По воле северных богов

В голове остались только отдельные картины, какие-то совершенно фантастические видения, обрывки мыслей. И наслаждение, наслаждение, наслаждение… А над всем этим, словно выжженное тавро горели раскосые, полные затаенной издевки и неприкрытой похоти глаза Саида Богаэтдина…

Гилфорд завозился и разлепил веки — шейх все так же смотрел на него. Сознание медленно возвращалось к Хьюго. Что-то подсказало ему, что уже утро. Он лежал на спине, чувствуя кожей обнаженного тела шелк подушек под собой и нежную ворсистость мехового одеяла сверху. Кто-то теплый и легкий лежал рядом. Рыцарь скосил глаза — это был Георгий, сладко посапывавший, положив голову Хью на грудь и закинув ногу ему на бедро. Явный испуг отразился на лице англичанина, и Саид, сидевший в стороне, с интересом наблюдая за пробуждением огромного мужчины, столь умело соблазненного мальчишкой, тихонько хмыкнул.

«А мальчик далеко пойдет», — с нежностью глядя на спящего любовника, подумал Саид, и вновь перевел взгляд на опрокинутое лицо рыцаря.

— Я понимаю твое состояние, крестоносец. Георгий превзошел сам себя, совращая твою невинность. Стратегия была безупречна.

Мальчик шевельнулся и открыл теплые, туманные со сна глаза, полные такой томной всепоглощающей порочности, что Хьюго шумно втянул в себя воздух.

— О да, — Саид усмехнулся. — Он сразу положил на тебя глаз и добился своего. А я разрешил ему это.

Хьюго хлопнул себя по лбу и, широко распахнув глаза, рухнул на подушки, уставившись в близкий потолок. Шейх опять рассмеялся.

— Твоя растерянность доставляет мне удовольствие, крестоносец. Ну да ладно. Я пощажу твою гордость. Хотя бы частично. Ты даже сонный и обкуренный защищал свой тыл так, словно это был последний бастион христианства. Мальчик не справился с тобой. Я предлагал ему кликнуть людей, чтобы тебя подержали… Но он почему-то отказался. Зато ты овладел им раз пять за эту ночь. Под конец я, кажется, задремал и сбился со счета. Помнишь?

Хью, напряженно вслушиваясь в слова шейха, лишь качнул головой. Георгий приподнялся и, ласково коснувшись пальцами губ дернувшегося от этого прикосновения рыцаря, что-то проговорил своим мелодичным высоким голосом.

— Он говорит, ты умелый любовник и подарил ему такое наслаждение, как никто другой до того, конечно, кроме меня, великого, — шейх кривовато усмехнулся. — А еще говорит, ты был добр и нежен с ним. Он завидует той женщине, которой ты будешь расточать свои ласки, и немного ревнует.

Хьюго взглянул в лицо мальчику, который все еще доверчиво прижимался к его телу. Он был порочен до мозга костей. Порочнее шлюх в портовых тавернах, развращенней придворных дам в Вестминстере, грешнее самой Марии Магдалины, но Хьюго почему-то стало жаль его. Он мягко погладил округлую щеку юноши и, отстранив его, встал, ища глазами свою одежду.

— Что касается твоего дела, крестоносец, — следя за тем, как перекатываются мышцы на мощной спине одевавшегося англичанина, бросил Саид, и Хью, натянув штаны, обернулся. — Объясни Ахмету, где тебя найти. Он приведет их. Считай, что это подарок за то удовольствие, которое я получил, наблюдая за твоим телом ночью и за твоим лицом утром. Не возражай! Или так, или никак!

Хьюго, так и не проронив ни звука за все это время, лишь пожал плечами и покинул «гостеприимный» дом Богаэтдина, задержавшись лишь для того, чтобы поговорить с надсмотрщиком…

Гилфорд вернулся в снятую им комнату, дрожащими руками снял с себя крест, повесил его на гвоздь, торчавший в стене возле камина, и тяжело рухнул перед ним на колени. Священника, доброго старого отца Ансельма, которому он мог бы исповедоваться, получить разнос или совет, а скорее епитимью, но, в конце концов, все-таки отпущение грехов, не было рядом, и Хьюго пришлось утрясать свои дела напрямую с молчаливым богом.

Он молился страстно, изредка стукая себя кулаком то по лбу, то в грудь, смиренно умоляя создателя простить ему грехи собственной плоти, оказавшейся такой слабой перед похотью и вожделением, перед утонченной развращенностью мальчишки-грека и его знатного хозяина. А под конец поклялся не касаться тела женщины (или мужчины! Иисусе!!!) до тех пор, пока Тир, чистая, горделиво целомудренная Тир не станет его…

Джона Эллиота и нескольких других рабов подняли чуть свет. Это были самые слабые, обессилевшие после долгой дороги люди. Теперь их ждал невольничий рынок или смерть, если никто так и не польстится на них. Исключением среди этих доходяг, к которым Джон по справедливости относил и себя, явился Питер, по прозвищу Хитрец, предприимчивый воришка, каким-то туманным способом оказавшийся среди рабов шейха Саида. Он был здоров и силен и, тем не менее, тоже шел вместе со всеми. Их сковали парами, причем Джон как раз оказался с Питером, и повели прочь от остальных невольников. Однако дальше случилось непредвиденное.

Стражники разделились. Четверо, подгоняя рабов криками, повели их дальше вдоль берега к рабским казармам невольничьего рынка, а двое, возглавляемые самим Ахметом, двинулись к близким домам торгового города, увлекая за собой лишь Джона Эллиота и прикованного к нему Питера Хитреца.

— Эй, дети шайтана, куда это вы нас? — не замедлил поинтересоваться Питер и тут же получил незлобивый тычок между ребер.

— Господин подарил вас, — лениво ответил Ахмет.

— Кому? — изумились почти хором оба раба.

— А тому здоровенному наемнику, который сломал шею Али.

— С чего бы это? — настороженно поинтересовался Питер, в то время как Джон лишь радостно вскрикнул.

— Он провел ночь в его покоях… Наверно, угодил, — Ахмет подмигнул и рассмеялся.

Англичане переглянулись.

— Ты лжешь! — выпалил Джон. — Сэр Хьюго Гилфорд не мог пойти на это. Уж кому, как не мне знать, что он до дрожи ненавидит подобные вещи.

— Зачем мне врать тебе, неверный? И вообще, заткни свою пасть. Ты пока что еще в моей власти.

В молчании они достигли большого длинного дома без окон, вошли в него и, пройдя его почти весь, стукнули в одну из дверей. Через минуту она отворилась. На пороге стоял мрачный растрепанный Хьюго.

— Сними-ка с них кандалы, Ахмет, — распорядился он. — Теперь эти двое свободные люди.

Звякнули цепи, Хью почти за шкирки втащил англичан в комнату и решительно захлопнул дверь перед носом у людей шейха Саида Богаэтдина, словно ставя точку в своих отношениях с этим человеком.

— Сэр Хьюго, вы и правда ночевали у…

— Да.

— Ты что же, приятель, заработал нашу свободу своей задницей? Вот уж не подумал бы! — вступил в беседу с присущей ему непосредственностью Питер.

Хьюго метнул на него свирепый взгляд.

— Задница моя, хвала Всевышнему, осталась цела, но об остальном лучше не спрашивай. Ох, и влип же я через вас в историю, парни!

Хью взглянул на удивленно-непонимающие лица товарищей, еще не осознавших ту перемену, что радикально меняла их жизнь, и вдруг словно что-то отпустило его. Улыбка неудержимо расплылась на горбоносой физиономии рыцаря, и, согнувшись, топая ногами и тряся лохматой головой, он захохотал.