По ту сторону жизни

Впервые, пожалуй… и страх боролся с совестью, побеждая ее. Страх шептал, что, если уехать… далеко уехать… никто ничего не узнает. И мальчики остались живы… во всяком случае, те, которые сыновья некроманта… а другие? Он их не убивал, а потому…

Он спас многие жизни. Десятки жизней. И спасет куда больше… он искупит вину… делом искупит… и не о том ли твердят в храмах? А потому… он решился, он даже выбрал городок, не слишком маленький, но и не большой. Обыкновенный, каковых в Империи сотни… он постановил не возвращаться, здраво опасаясь, что Агна не отпустит. Он не учел одного: Агна никогда не умела ждать. Она просто появилась.

— Сбежать решил? — спросила, озираясь. Носик наморщила. — Продолжаешь тяготеть к убогости…

— К аскетизму.

Жилье он снял дешевое, а потому не самого приличного вида.

— Убогость, дорогой, убогость… что в жилье, что с женщинами… и вот скажи мне, пожалуйста, что тебя не устраивало?

— Я не… собираюсь участвовать в твоих… — разговаривать с ней оказалось сложно.

Он не раз и не два проигрывал в уме эту беседу. Подыскивал слова, составлял монологи, все до одного крайне убедительные, но на деле оказывалось, что смысла в словах нет. Никакого.

— Ты уже участвуешь. И довольно успешно.

— Ты заставила!

— Когда? — Она прикоснулась к его щеке, легкое движение, прохладный шелк перчаток, а его будто морозом пробрало.

— Я был у проклятийника…

— Дорогой мой, если бы я наложила подчинение, то беседовала бы не с тобой. А та пустяковина… это милая игрушка.

Ему показалось, что он задыхается.

— Скажи, — Агна приобняла его и положила голову на плечо. Теперь она говорила, касаясь губами уха. — Разве я заставляла тебя что-то делать? Я пошла тебе навстречу… ввела в круги, куда тебя не допустили бы ни через пять лет, ни через десять… помогла рассчитаться с долгами… позволила соблазнить себя… или этого ты не хотел?

Его бросало то в жар, то в холод.

— Ведьма.

Она лишь рассмеялась.

— Ты сам этого желал… успеха, известности… доброй славы…

— Я не хотел никого убивать.

— Ты никого и не убил. А что до остального, дорогой, то за все приходится платить, — она коснулась уха губами. — Не бойся, никто и ничего не узнает… я не настолько глупа, чтобы привлекать внимание инквизиции… да и ты мне еще пригодишься.

— Я не собираюсь больше…

— Конечно, не собираешься.

— И не позволю…

— Не позволишь… мне — точно не позволишь, а вот себе… как знать, как знать… скажи, куда ты хочешь уехать?

— Ты… не отпустишь?

— Почему? Уезжай… это даже мило… начать строить жизнь наново в каком-нибудь тихом городке, в котором все привыкли к прежнему целителю, а нового будут воспринимать как молодого и не слишком умелого… не слишком успешного… ты приживешься и через десяток-другой занудных старух зарекомендуешь себя достаточно, чтобы быть принятым в местное общество. Там подцепишь чью-нибудь дочурку или племяшку, которая слишком уж засиделась в девках, чтобы перебираться, и станешь совсем своим. Она родит тебе пяток детей и будет по вечерам вздыхать о загубленной молодости. А ты, видя эту расплывшуюся курицу, станешь попивать… обыкновенная такая жизнь. Ты и вправду этого хочешь?

И да. И нет.

И когда она была рядом, ему было сложно думать.

Она ушла. Утром. И ничего не сказала. А он вернулся домой. Как раз успел на похороны… кто ж знал, что особа столь юных лет и на вид вполне здоровая не лишена проблем с сердцем. Взяло и остановилось… и да, ему было стыдно, потому что он подозревал, кто помог сердцу остановиться: Агна не любила делиться игрушками. Но знание это ничего не изменило. Разве что чая вечернего он лишился, и с ним какой то лучшей части себя.

Годы шли. Он и вправду обжился в городке, став если не знаменитостью, то человеком вполне известным. Обзавелся не только обширной практикой, оставив, правда, несколько часов дежурства в лечебнице, просто для души, но и приличным счетом в банке, который удвоился после весьма удачного вложения… и второго… третьего.

С ним стали считаться. Советоваться даже, выслушивая ответы без прежней снисходительной вежливости.

Ему сватали девиц, впрочем, не слишком активно, а потому удавалось избегать неприятных бесед… иногда обращались с записками от Агны. А он не сопротивлялся?

Признать смерть старухи Бизенштроцель естественной? Почему бы и нет, благо яд использовали редкий, этакий не каждый целитель почует. Или вот помочь с лечением человеку хорошему, всецело достойному, но попавшему в весьма непростую ситуацию? Тем паче за достойное вознаграждение… остановить сердце лошади… животное жаль, тем паче столь дорогое… или выписать немного не те капли… в конце концов, давление у пожилой дамы и вправду низковатое, не по возрасту, а что аневризма… простите, она столь мала, что ее легко и не заметить.

Как ни странно он начал получать определенное удовольствие весьма извращенного толка, чувствуя свою власть над людьми и судьбами их. И сила его, что бы там ни говорили, не спешила уходить, а двери храма не смыкались перед святотатцем.

Он… ответит. И отвечает. Он исправно перечисляет часть денег на благотворительность, а в лечебнице берется за самых тяжелых, порой и вовсе безнадежных пациентов. И да, это работает на репутацию… в городе его любят.

Постепенно он уверился, что так будет если не всегда, то очень и очень долго. А потом случилась та история с проклятым клубом.

И он испугался. Вновь.

Только теперь страх был иного свойства, весьма животного. Вот так взять и лишиться всего? Репутации, имени… и пуля в висок, выпущенная главой жандармерии, уже казалась весьма разумным выходом. Мейстер и сам попробовал было. Нет, не стреляться, просто достать револьвер и приложить к голове. Закрыть глаза. Взвести курок и…

Он лишь представил, как пуля вылетает из раскаленного ствола, окруженная облаком пороховых газов. Как с легкостью пробивает она и кожу, и такую тонкую височную кость. Как опаляет клетки мозга, запечатывая входное отверстие, и уже в черепной коробке, теряя скорость, деформируясь, стирает саму суть его, человека…

Это было отвратительно. Да и… К клубу он отношения не имел.

— Боишься? — Агна знала, когда стоит появиться. Она пришла, по-прежнему прекрасная, будто время не имело над нею власти. — Бойся. Страх отрезвляет. А то в этом треклятом городке все словно уснули…

Была ночь. Зима и дождь. И револьвер лежал в своем ящике, а мейстер знал, что там он и останется. У него не хватит духу, он слишком труслив, а заодно уж слишком любит никчемную свою жизнь, чтобы вот так взять и лишиться ее. Он… уедет. Возможно, на Острова. Там ценят специалистов, а он, что бы там ни говорили, высококлассный целитель.