Победитель
Шрифт:
– Бист хазар! – сказал Кузнецов.
Духанщик щелкнул рычажком и прибавил громкость, чтобы хоть как-то перекрыть стоящий вокруг гвалт. Полился сладкий женский голос. По лицу духанщика гуляла лукавая улыбка.
– Шурави! Харош? Добро? Чил хазар!
– Вот же чертов сын! – ругнулся Николай Петрович. – Хуб, майли, си хазар!
– Я смотрю, вы тут уже наблатыкались, – заметил Плетнев, поглядывая по сторонам.
Он утер пот со лба.
– А куда деваться? Десятка три слов выучил. Бист – двадцать. Хазар – тысяча. Пальцем ткнул, свою цену назвал… Без этого никак. Не поторгуешься – он не продаст ни черта.
Духанщик торжественно поднял надрывно вопящую магнитолу, готовясь, по-видимому, к совершению сделки.
– Хуб, майлаш, сию панч хазар!
– Сию панч хазар, – обливаясь потом, бормотал несчастный Николай Петрович. – Тридцать и пять тысяч… Тридцать пять тысяч…
Он обессилено махнул рукой. Духанщик расцвел. Мальчишка начал упаковывать покупку, а Кузнецов вынул откуда-то из загашника пачку афгани и принялся считать. Он часто путался в купюрах, бормотал и начинал заново. В конце концов с грехом пополам отслюнил нужную сумму. Пальцы духанщика замелькали, как велосипедные спицы. Кузнецов взял коробку.
– Поздравляю, – сказал Плетнев. – Пошли.
– А-а-а! – вдруг пронзительно заорал духанщик, потрясая пачкой полученных от Николая Петровича денег и воздевая руки в неясной мольбе. – А-а-а!
К первому воплю прибавились многословные и такие же громкие причитания.
– Ты чего?! – оторопело спросил Кузнецов.
Вопили уже со всех сторон. Плетнев озирался, не отпуская Вериной руки. Он не понимал, что происходит, но отметил, что торговцы соседних лавок тоже заволновались, а покупатели и праздношатающиеся начали поспешно стягиваться к месту происшествия.
Одни показывали пальцами, жарко рассказывая кому-то свою версию случившегося. Кое-кто, он видел, уже зло потрясал кулаками.
Какой-то старый оборванец с костылем, подковыляв ближе, плюнул в их сторону.
– Они с ума сошли? – спросила Вера, испуганно озираясь, и прижалась к нему.
– Do you speak English, fellow? – крикнул Плетнев. – Do you speak English? [11]
Старый козел только мотал головой, и было непонятно, понимает ли он его.
Плетнев протянул руку за деньгами:
– Give me, please, I’ll calculate! [12]
Он в ужасе отшатнулся и вовсе зашелся – вот-вот пена пойдет.
– Нет, ну ты гляди, а! – повторял Кузнецов, прижимая к груди свою коробку. – Ошалели!
В эту секунду тип, что потрясал кулаками, протянул руку. Плетневу показалось – толкнуть Веру.
Он схватил его за предплечье и рванул к себе.
Тип врубился головой в соседний прилавок, вызвав оглушительный звон и вулканическое извержение сверкающей мишуры: ведрами посыпались бусы, браслеты, с грохотом повалилась подставка с дешевой ювелиркой.
Вой удесятерился.
Плетнев выхватил пистолет.
Вой сменился визгом, народ шарахнулся, очередной прилавок породил лавину изюма и орехов.
Плетнев взвел курок, поскольку отступление не обещало быть долгим. Тут все снова шатнулись. Толпу бесцеремонно расталкивал патруль -офицер и два солдата с автоматами наизготовку.
В лоб Плетневу уперлось черное жерло ствола, за которым маячило насупленное лицо солдата-афганца.
Час от часу не легче!
Языка не знают. Наговорят на них с три короба. Неминуемо поведут в участок.
Там свое разбирательство. Черт знает чем дело может кончиться!.. Плетнев уже прикинул, что если обезоружить одного автоматчика, грохнуть второго и взять в плен офицера, то… но если бы он был один!– Советские? – спросил вдруг офицер, властно поднимая руку.
Солдаты опустили оружие.
Бог ты мой, вот повезло!
– В Союзе учился? – ответил Плетнев вопросом на вопрос.
– В Рязани, – сказал он, улыбаясь. – Что за шум, а драки нет?
– Да хрен его знает! – воскликнул Николай Петрович. – Покупали магнитолу. Как он заорет!
Офицер оглянулся:
– Кто продавал?
Духанщик несмело выступил из своей лавки.
Командир патруля что-то спросил у него. Духанщик отвечал, прижимая руки к груди и низко сгибаясь. Не дослушав, офицер неожиданно ударил его кулаком в лицо, и торговец кулем повалился под свой же прилавок.
Что-то крича, выпускник Рязанского училища остервенело пинал торговца ботинком в живот.
Вера в ужасе приникла к Плетневу.
Кое-как вскочив, духанщик нырнул под прилавки. Обращаясь к толпе и потрясая сжатым кулаком над головой, офицер выкрикнул еще несколько резких фраз.
Потом повернулся и сказал, улыбаясь и не сводя глаз с Веры:
– Я говорю, русские – наши друзья, наши братья! Русские никогда не обманывают! Никогда! Некоторые у нас этого еще не понимают…
Кое-кто в толпе уже одобрительно кивал и посматривал довольно ласково.
– Ну, спасибо тебе, лейтенант, – сказал Плетнев. – Мы у тебя в долгу. Выручил. Без тебя бы мы тут…
– Ерунда! – лейтенант махнул рукой. – Этот торговец совсем дурак – решил, что вы…
Плетнев успел увидеть, как исказилось лицо человека, державшего руку под полой халата, – эта чертова рука уже несколько секунд привлекала его внимание. Через мгновение человек дважды выстрелил – в офицера и одного из солдат.
Выстрел Плетнева снес наземь его самого.
Офицер тоже упал. Солдат, изумленно раскрыв рот и прижав руки к животу, медленно сел на землю.
Второй солдат мгновенно нырнул в толпу.
Плетнев не опускал пистолета.
Но следующего нападения не последовало. Толпа в смятении валила прилавки, разбегаясь. Рев стоял над Грязным базаром. Рев и вой.
Три тела на земле!..
– Быстро! – крикнул он Николаю Петровичу.
А Веру просто схватил за руку и потащил.
Им повезло – задержать не пытались. Даже не стреляли в спину. Через минуту они уже бежали по длинному кривому переулку прочь от базара.
По обеим сторонам – глухие стены. Поверх них – густая листва или крыши. Кузнецов с коробкой спешил впереди. Вера – торопливой побежкой шагах в пяти за ним. Плетнев трусил последним, глядя преимущественно назад. Прикрывал отход, говоря языком военных.
Как выяснилось позже, как только Вера поравнялась с глухой дверью в высоком дувале, человек в халате и шапке-пуштунке мгновенно зажал ей рот и втащил во двор. Что касается двери, то она тут же опять захлопнулась. Должно быть, похитители рассчитывали на легкую добычу и вовсе не собирались ни с кем меряться силой. А там кто их знает.
Так или иначе, когда Плетнев повернул голову, то увидел только Кузнецова.
– Николай Петрович! – крикнул он. – А Вера где?
Кузнецов обернулся. Раскрыл рот.