образец усердия и добросовестности, каких только можно ожидать от молодых офицеров. Полковник Норбери, несомненно, остался бы нами доволен.)

Мы вошли в город как триумфаторы. Марш наших полков перед дворцом хедива являл собой грандиозное зрелище. Не менее впечатляюще смотрелись мы, когда в качестве почетного караула участвовали в церемонии «священного ковра», как мы называем ее между собой.

На самом деле речь идет о так называемом кисвахе, которым покрывают священный камень Каабы в Мекке, – черном шелковом полотне, расшитом золотыми и серебряными нитями. Каждый год здесь, в Египте, изготовляют новый кисвах, который торжественно выносят из цитадели и провозят по улицам города переброшенным через специальную стойку на спине верблюда, а потом передают паломникам, которые доставляют его в Мекку. Это очень странная церемония, и именно поэтому она так завораживает. Не так-то легко, поверь, стоять, вытянувшись в струнку, когда происходит такое! Тебе бы очень понравился этот праздник.

Мы разбили лагерь на острове Аль-Газира. Он похож на заколдованный корабль посреди Нила, и попасть на него можно по широкому мосту с железными перилами, украшенному статуями львов. Остров застроен великолепными особняками, которые стоят на тихих, зеленых улицах. Поистине, здесь живут любимцы Фортуны! Даже спортивный клуб имеется. Ну и, конечно, дворец, построенный предшественником нынешнего хедива: с арками и колоннами в нежных пастельных тонах и кружевным узором чугунных оград, словно сошедший со страниц «Тысячи и одной ночи». «Jardin des Plantes» [12] – так еще называют Аль-Газира из-за его многочисленных парков, прежде всего Ботанического сада хедива. Словом, это уголок рая, в котором мы, британские солдаты, уютно устроились со всеми нашими палатками, знаменами и прочим военным хламом. Такой вот контраст, можешь себе представить.

Я всячески поддерживаю ваше с Адс решение вернуться в колледж! Сис тоже не мешало бы почаще совать свой носик в книги и поменьше интересоваться модными журналами и всякой светской чепухой. Кстати, если соберешься писать моей легкомысленной сестренке, не забудь упомянуть о том, что Ройстон очень ждет хотя бы пары строчек из-под ее пера. Быть может, она не станет пренебрегать твоими словами, как делает это с наставлениями своего старшего брата. Иначе Ройстон не оставит меня в покое и окончательно доведет своим нытьем, особенно несносным после отбоя! Но шутки в сторону. Я рад, что мне выпало служить со старыми товарищами. Это несколько смягчает тоску по дому, а она все-таки мучает, несмотря на все те чудеса, которые доводится нам здесь видеть.

Но больше всего я скучаю по тебе, Грейс. Я даже не могу подобрать слов, чтобы рассказать, как я по тебе тоскую! Пожалуйста, пиши мне при любой возможности. Я радуюсь каждой твоей строчке.

Твой Лен.

21

Огонь в камине потрескивал, распространяя приятное тепло и уют. Грейс широко зевнула, захлопнула одну за другой книги, собрала свои записи и убрала все в секретер.

Потом она подошла к столику возле окна и налила себе чашку чая, все еще горячего благодаря спиртовке под чайником. Грейс подула на чай и осторожно глотнула. За просторным столом в библиотеке на втором этаже у нее было бы гораздо больше места для работы, однако Грейс предпочитала заниматься в своей комнате, где ей никто не мешал. Ей нравилась эта маленькая, уютная каморка. У стены возле двери стояла койка, у левого окна – другая. Между ними располагался небольшой платяной шкаф и полки, доверху набитые книгами и тетрадями. Возле среднего окна стоял чертежный столик Грейс, весь заваленный карандашами, кисточками и тюбиками с краской. Альбом для зарисовок был открыт на странице с эскизом натюрморта, изображавшего какие-то экзотические цветы в фарфоровой вазе. За ширмой со стеблями бамбука в стиле рисунка тушью, на которой висело домашнее платье Ады, располагался умывальник, возле камина стояло кресло с подставкой для ног.

Грейс и Ада по очереди сидели в кресле и на табурете, потому что обычно допоздна разговаривали или читали. Где-то зашумело в трубах, а потом послышался монотонный шум и плеск воды. Это означало, что одна из их соседок принимает ванну. Этажом выше раздавалось сопрано Кэтрин Хавершем. Мимо двери, беседуя, прошли две девушки. По заливистому до неприличия смеху в одной из них безошибочно узнавалась Мод Денбро.

Грейс поставила полупустую чашку на стол, чуть прикрутила лампу и снова села. Она взяла распечатанное письмо, которое со вчерашнего вечера хранилось между книгами в секретере, и прижала его к лицу. Оно было словно пропитано солнцем и песчаной пылью. Хотя, быть может, Грейс это только казалось, или так пахнут все письма после долгого путешествия.

Погладив пальцами конверт с выведенными строгим почерком строчками, Грейс достала из ящика папку, где хранила писчую бумагу, ради запаха пересыпанную засушенными травами и цветами, взяла один листок в нежных пастельных тонах и перо.

...

Йорк, 8

января 1883

Дорогой Джереми!

Счастлива была узнать, что у тебя все хорошо. Не менее радует меня, что вы вошли в Каир без боя и ситуация там успокоилась. У меня не выходит из головы, что, когда у нас здесь лежит снег, вы наслаждаетесь теплом и солнцем, что ты отправляешься спать, вдоволь налюбовавшись величавым течением Нила, в то время как я, раздвинув шторы, могу видеть только кусочек Бейкер-стрит. Думаю, если бы у вас не намечалось никакого похода, я собрала бы вещи и отправилась бы к тебе первым же пароходом. Я так хочу, чтобы ты показал мне пирамиды, сфинксов и улочки Каира!

Отмечали ли вы Рождество и Новый год?

У нас в Шамлей Грин праздники получились грустные: Гладди с нами больше нет. Думаю, он очень ждал нас с Адс на каникулы, а утром 2 января папа обнаружил его внизу, в коридоре, вместе с коробкой…

Грейс смахнула слезу.

Все мы были очень к нему привязаны. В конце концов, в его компании я провела половину детства и всю свою молодость. Аде особенно тяжело: ведь ей исполнилось всего шесть лет, когда Гладди появился в доме. Даже Табби ведет себя беспокойно и все время будто что-то ищет. Первое время она ревновала его к нам и даже жестоко поцарапала пару раз. Тогда он был щенком и пытался играть с ней.

Мы похоронили его в саду под дубами. Папа с Беном, несмотря на старые раны первого и натруженную спину второго, из последних сил долбили мерзлую землю. Они не захотели, чтобы им помогал кто-то из нас, женщин. Весной мама посадит цветы на могиле Гладди. Что-нибудь такое, что напоминало бы нам о нем. Могу ли я попросить тебя утешить Стиви, по-вашему, по-мужски?

Сегодня вечером Адс ушла в Оперу с лордом и леди Элфорд, которые сейчас в Лондоне и на завтра пригласили нас на чашку чая. Сегодня я отказала себе в удовольствии общаться с ними ради работы над эссе по французскому языку. Собственно, изначально я хотела написать о Бодлере, но…

Грейс подняла голову. Рука сама собой потянулась к томику, занимавшему почетное место в секретере среди ее любимых книг, и погладила потрепанную кожу корешка. Грейс задумчиво улыбнулась, однако в ее глазах заиграла озорная искорка.

...

…но когда месье Эсклангон об этом услышал, его чуть не хватил удар. (Выходит, ты все-таки оказываешь на меня дурное влияние.) Итак, остановились на Дюма… Эсклангон много требует. Наверное, мне за всю жизнь не приходилось столько зубрить, как в прошлом месяце. А немецкий! Чудовищно трудный язык… Я из последних сил штурмую эту жуткую грамматику. Неужели тебе в Сандхёрсте приходилось так же туго? Однако работа, по крайней мере, отвлекает меня от тяжелых мыслей. Тем не менее я постоянно думаю о тебе! Я спрашиваю себя, что ты сейчас делаешь, как себя чувствуешь. Мыслями и сердцем я всегда с тобой.

В новом году я желаю тебе всех мыслимых благ, Джереми. Я хочу, чтобы ты вернулся в Англию здоровым и как можно скорей. Ответь мне, как только представится возможность, потому что сейчас твои письма для меня – часть тебя самого, которая всегда со мной.

Твоя Грейс.

Грейс заклеила конверт, написала адрес полевой почты Джереми и приклеила марку. Утром, отправляясь на завтрак, она бросит письмо в почтовый ящик в холле.

Взгляд Грейс упал на мальтийский подарок Джереми – гладко отполированный волнами камень, который она использовала вместо пресс-папье, и на открытку от Сесили под ним. Это был раскрашенный снимок неуклюжего здания какого-то отеля во Французской Ривьере, где в декабре Сис отдыхала с матерью. Пальмы на фоне неправдоподобно голубого моря казались искусственными. Подруги Грейс, как и она сама, были подавлены разлукой с любимыми и всячески старались на что-нибудь отвлечься. Грейс поймала себя на том, что не слишком скучает по Сис, а тем более по Бекки, и ей стало стыдно. Но стоило потянуться за чистым листком бумаги, чтобы написать Бекки, как чуть пониже окна раздался приглушенный стук копыт, а затем скрип колес.

Грейс встала и выглянула на улицу, покрытую коркой плотно утрамбованного и смерзшегося снега. А с мутно-голубого неба все еще летели хлопья и искрились в свете фонарей и окон.

Кучер спрыгнул с козел и, распахнув дверцу повозки, помог выйти Аде. Она сказала что-то оставшимся в экипаже, рассмеялась, подняв в знак приветствия руку, и, подобрав юбки, поспешила в дом.

Немного погодя Грейс услышала под дверью легкие шаги сестры, а потом и ее голос:

– О да… чудесный вечер… Спокойной ночи, Хетти!

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась. Ада повисла на шее Грейс.

– Привет!

– Уф, у тебя не нос, а сосулька, – смеясь, проворчала Грейс.

– Мне ужасно холодно, – дрожа, ответила Ада и устремилась в другой конец комнаты переодеваться.

– Хочешь чаю?

– С огромным удовольствием! Ты мне не поможешь? А то я насмерть замерзну в этой хламиде.

Не успела Грейс расстегнуть последний крючок ее нежно-фиолетового платья, как Ада уже бежала к ночному столику, чтобы убрать украшения. Потом она скрылась за ширмой и все это время не переставала рассказывать.

Какая замечательная постановка! Меццо-сопрано была удивительна. А баритон не только потрясающе пел, но и оказался красивым мужчиной. Декорации и костюмы выше всяких похвал! А музыка…

– Я еще поищу ноты…

Грейс улыбалась, разливая чай. С тех пор как обе вернулись в Бедфорд и Ада рьяно и без всякого страха взялась за учебу, Грейс не узнавала свою младшую сестру – такой живой, уверенной в себе и взрослой она стала. Как будто все эти качества и раньше были в ней, но в непроявленном состоянии, а теперь открылись, подобно распустившимся бутонам. Эти изменения не ускользнули и от внимания родителей, когда дочери приехали домой на каникулы. Грейс бросила на отца многозначительный торжествующий взгляд, в ответ на который он поцеловал ее в висок.

– Тебе привет от Дигби-Джонсов.

Ада вышла из-за ширмы. Элегантная молодая дама снова превратилась в девочку в не по размеру просторной ночной сорочке с длинными рукавами, шерстяных носках и с заплетенными в косу волосами. Она подвинула к секретеру табурет, села на него и взяла у Грейс чашку.

– Спасибо, мое сокровище. Жаль, что сегодня вечером тебя с нами не было.

– Мне тоже, – кивнула Грейс.

– Как твое эссе?

Грейс поморщилась.

– Еле-еле. Хорошо, что у меня в запасе есть еще несколько дней.