Победитель

Сказка про белого бычка.

Андропов поставил стакан и промокнул губы платком. Обвел присутствующих бесцветным рыбьим взглядом.

– Да… Однако, товарищи, мы отказались от этой идеи. Решили обойтись силами размещенной в посольстве СССР в Кабуле спецгруппы КГБ. Я заверил товарища Тараки, что к моменту его прибытия в Кабул всякая опасность для него со стороны Амина будет устранена.

Понятно… Пока отказались. И то хорошо… Про “мусульманский” батальон стали толковать еще в мае. Все были уверены, что он не понадобится. Но все-таки начали формировать. Зачем? – на всякий случай… Потом отправили спецгруппу… Теперь вот и батальон едва не поехал… еще, глядишь, в другой раз все-таки поедет… Коготок увяз – всей птичке пропасть…

Косыгин вздохнул и положил ручку на лист.

Брежнев мрачно кивнул, подтверждая слова Андропова, и пожевал губами.

– Ну вот, товарищи. Товарищ Андропов верно обрисовал… Возвращаясь к вопросу о вводе войск… Какие будут мнения?

Все молчали.

– Товарищ Громыко.

– На мой взгляд, Леонид Ильич, в этом вопросе не произошло каких-либо изменений, – сказал Громыко после небольшой паузы. – Посылка войск вызовет весьма нежелательные международные последствия. Этот факт развяжет руки всем агрессорам. Уж если Советский Союз может делать такие шаги, то нам, дескать, сам бог велел…

– Да, товарищи, – вздохнул Брежнев. – Об этом забывать нельзя. Но, с другой стороны, помочь надо? Иначе оппозиция свалит народную власть. Вот они все время предлагают переодеть наших солдат в афганскую форму…

– Ну да, – кивнул Андропов. – Это сделано. “Мусульманский” батальон переодет в афганскую форму.

– Я понимаю, – вздохнул Громыко. – Да только это ведь все шито белыми нитками, Леонид Ильич. Через два часа это будет известно всему миру. И весь мир закричит, что Советский Союз начал интервенцию в Афганистан…

– Мало ли кто что начнет кричать, – хмуро возразил Устинов. – Всех не наслушаешься!..

– Так или иначе, – довольно жестко продолжил Громыко, – все, что мы делали в последние годы для разрядки, для остановки гонки вооружений, окажется напрасным. Мы будем отброшены назад. Вернемся в состояние холодной войны с западными странами…

– Кроме того, как не раз отмечалось товарищами, – Косыгин мельком взглянул на каждого из присутствующих сегодня членов Политбюро. – Руководство народного Афганистана само много делает для того, чтобы действия оппозиции получали все более широкую поддержку. Наши обращения к товарищу Тараки по этому поводу не имели успеха… Практика массовых репрессий наносит авторитету молодой народной власти серьезный урон. И мобилизует все большее число ее противников…

– Вот именно, – кивнул Громыко. – И против кого же, в итоге, мы будем там воевать? Против народа?

Брежнев вздохнул.

– Да, товарищи… К сожалению, это так… Народ имеет основания для недовольства. Террор не всегда может быть оправдан. Тем более недопустимы широкие репрессии в армии…

– В какой-то мере эту тактику можно понять, – заметил Андропов. – Афганская армия во многом продолжает оставаться прежней, какая существовала при короле… сохраняются прежние отношения, традиции… Кроме того, большинство офицеров идеологически принадлежит к правому крылу НДПА – Парчам… А большая часть руководства страны и сам Тараки принадлежит к левому крылу – Хальк.

– Да, товарищи… Еще эта путаница у них всегда – Хальк какой-то у них там, Парчам! И вот жалко, что у них пролетариата почти нет в стране!.. – Леонид Ильич призадумался ненадолго. – Ну, хорошо. И все-таки. Если вопрос о вводе войск считать преждевременным, то чем мы можем помочь товарищу Тараки?

Косыгин вздохнул и недовольно пожевал тонкими губами.

– Можно, конечно, еще увеличить поставки техники, – сказал он. – Товарищ Тараки и об этом тоже просит… Но, товарищи, мы и так оказываем правительству Афганистана очень серьезную военно-техническую помощь! Чтобы не быть голословным, я приведу некоторые цифры. Так, в течение последних двух недель…

Косыгин пролистнул лежавшие перед ним документы.

– Да, последних двух недель… Были безвозмездно отправлены восемь вертолетов МИ-8. В настоящее время готовы к поставке и в ближайшие дни будут отправлены тридцать три БМП-1, пять вертолетов МИ-25, восемь МИ-8т, пятьдесят штук БТР-60, двадцать пять бронированных разведавтомобилей, пятьдесят противосамолетных установок и зенитная установка «Стрела»… Я хотел бы напомнить, товарищи…

Брежнев поморщился, но Косыгин то ли не заметил, то ли не захотел заметить его недовольства, продолжал:

– …что нами принято решение в семьдесят девятом – восемьдесят первом годах поставить Афганистану безвозмездно специмущества в общей сложности на пятьдесят четыре миллиона рублей. – Он оторвал взгляд от листа и посмотрел на товарищей. – В том числе сто сорок орудий и минометов, девяносто бронетранспортеров, сорок восемь тысяч единиц стрелкового оружия. Разве это мало?

– Что толку? Они только гробят все это без всякой пользы. – Устинов с искренним огорчением махнул рукой. – Вот если бы к этой технике тысяч тридцать-сорок наших войск!..

Маршал не отдавал себе в том отчета, но, называя эти числа, руководствовался вовсе не тактическими задачами, которые могли встать перед войсками, а необходимостью обслуживания и использования комплекса вооружений, о котором сейчас говорил Косыгин.

Члены Политбюро помолчали.

– Ну хорошо, – со вздохом сказал Брежнев. – Серьезных предложений мы, товарищи, не услышали. Будем думать. Хочется помочь. Уж больно симпатичный человек этот Тараки!.. – Он снова вздохнул и почмокал. – По крайней мере, товарищ Андропов обещал нам устранить самую главную опасность для нашего товарища… и друга Советского Союза. Надеюсь, это будет сделано?

Андропов с достоинством кивнул.

– Да, Леонид Ильич. Я заверил товарища Тараки, что, когда он вернется, Амин уже не будет представлять для него никакой опасности.

Брежнев наклонил голову и еще раз поверх очков посмотрел в глаза каждому из присутствовавших.

* * *

В это время самолет ИЛ-18 афганской компании “Ариана” стоял с поданным трапом, а правительственный кортеж стремительно летел к аэропорту Внуково. Это были два ЗИЛа, в каких разъезжали исключительно члены ЦК и Политбюро, за что в народе их звали “членовозами”, и три черные “Волги”, предваряемые машинами сопровождения.

Сирена не попадала в такт праздничного сверкания синих проблесковых ламп, бросавших свои сполохи из-за декоративных решеток радиаторов.

Обочины Ленинского проспекта были заняты милицейским оцеплением. За спинами милиционеров теснились какие-то цветасто одетые молодые люди – студенты, должно быть. При появлении кортежа они махали афганскими флажками, радостно смеялись, выкрикивали приветственные лозунги. Человек в салоне главного автомобиля улыбался, глядя на них. Потому что, с одной стороны, ему было приятно искреннее внимание молодежи к его скромной особе, и он ценил усилия советского народа по установлению добрососедских и дружественных отношений. С другой же – он не имел ни малейшего представления о том, сколько матюков и грозных посулов насчет лишения стипендии потребовалось от комсоргов групп и факультетов, чтобы их отпущенные с занятий подопечные не разбрелись по ближайшим забегаловкам, а стояли плечом к плечу за милицейским оцеплением и махали флажками – пусть и плохо представляя себе, в честь кого они все это делают…