По ту сторону Тьмы

– Дель Лерой, – задумчиво повторил Пабло. – Я наслышан о вашей трагедии. Примите мои соболезнования.

Я слегка наклонила голову.

– Кстати, у меня имеется одна вещь, которая могла бы вас заинтересовать, госпожа дель Лерой. Если пожелаете, мы могли бы обсудить этот вопрос.

Вся моя симпатия к Фиоре мгновенно улетучилась, на смену ей пришло глухое раздражение.

– Вы желаете мне что-то продать?

– Нет, вы меня неверно поняли. Я и сам не захотел бы расстаться с той вещью, о которой упомянул. Это старинный манускрипт, который попал мне в руки весьма загадочным образом, и я им дорожу.

– Тогда зачем вам понадобилось показывать его мне?

– Не просто показывать, госпожа дель Лерой. Я мог бы одолжить его вам на несколько дней.

Мне уже изрядно надоели загадки, из которых, казалось, теперь складывалась вся моя жизнь. Я посмотрела Пабло в глаза и отчеканила:

– Либо вы прямо говорите, что вам нужно, либо мы немедленно прекращаем этот глупый разговор.

– Я привожу из своих поездок разные диковинки, госпожа дель Лерой, – мягко ответил Пабло. – И однажды у меня в руках оказалась старинная рукописная книга. Это длинная история, если вы не возражаете, то ее я расскажу вам позже. Все равно долгой беседы у нас сейчас не получится, поскольку скоро кто-нибудь обязательно вклинится в наш разговор. Могу сказать только, что в этой книге описывается история возникновения Черты и упоминается ваша семья. Если вас заинтересовало мое предложение, то мы можем встретиться завтра.

– Хорошо, – решилась я. – Завтра утром, возле рыночной площади. Там есть трактир "Три гуся", где мы вряд ли встретим кого-либо из светских особ. И еще – я приду не одна.

Фиоре слегка поклонился.

– Как вам будет удобно. Надеюсь только, что ваш спутник окажется достоин оказанного ему доверия.

Тут, как и предполагал Пабло, наш разговор прервали бурные аплодисменты. Оказывается, Арамеус согласился прочесть отрывок из своей новой поэмы, и дамы, шурша платьями, поспешили рассесться по стульям и кушеткам. Рядом со мной оказалась Изабелла и потянула меня за руку к ближайшей софе.

– Присоединяйтесь к нам, господин дель Фиоре, – промурлыкала она. – Здесь как раз хватит места на троих.

Пабло чинно уселся рядом со мной и преувеличенно внимательно уставился на Арамеуса. Поэт принял картинную позу, слегка отставил в сторону левую ногу, прижал правую руку к груди, поднял взгляд к потолку и начал:

– Что есть любовь? – И боль, и вдохновенье,

И радости мерцающий туман,

И каждое чудесное мгновенье,

Что делится отныне пополам.

Пабло подозрительно закашлялся, я закусила губу. Изабелла взирала на поэта с равнодушным видом, Матильда, сидящая у окна, открыто ухмылялась. Большинство же разновозрастных дам с трепетным волнением внимали той чуши, что нес Арамеус.

– И звездами расчерченная ночь

Пусть примет нас в нежнейшие объятья,

И не дадим мы удалиться прочь

Мгновеньям ослепительного счастья.

Вещал поэт на редкость вдохновенно: то раскидывал руки, будто обнимая благодарную аудиторию, то прижимал ладони к груди, закатывал глаза, картинно вздыхал. Плечи Пабло тряслись от беззвучного хохота, да и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

– И что они все находят в этом позере? – слегка повернув голову, шепнула я.

Конечно, мой вопрос могла расслышать и Изабелла, но меня это волновало мало.

– Фактура, – едва слышно ответил Пабло. – Локоны, подвитые ресницы, голубые глаза, жемчужные зубы, стройная фигура. Представьте, что подобные, с позволения сказать, поэмы читал бы низкорослый толстячок с залысинами. Да эти же дамы брезгливо морщили бы тогда свои припудренные носики.

Я вынуждена была согласиться: внешность Арамеуса явно работала ему на пользу. Вполне возможно, что восторженные почитательницы даже не вникали в смысл произносимых им фраз.

– Приди ко мне, прекрасное виденье,

И дай мне насладиться красотой,

О Света наилучшее творенье…

Декламацию прервали резкие хлопки.

– Бесподобно! – язвительно произнесла Матильда. – Арамеус, на сей раз вы превзошли себя. Какая неповторимая чушь!

Дамы неодобрительно загудели. Я не сдержалась и все-таки прыснула со смеху, догадавшись прикрыться веером – слишком уж забавное выражение лица сделалось у поэта. Он явно не был готов к подобной реакции на свое творение.

– Как грубо, – прошипела Изабелла мне в ухо. – Все-таки эта Дорен – на редкость вульгарная особа.

Как ни тихо она говорила, но чуткий слух Пабло уловил ее слова.

– Однако же она выразила и ваши мысли, не так ли? – проницательно спросил он. – Вы ведь тоже далеко не в восторге от поэзии Арамеуса?

– Я, во всяком случае, не озвучиваю свое мнение, – с видом оскорбленного достоинства процедила Изабелла.

Пабло слегка склонил голову.

– Действительно, и как я не заметил? Нижайше прошу прощения.

Впервые на моей памяти Изабелла растерялась. В раскаяние Фиоре она точно не поверила, и я была уверена, что дама желает съязвить в ответ. Но знаменитый путешественник был обласкан высочайшей семьей, а Изабелла, как женщина деловая, не желала портить отношения с ее высочеством из-за ерунды. Я видела, как она колеблется между желанием достойно ответить на выпад и разумной необходимостью промолчать. Наконец прагматичность взяла верх, и Изабелла кисло улыбнулась.

– Вы такой шутник, господин дель Фиоре, ха-ха! – натужно выдавила она. – Кстати, вы случайно не знакомы с Фернаном, моим сыном?

– Случайно нет, – с любезной улыбкой ответил Пабло. – Если я не ошибаюсь, он не учился в Университете.

– Мой сын получил домашнее образование. Превосходное, наилучшее домашнее образование! – возмущенно заявила Изабелла. – У него были отличные преподаватели! Фернан – весьма образованный молодой человек!

– Разумеется, – равнодушно бросил Фиоре. – Иначе и быть не могло. Прошу меня извинить.

И он поднялся на ноги, давая понять, что разговор закончен. А я застыла, пораженная внезапной догадкой. И Арман, и Мартин окончили Королевский Университет. И вполне могли быть знакомы с Пабло, пусть он и был несколькими годами старше. Непременно надо нынче же расспросить Мартина о моем новом знакомом!

– Нет, я лично с Фиоре знаком не был, – с сожалением признался Мартин, разливая вино по бокалам. – Он уже окончил Университет, когда мы с Арманом только поступили на первый курс. Но о нем среди студентов ходили самые настоящие легенды.

– Даже так? – удивилась я.

Тетушка Корделия привычно вырисовывала узоры на салфетке и, казалось, вовсе не прислушивалась к нашему разговору. Тем удивительнее стала ее реплика.

– Семья Фиоре всегда славилась безрассудностью, – задумчиво сказала она. – Говорили, что старик Энрико Фиоре украл свою Пилар прямо из Храма – она должна была выйти замуж за другого. Шума та история наделала много, о ней вспоминали еще долгие годы. Ваш Пабло, как я понимаю – правнук Энрико. Авантюризм у него в крови. У Энрико и Пилар было три сына, с младшим я водила близкое знакомство. Ах, какие безумства он совершал ради Милагры, моей подруги. Засыпал улицу перед ее особняком цветами, пел по ночам под ее балконом о любви – и ему вторили все окрестные псы. Соседи Милагры его ненавидели.