По вере его

— Зачем они нужны? — недоумённо сдвинул брови Нацу.

— Девушки и девочки часто заводят дневники. Записывают туда свои мысли, секреты, стихи, а чтобы никто точно не прочитал, используют именно такие блокнотики.

— У Лю был дневник? Я пару раз видел, что она что-то писала перед сном, но никогда не спрашивал. Зачем ей было нужно, чтобы мы нашли ключик?

— Возможно, Люси хочет, чтобы вы прочитали её записи, — робко предположила Локсар. — Вдруг она писала там что-то специально для вас, то, что не смогла или не успела сказать.

Драгнил ещё раз внимательно осмотрел их находку. Он помнил, как остро отреагировал на вмешательство Люси в своё личное пространство. Та история с телефоном стала поучительной для них обоих. Несколько неудачных романов заставили Нацу стать более осторожным при общении с противоположным полом и не подпускать их слишком близко к себе. Люси, очаровавшая его с одного взгляда, показалась ему другой, даже странная путаница с именами не испортила первое впечатление. А дальнейшее общение его только укрепило. Открытая, честная, эта девушка была настоящим подарком небес. И вдруг… такое. Он был не просто разочарован — обида накрыла лесным пожаром, не давая здраво мыслить и посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Только на следующий день, заметно успокоившись, Нацу попытался разобраться в произошедшем и для начала опровергнуть обвинения Люси в крайней забывчивости. Он всё прекрасно помнит! Просто накануне в расстроенных чувствах не вспомнил даты. Впрочем, сейчас, исписав целый лист, Драгнил сделать этого тоже не смог. То ошибался с числами, то вообще напротив события ставил прочерк. Последний гвоздь в крышку импровизированного гроба вбила секретарь, зашедшая напомнить о предстоящей встрече — он ведь специально просил её об этом! Получается, Люси говорила правду. Признавать это было крайне неприятно, но необходимо. Конечно, девушка тоже была не права, взяв его телефон без спросу, и всё же в любом конфликте виноваты обе стороны. И ему, как мужчине, надлежало сделать первый шаг к примирению.

Однако жизнь, как это часто бывает, внесла в его планы свои коррективы. День был под завязку заполнен встречами, клиентами, переговорами, которые, словно специально, нельзя было ни отменить, ни перенести. А когда он, наконец, смог выкроить минутку и набрать заветный номер, женский голос равнодушно оповестил его об отсутствии абонента в пределах зоны действия сети. Мысль о том, что Люси не хочет с ним разговаривать, показалась на миг абсурдной, но невероятно болезненной, острой занозой засев в мозгу. Она не давала ему покоя весь оставшийся вечер и половину ночи, пока сон милосердно не заставил сознание в какой-то момент просто отключиться.

А утром к угрызениям совести добавилась чёрная тоска — ощущать, видеть, слышать Люси рядом с собой для Нацу стало уже потребностью, сравнимой с таковой в еде, сне или воздухе. Он так и сказал ей потом об этом, сидя на холодном полу в подъезде. «Я не могу без тебя». Эти слова, отпечатавшись на сердце, нашли себе вполне материальное подтверждение: буквально через сутки ежедневник его телефона пестрел всякого рода «напоминалками», список которых позже пополнялся уже им самим. Но честь первой сделать записи была отдана любимой. Драгнил, отметая все робкие возражения, просто вложил мобильный в её руки, аргументируя своё самоустранение тем, что его, обнимающие девичий стан, заняты. Это был своеобразный жест доверия со стороны Нацу. Может быть, сейчас то же самое делает для него Люси?

Если быть до конца откровенным, Драгнил никогда не верил ни в Бога, ни в загробный мир, ни в мир потусторонний, населённый призраками и нечистой силой в виде домовых, ведьм и прочей нечисти. Джувия была отчасти права: скажи она ему раньше, что ей являлась Люси, он, в лучшем случае, проигнорировал бы её слова, в худшем — устроил разнос за то, что отвлекает его от дел всякой ерундой. Но мелькнувший в свете фар знакомый силуэт, помноженный на настенный рисунок, в корне поменяли его отношение к этому вопросу. И если первое могло померещиться (хотя Нацу и не выпил в тот вечер столько, чтобы списать увиденное на пьяный бред), то второе — однозначно нет. Ведь он не просто видел изображенное на стене солнце с инициалами, он водил по нему пальцами! Да и присутствовавший там же Фуллбастер не отрицал наличие рисунка. Другое дело, что Грей не поверил в его индивидуальность, но Драгнил был на сто процентов уверен в обратном. Получалось, что в ту ночь Люси, каким-то необъяснимым образом появившаяся перед машиной, заставила его остановиться, чем спасла ему жизнь. А потом нанесла на стену рисунок, чтобы приехавший утром на стройку жених (а ведь он приехал бы в любом случае!) не посчитал произошедшее шуткой, видением, бредом или чем-то ещё в этом роде и отнёсся к этому случаю серьёзно.

Тогда дневник сюда вписывается идеально: Нацу был уверен, что Люси сделала бы всё, чтобы уберечь его от необдуманных и опасных действий. Даже если бы ей пришлось для этого обращаться к нему с того света. Поэтому блокнот обязательно нужно найти. Вопрос: где? Самое очевидное место — квартира, в которой они жили. Значит, придётся наведаться туда.

— Джу, отмени, пожалуйста, все встречи на сегодня, — попросил Драгнил, пряча ключик в карман. Локсар лишь понятливо кивнула, скрываясь за дверью, но через минуту снова заглянула в кабинет:

— Простите, вас хочет видеть один человек. Он очень настаивает на встрече.

Нацу шагнул в приёмную и тут же пожалел, что не узнал для начала имя визитёра. У ресепшена, выделяясь ярким пятном на фоне почти аскетической обстановки, стоял Ридас Джона, художник, чью выставку они посетили накануне трагедии.

— Мистер Драгнил! — непризнанный гений, взмахнув руками-крыльями, бросился к нему навстречу. — Это ужасно! Мисс Хартфилия была так молода, так очаровательна! Какая несправедливость! Сочувствую, сочувствую вам всей душой!

Джона ещё минут пятнадцать с нежностью законченного садиста топтался по душам и сердцам присутствующих, то утопая в соболезнованиях, то рассыпаясь в витиеватых комплиментах погибшей, то страстно описывая накрывшее его по столь драматичному случаю вдохновение. Джу в ужасе убежала за свою любимую стойку, кидая оттуда полные сострадания взгляды на начальника. Нацу стойко переносил жалостливые завывания художника, однако, когда они пошли по третьему кругу, всё же не выдержал.

— Мистер Ридас, — ещё тогда, на выставке, один из организаторов предупредил, что Джона просит называть его именно так, — простите, что прерываю вас, но меня, к сожалению, ждут дела…

— О, да-да, я понимаю! Великодушно простите! — рассыпался в извинениях художник. — Я ведь к вам тоже по делу. Ваша картина, о, этот шедевр, вершина моего творчества! Она безнадёжно испорчена! Я собирался переслать вам её на следующий день, как мы и договаривались, но служба доставки, в которую я обратился, сначала перепутала адрес, потом едва не потеряла картину и в конце концов вернула мне назад, но в каком виде! К сожалению, восстановить её невозможно. В качестве извинения я привёз вам другую картину, «Амброзию», хотя она и в половину не так хороша, как «Образ любви». И… вот ещё… — пухлая ручка, дрожа, протянула Драгнилу чек. — Я просто обязан его вернуть.

— Не нужно, — Нацу отрицательно мотнул головой. — Думаю, вы больше пострадали от потери картины, чем я.

— Благодарю, благодарю вас, — закудахтал Джона. — Конечно, никакие деньги не помогут мне смириться с утратой моей любимой работы, но… хоть такое утешение. В таком случае, разрешите откланяться, — художник натурально поклонился, что при его немалой комплекции выглядело весьма комично, и поспешил на выход, очевидно, опасаясь, как бы хозяин чека не раскаялся в своей щедрости и не потребовал его назад.