Побег из Амстердама

На другой фотографии была наша семья. Отец, гордый и смеющийся, стоит за матерью, которая улыбается с отсутствующим взглядом, зажав в руках спящего младенца. Наш братишка. По обеим сторонам от нее стоим мы с Анс. Анс лет десять, она нескладно длинная и худая, в уродливом розовом платье, мрачно смотрит в камеру. Я стою с другой стороны, пухлый карапуз в пышном белом платье, смущенно улыбаюсь рядом с отцом. Эта фотография, должно быть, была сделана 25 лет назад. В 1976 году. Это было время джинсов-клеш, моды на коричневое с оранжевым, туфель на платформе и бакенбардов. Но только не в нашем доме. Мы ходили в безвкусных платьях, которые мать с увлечением кропала на своей швейной машинке из дешевых синтетических тканей.

— Я не должна была так сердиться. Прости.

Анс положила руку мне на колено, и я вздрогнула от ее прикосновения.

— Как ты напряжена, — сказала она и придвинулась ко мне сзади. Потом она стянула мне халат с плеч и стала их тихонько массировать.

— Сядь прямо. Расслабь-ка руки. Расслабь шею. Тебе придется вынести еще много всего.

Большими пальцами она описывала круги по моей шее, по направлению к лопаткам, потом с силой провела вдоль шеи и спинных позвонков. От ее движений я стала чувствовать еще большее напряжение.

Я совершенно не переношу интимностей с женщинами, даже с моей сестрой. Но я не решалась попросить ее перестать.

— Я думала, ты спустишься, чтобы поговорить, — начала я.

— У меня как-то всего перевалило через край. Согласись, Мария, встречаться с Геертом сейчас совсем неразумно.

Она дотронулась до меня, и моя кожа отозвалась болью на это прикосновение. Я сбросила ее руки и опять запахнула халат на плечах.

— Здесь можно курить?

— Давай. Но лучше все-таки у двери. — Она встала, чтобы открыть балконную дверь, и жестом показала, чтобы я дала ей прикурить.

— Это не Геерт. Не знаю, почему я так в этом уверена, но я не думаю, что это кто-то, кого я лично знаю. Это психопат, которого заклинило на том, чтобы пугать женщин. Я тут недавно читала в газете, что такой же идиот преследует кого-то из «Спайс герлз». Так бывает. Какой-то чудак, который думает, что мы с ним как-то «особенно» связаны. Который выдумывает обо мне…

Анс жалостливо посмотрела на меня:

— Я думаю, тебе хочется в это верить. Но давай по-честному: ты же не «спайс герл». Ты не выступаешь по телевидению, о твоей частной жизни не пишут газеты. Конечно, ужасно думать, что тот, кого ты любила и кому доверяла, сейчас посылает тебе страшные угрозы. Но надо мыслить реально… Я каждый день вижу женщин, которых истязают и которым угрожают их бывшие. Мужчин, которые начинают распускать руки, как только женщина говорит, что оставляет его. Интеллигентные, успешные мужики, зубные врачи, художники, менеджеры, мужчины всех сортов и мастей, которые не могут вынести того, что их женщина хочет жить дальше без него или что она выбрала другого. Все-таки самым логичным объяснением было и есть, что за этим стоит Геерт…

— Зачем же тогда он звонит мне? Почему он так искренно расстроен?

— Может, он раскаивается. Это с ними частенько бывает. Сначала изобьют женщину до полусмерти, а потом начинают ныть, потому что им ее, видишь ли, жалко стало. А на следующий день все сначала. Это двуличные мужчины, они не могут держать свои эмоции в равновесии. С одной стороны, они ненавидят женщину, с другой — обожают. Готовы убить ее, но в то же время любят.

Я подумала о ссорах, которые были у нас с Геертом последние полгода. Вечером после выступления мы приходили домой, и он начинал упрекать меня, что я флиртовала с кем-то из публики или из группы. Однажды он так разозлился на меня за то, что я продолжала разговаривать с каким-то мальчишкой, который вдруг положил мне руку на задницу, что пробил кулаком шкаф для белья и сломал запястье и после этого не мог играть шесть месяцев.

Но он никогда не причинял боль мне. Он ранил только себя.

У меня замерзли ноги. Я подошла к кровати и села, поджав под себя ноги. Перед глазами у меня повисли серебряные крапинки. Я потрясла головой, крапинки заплясали, как снежинки.

— Ты ведь устала? — Анс положила две подушки мне под спину. — Ты так устала, Мария. Отдохни, расслабься. Здесь тебе ничего не угрожает. Я буду с тобой.

Я рухнула в подушки, казалось, что я падаю в огромную гору перьев и все лечу, а белый пух кружится вокруг меня, и Анс говорит мне что-то издалека.

— Засыпай.

Дети. Я не хотела оставлять их одних. Попыталась встать, но тело меня не слушалось. Я плавала в воздухе, и у меня ни на что не было сил. Где-то среди перьев плавали Мейрел и Вольф. Потом я оказалась в черной, ледяной воде. Я слышала, как дети зовут меня и бессильно барахтаются в воде, потому что не умеют плавать, но вода стала совсем темной, и видеть их я не могла.

Глава 25

Постель была насквозь мокрая. Волосы прилипли к лицу, я проснулась в холодном поту, меня трясло во влажном махровом халате. Что-то произошло у меня с головой. Над левым виском стучало и саднило. Я ощупала пальцами лоб и почувствовала что-то липкое. Кровь. Везде была кровь. Не только голова была в крови, но и руки, подушка, волосы. Я попыталась закричать, но горло было сорвано, как будто я орала несколько часов. Я посмотрела на свои руки и увидела, что ногти сломаны. Кончики пальцев были содраны в кровь.

В спальне Анс был полный разгром. Ее розовые льняные шторы клочьями висели на карнизах, хрустальный графин, разбитый вдребезги, валялся на полу, лампы по обе стороны кровати были сброшены, по полу была разбросана одежда из шкафа. На белой оштукатуренной стене в изголовье кровати виднелись кровавые полосы.

Что же здесь все-таки произошло? Я могла вспомнить только, что крепко уснула, и мне всю ночь снились ужасные сны. Больше ничего. Сердце так сильно стучало в груди, что я даже испугалась. Казалось, что по мне проехал поезд. Поезд паники. Мне хотелось бежать из этой комнаты, из этого дома, подальше отсюда. Я бросилась к запертой двери, стала биться в нее и рваться наружу, почти в истерике, звала Анс, она должна была прийти мне на помощь, если, конечно, она была дома.

Но никто не появился. Я сидела взаперти. В моей голове стучало все сильнее, и я осела по дверному косяку на пол. Потом потрогала рану над виском. Она распухла и стреляла от боли, когда я к ней прикасалась. Я встала к умывальнику рядом с дверью, посмотрела в зеркало над ним и ужаснулась при виде разбитой головы и полных панического ужаса глаз. На лбу с левой стороны зияла большая рана, вокруг нее запеклась кровь. Левый глаз покраснел и распух. По всему лицу была размазана кровь, волосы склеились и прилипли к голове. Я выглядела как буйно помешанная. Да еще около рта я заметила высохшую пену.

Дрожа, я взяла губку с криво висящей бамбуковой полочки рядом с умывальником и открыла кран. Хлынула холодная чистая вода. Я подставила под воду кисти рук и запястья. Прополоскала рот от вкуса крови и смыла кровь с лица. Вздохнула так глубоко, как могла, и с силой выдохнула, чтобы хоть немного прийти в себя.

Дети, вот что самое главное. Я должна держать себя в руках и составить план, как выбраться отсюда. Где они? В доме так пугающе тихо. Может быть, их нет. Он их забрал. А Анс? Где Анс? Она была со мной, когда я засыпала. Это ее комната. Я не могла даже в мыслях допустить, что с ней могло что-то случиться.

Я взглянула на дверь и заметила клок волос, прилипший к большому пятну крови на дверном косяке. Моих волос. Или волос Анс. Скорее всего, моих. Очевидно, я билась головой о деревяшку. Осторожно я попробовала открыть дверь еще раз. Она сразу же распахнулась.

Из комнаты раздавались голоса. Говорили вполголоса. Мужчина и женщина. Анс и кто-то еще. Я проскользнула вниз. Который час? На цыпочках я пробралась в кухню и посмотрела на часы. Десять минут третьего. Неужели я так долго спала? Я напрягла слух, чтобы услышать детей, но ничего не услышала. У вешалки не стояли их сапоги, на кухонном столе не было цветных карандашей. Все было как-то слишком чисто. Деревянный стол сверкал, как в рекламе моющих средств, шкафы сияли чистотой, от пола исходил блеск и запах мастики. Кто же был этот человек, с кем говорила моя сестра? Мартин?