Победительница
Шрифт:
– А если он скрывается, не хочет встречаться?
Чуть подумав, Слаповский сказал:
– Тогда бы я публично, в газете или прямо вот сейчас, когда нас смотрят, сказал бы: эй, ты, если не трус, перестань прятаться! Рано или поздно ты вылезешь на свет, потому что мало кому интересно строить пакости анонимно. И все тогда поймут, какая ты мелкая сволочь. Я назначаю свидание тебе... – и тут бы я назначил ему свидание в конкретном месте и в конкретное время, – сказал певец.
Я тут же воспользовалась. Глядя в камеру, я сказала:
– Ты трус и подлец, если не перестанешь прятаться. Сегодня же я жду твоего звонка, и мы договоримся!
Ведущий, хоть был человек опытный и остроумный, слегка растерялся, но взял себя в руки и вернул передачу в нормальное (земное
Звонок раздался тем же вечером. Голос, который я уже слышала, сказал:
– Вас ждут у памятника Столыпину завтра, в восемь часов вечера. Будьте одна. Своему приятелю ничего не говорите, иначе ему будет плохо.
– Ему и так плохо, он в больнице, – напомнила я.
– Надо аккуратнее ездить, – издевательски посоветовал голос.
Письмо двенадцатое
На следующий день без пяти минут восемь я была на Театральной площади у подножия памятника Столыпину, который высился на десятки метров, простирая надо мной руку 43 .
Я оглядывалась и никого не видела.
Я понимала, что совершаю почти безрассудный поступок, но что оставалось делать? Чувствовать постоянную угрозу жизни твоим близким, постоянное наблюдение, чью-то непрошеную заботу? Нет, лучше всё сразу выяснить.
43
Реконструктивные материалы свидетельствуют: простирал руку и высился памятник не Столыпину, а Ленину. Построенный в 1970 г., он реставрировался в 2004-м по инициативе губернатора Д.Ф. Аяцкова; во время работ была обнаружена бутылка водки, заложенная во время предыдущей реставрации. Рабочие взяли ее и заложили для потомков новую. Памятник же Столыпину находился поблизости и представлял собой семиметровую скульптуру этого деятеля, славного своими благими намерениями, окруженную фигурами пахаря, воина, священника и кузнеца. В советское время на месте священника поставили бы интеллигента – учителя или врача, в данной же композиции места ему не хватило. По свидетельствам источников, саратовцы к памятникам относились неуважительно: в частности, у священника неоднократно отламывали двухкилограммовый крест и сдавали в пункт приема цветных металлов. Но монументы продолжали создаваться и были оригинальны даже названиями: «Влюбленные», «Сердце губернии». Неблагодарные обыватели тут же прозвали «Влюбленных» «Памятником однополой любви» из-за невозможности определить сексуальную принадлежность двух отлитых в металле профилей, а «Сердце губернии» – «Инфарктом миокарда», с чем спорил один из местных искусствоведов, по первому образованию врач, утверждавший, что изображено не сердце, а печень. Правда, тоже больная. (Еще интересный факт: эта композиция должна была стать частью творения скульптора Церетели – памятника Петру I в Москве; предполагалось вмонтировать лестницу, чтобы экскурсанты имели доступ к внутренним органам исторического колосса. Но от идеи отказались, не понадобившееся сердце и было куплено губернатором.) Рядом с Лениным в те же годы установили памятник работникам правоохранительных органов, погибшим в борьбе с преступностью, и намеревались возвести масштабную композицию «Губерния-мать», но это вызвало негативную реакцию общественности, от проекта пришлось отказаться. (По материалам ресурса «Поволжье начала 21-го века», mgw//rrs_64.cum.)
Две девчушки прошли мимо меня. Пошептались, оглядываясь, вернулись. Спросили:
– Здравствуйте, это вы?
– Я.
– А можно автограф?
– Пожалуйста.
Девчушки заволновались: время было летнее, не школьное, они не носили при себе бумаги и того, чем пишут, у меня тоже ничего с собой не было.
– Сейчас! – закричали девчушки и куда-то умчались.
Зазвонил телефон.
Голос сказал:
– Повернитесь и посмотрите на дорогу. Прямо перед вами машина. Идите к ней, садитесь.
Я пошла к большому черному кару, открыла дверцу, села.
Машина тронулась.
Я увидела двух девчушек, которые бежали к памятнику, размахивая руками.
Возникла странная мысль: по крайней мере,
они запомнят, на какой машине меня увезли.Водитель был отделен непроницаемой перегородкой. А потом и на окна опустились шторки, включился свет, но я теперь не видела и не понимала, куда мы едем.
Это напоминало какой-то дурной жанр.
Через несколько времен машина остановилась. Вокруг было тихо, за исключением звуков диких птиц. Я почему-то сразу подумала, что это лес.
Так и оказалась. Дверцу открыли, я вышла, увидела вокруг высокие деревья.
Человек, который открыл мне, был в маске с прорезями для глаз.
Я засмеялась и громко сказала в пространство:
– Слушайте, это просто смешно! Чего вы хотите?
Молчание было в ответ.
Меня привели на обычную поляну, где вкопана была в землю деревянная скамеечка. Сопровождающий удалился, я села и стала ждать.
Сзади послышался голос:
– Здравствуйте.
Я оглянулась.
Ничего, только густые кусты и дерево, стоящее среди них.
– Не пытайтесь меня увидеть, – сказал голос.
– Я и не пытаюсь. Как вас зовут?
– Ну, допустим, Степан.
– Что вам нужно?
Невидимый человек хмыкнул:
– Вас, конечно.
– Такими способами вы ничего не добьетесь.
– Я знаю. Но зато других отважу. Мне надо вас сохранить. Сейчас я не могу вами воспользоваться. Мне еще много нужно сделать, а вы, как я понял, лишаете силы тех, на кого смотрите.
– Какие-то придуманные дурацкие мифы, – пробормотала я.
– И тех, кто на вас слишком близко смотрит, – продолжал голос. – Поэтому я страхуюсь. Я не могу сейчас обнаружить себя. Через три года или раньше. Через три года я вас возьму. Я должен это сделать. Я даже представить себе не могу, что у меня не получится. Вы только мне будете принадлежать. Никому больше не позволю, всех поубиваю, всех уберу с дороги.
Эти зловещие слова произносились совершенно спокойным, даже как бы унылым голосом. Человек будто не грозил страшными вещами, а жаловался, что у него насморк, и перечислял симптомы. Эта ассоциация с болезнью, Володя, сам понимаешь, родилась не случайно: он, даже невидимый, показался мне больным человеком. И я прямо ему сказала об этом.
– Да нет, – сказал он. – Я здоровый. Даже очень. Просто много думаю о себе, очень честолюбивый. Считаю, что мне должно принадлежать самое лучшее. А почему нет? Почему другие пользуются лучшим, а я – чем попало? С какой стати?
Я размышляла по ходу разговора и понимала, что ситуация тупиковая. Человек явно маньяк, раб своей идеи, с ним невозможен диалог. Нужно его успокоить, обмануть, но при этом выговорить себе условия нормального существования.
– Хорошо, – сказала я. – Вижу, вы человек сильный, целеустремленный. Мне это нравится. Но что вы предлагаете? Не жить эти три года?
– Почему? Живите. Только замуж не надо выходить.
– Я и не собираюсь. Но даже если выйду, разве это вам помешает? Разве для вас это большое препятствие?
Голос рассмеялся.
– Действительно, мне, в общем-то, все равно, кто у тебя будет через три года, вернее, тогда, когда я смогу выйти перед тобой. Это может быть и раньше. Надеюсь, что раньше. Просто тебе может быть неприятно, если я кого-то уберу. Понимаешь?
– Повторяю, – ответила я спокойно, – у меня нет планов на замужество и вообще на серьезные отношения. Вам, может, говорили, какая у меня вообще реакция на людей?
– Реакция-то реакция, а парень все-таки есть.
– У нас давно уже только дружеские отношения. Могли бы поинтересоваться, а не давить человека сразу.
– Хотел бы я давить, я бы раздавил! – посуровел голос.
– Верю. Давайте все-таки так: до тех пор пока вы не почувствуете, что можете себя обнаружить, не надо вмешиваться в мою жизнь, хорошо? Не надо мне помогать и тем более вредить. Чего вы добьетесь? Сохранять мою невинность поздно. Стать какой-то совсем другой за эти три года я не успею, да и не хочу. Я буду такой же.
– Тебя за эти три года столько людей перетрогает! – сказал голос.
– Ну и что? Вот картина. Висит в музее. Все ходят и смотрят. Трогают глазами. А потом кто-то появляется, крадет ее, она становится только его картиной. И какая разница, сколько людей ее смотрели, хоть миллион. Наоборот, ее цена от этого возрастает.