По волчьему следу
Шрифт:
Причем только у меня почему-то.
– У нас там трупы… - Бекшеев оглянулся.
– В большом количестве, - согласилась я. – И государственные тайны. Особый отдел. Хрен знает что еще… и никуда это не денется, если мы земляники поищем.
– А комары?
– Поверь, - я поглядела на Бекшеева с насмешкой. – Насмерть не загрызут.
Лес начинался сразу за домами, да что там, он подобрался к деревушке вплотную, перебросил тонкие хлыстинки березок через ограду, пустил колючую ежевику, готовую захватить все-то, до чего дотянется. А следом уже
Под ней-то и начались земляничные поля.
Ягода только-только зарозовела и лишь та, которая на опушке росла, но Бекшеев глядел на нее с каким-то… удивлением, что ли? Будто не верил, что можно вот так взять и собрать.
– Сразу видно, люди тут редко бывают, - я опустилась в траву.
Высокая.
И по осени в ней наверняка маслята выводками прячутся. А сейчас земляники полно.
Матушка заливала её молоком, а из шкафа доставался сахар, который к лету закупали мешками. Но для варений. И нам позволяли сыпануть сверху ложку и даже две.
Хотя она и так вкусная, земляника.
– Думаешь, причастны? Лаборатория эта…
– Не знаю, - Бекшеев сел на траву. – Данных не хватает.
– Их тебе никогда не хватает.
– В этом суть дара. Чем больше, тем лучше… вернемся, нужно запросить карты. Планы местности. Газеты взять. И сводки. Лучше сводки, хотя если газета местная, то тоже неплохо.
Он высыпал ягоды в рот.
– А с этим… что?
– Ничего. Пока там, - Бекшеев ткнул пальцем в небеса, - не договорятся, спрашивать бесполезно. У него свой протокол. И клятвы. Он и так рассказал больше, пожалуй, чем должен был.
– Почему?
– Думаю, потому что и с него спросят, как так вышло, что двое убитых.
– Там больше.
– Непосредственно к зоне его ответственности относятся двое.
– А те из подвала?
Бекшеев протянул мне ладошку, в которой высилась горка земляники. Когда только собрать-то успел.
– Не знаю… смысла нет. Если бы устранил Особый отдел, то…
– Мертвецов бы убрали. Как и их… товар.
– Именно. То же самое с конкурентами. Мертвецов могли бы и бросить, но не товар. Я, признаться, затрудняюсь представить, сколько там денег…
Землянику я взяла.
Не сладкая пока. Не набрала ни солнца, ни тепла, вот и есть в ней разве что этот одуряющий аромат.
– Это ж та зараза, которую… ну… нам кололи? – пожалуй, если и было что-то, о чем я хотела вспоминать меньше, чем о войне, так это те недели, которые я провела в особом госпитале.
Пусть там и не стреляли.
И было сухо, чисто.
Кормили опять же… да что там, я дома так не ела, как там. И впервые еще апельсины попробовала. Может, поэтому и не люблю их?
– Думаю, что-то вроде нее, но доработанное… очищенное. Может, побочки меньше. Или действует более направленно. Не так корежит организм…
И замолчал виновато так.
Ну да, если меньше корежит, если такие, как я, смогут… потом… и думать не хочется. Я мысль привычно отогнала и задала вопрос. С вопросами легче отвлекаться.
– Зачем сейчас? Мы ведь ни с кем не воюем.
– Пока, - согласился Бекшеев. –
И скорее всего в обозримом будущем не будем. Эта война всех истощила. Но как знать, что случится дальше. И если начнется-таки конфликт, то империя должна быть готова.К чему?
К созданию новых измененных? Чтобы быстро и качественно? Чтобы…
– Это не те дела, в которые стоит лезть, - Бекшеев снова протянул землянику. – На вот лучше, скушай.
Скушаю. И соглашусь. Потому что… сказать, что так нельзя? Что не по-человечески это, ставить опыты на людях? Пусть и на военнопленных? На каторжанах? На уголовниках, приговоренных к смертной казни? Кого еще не жаль?
Но ведь все одно люди.
И где та грань, которая отделяет нас от… них, начавших войну? Пришедших на наши земли, чтобы одарить нас своим чудесным новым порядком?
А потому лучше земляника.
И покойники.
– Эта дрянь… дурман – ладно, тут я понимаю, где и кому его можно продать. А эта?
– В том и дело, что сложно… с одной стороны явно не игры разведки. Те работают тоньше. С другой… в какой-то мере и это вещество дурман. Вспомни, как ты себя чувствовала.
Хреново.
Так хреново, что, казалось, еще немного и сдохну. И сдыхала. Лежала на кровати, вперившись взглядом в одну точку, и сдыхала. И только Мрак, который сидел да вылизывал мое лицо, не позволял мне уйти окончательно. Ну еще и злость. И желание отомстить.
Бекшееву я сказала.
Так, вкратце. А он, высыпав в мою ладонь горсть земляники, заметил:
– Странно. Нетипичная реакция. У меня эта дрянь вызывала чувство эйфории. Такое вот… разум проясняется. Работать начинает четко и ясно. И все-то видно, все-то открыто. Чувствуешь себя гением в стране идиотов. Или богом… правда, длилось это недолго. Ну и затем откат. Мышечная слабость, тремор… многие, к слову, полагали, что цена за гениальность приемлемая. Если им удалось снять часть побочки, то…
– Остается эйфория и гениальность?
– Именно.
– И сколько там гениев? В одном пакете?
– Пару сотен. Правда, опять же… я смотрел статистику. В начале, когда схема была не отработана, то дозу увеличивали. Тем, кто хорошо переносил терапию.
– И как?
Уже знаю, что ничего хорошего.
– От полугода до года отличные показатели. Дар раскрывался, набирал силу… и для поддержания требовал новых доз. Затем резко наступал откат. И следом… у кого-то почки отказывали, кто-то с инфарктом… кто-то вот, как я… но мне повезло. Один очаг и поймали вовремя. Да и был я не из первой волны. Первая… мало кто дожил до победы.
И замолчал.
Закинул ягоду в рот. Я тоже молчу. Думаю. Может, дар у меня и не тот, но как-то вот не думать не получается. Выходит, что тут, в лаборатории, делали… розовую дрянь, которая потом, сугубо в теории, должна была помочь раскрытию дара.
Или даже появлению этого дара у тех, кого боги изначально обделили. Да, скорее всего жить эти, сотворенные маги, будут недолго. Но так на то и война.
Та, которая еще не началась.
Ладно, не о ней речь.
Новинскому я верю. Эти вот пакеты не из его лаборатории. Если уж Особый отдел за ней приглядывает, то с учетом там строго.