Побег в Тоскану

Прослушав сообщение раз десять, я стираю его. Потом наливаю себе вина, сажусь за ноутбук, открываю текст и начинаю писать. Когда телефон звонит снова, на часах почти полночь.

– Тори, вы меня слышите? – громким театральным шепотом произносит Риченда. Где-то на заднем плане спускают воду. – Извините, я в женском туалете, на вечеринке, которую устроили «Харпер» и «Рэндом Пенгуин».

Внезапно занервничав, я жадно отхлебываю вина.

– Слышу.

– Хорошо. Я поговорила с Тимом, и он отнесся к ситуации с полным пониманием. Теперь ему надо договориться с отделом продаж и маркетинга, но мне кажется, что книга в укороченном варианте не приветствуется. Укороченный вариант не соответствует заявке. К тому же как вы будете пиарить книгу о замужней жизни в Хайленде, если вы недавно бросили мужа и свалили на континент?

– Хм. Справедливо.

– Но флорентийская тема его заинтересовала. Я знаю, что вы продолжаете работать, – вы не могли бы прислать мне несколько страниц? Необязательно много, просто чтобы дать представление. Тысяч на десять слов или около того.

О господи.

– Когда их надо прислать?

– Не знаю, дорогая. Сможете прислать… скажем, через понедельник?

– Э-э, думаю, да…

– Вы – моя звезда, – объявляет Риченда. Слышится громкий стук, и она рявкает: – Да сейчас! Сейчас выйду! Тут кому-то невтерпеж. Тори, дорогая, мне пора. Передавайте от меня привет Флоренции. – И отключается.

Я смотрю на текст, открытый передо мной на экране компьютера. Пока в нем три тысячи слов. Некоторые фразы относительно связные, это уже готовые предложения, но много и случайных заметок вроде «собаки в ресторанах» и «кроссовки с блестками – флорентийская фишка?». Последняя тысяча слов – просто мои излияния на тему какая Чарли засранка.

Что ж, принимаемся за работу.

8 Тори

Кьяра кладет передо мной стопку бланков. Стопка, примерно в дюйм высотой, ощетинилась разноцветными стикерами.

– Я их заполнила, – объясняет Кьяра, – и от вас требуется только еще раз проверить всю информацию и поставить подпись там, где я пометила желтым маркером.

– Это все – только для коммунальщиков? – спрашиваю я.

Кьяра кивает:

– Газ, электричество, вода, интернет, вывоз мусора. Хотите кофе?

– Если можно.

– Горький или помягче? Или лучше декаф?

– Наверное, помягче. И уж точно не декаф.

Кьяра подходит к чудо-машине в углу кабинета, достает кофейную капсулу и со щелчком вставляет ее в гнездо. Никогда бы не подумала, что итальянцы так любят капсульный кофе, но эти машины здесь повсюду. На днях я видела целый магазин, где продавались одни только кофейные капсулы.

– Не торопитесь, – предупреждает Кьяра через плечо, – эти бланки даже для нас сущий кошмар.

– Здесь сказано tariffa non residente [20] . – Я указываю на верхнюю страницу. – Все правильно?

– Да. Вы считаетесь нерезидентом, пока не зарегистрируетесь в Anagrafe. Как только зарегистрируетесь – свяжитесь со мной, и мы с этим разберемся. Так у вас тариф будет ниже.

– Дальше все так же сложно?

– Нет-нет. – Кьяра ставит рядом со мной поднос с эспрессо в картонном стаканчике, пакетиком сахара, палочкой для размешивания и крошечной мадленкой на салфетке. – Этот этап самый трудный.

20

Тариф для нерезидентов (ит.).

Заправившись кофеином и сахаром, я продолжаю просматривать документы, проверяя и перепроверяя детали: имя, налоговый код, дату и место рождения, гражданство, адрес, телефон, электронную почту, международный номер банковского счета. Кьяра забирает опустевший стаканчик и приносит новый.

– Спасибо.

– Пустяки. – Она смотрит, как я проверяю бланк, по которому мне предстоит платить за вывоз мусора, и откладываю его в сторону. – Закончили?

– Да, хвала богам.

– Вопросы?

– Я даже не знаю, о чем спрашивать, – признаюсь я.

Кьяра смеется.

– Не волнуйтесь. Через какой-нибудь год вы вполне освоите язык итальянских бюрократов. Кстати, как у вас с Марко?

– Он само совершенство.

Кьяра широко улыбается:

– Это правда! Он очень серьезный – в смысле, очень серьезно относится к работе. Я спокойна за тех, кого к нему отправляю, они в надежных руках. А еще он всегда открыт людям. – Кьяра хмурит лоб. – Нет, я выразилась слишком по-итальянски. Наверное, лучше сказать «всегда готов помочь», но Марко – это больше, чем «помочь». Мы таких людей называем disponibile [21] .

21

Открытый, доступный (ит.).

– Я понимаю, что вы имеете в виду.

Я не кривлю душой. У Марко день расписан по минутам, но он всегда умудряется выкроить время, чтобы связаться со мной, перезвонить, втиснуть встречу в расписание. Сердцебиение чуть ускоряется, и мне ужасно хочется спросить Кьяру, вправду ли Марко настолько открыт людям. Смешно, конечно, – я же только что рассталась с Дунканом. Мне нравится быть одинокой и свободной, нравится делать что захочу, есть когда захочу и ни о ком больше не думать. Тоже мне перспектива – сходить с ума по мужчине, который любезен со мной, потому что это его работа.

– Профессионал высокого класса, – говорю я.

– Это верно. А еще он очень доброжелательный. – Кьяра снова смеется. – Мне кажется, в него влюбляются все его клиенты.

Ну вот. Смешно.

– Спасибо, что отправили меня к нему. От меня сегодня еще что-нибудь требуется?

– Нет, но я вам отдаю вот это. – Достав из ящика стола белый конверт, Кьяра вручает его мне. – Это ваш зарегистрированный договор. Храните как зеницу ока, он вам понадобится в Anagrafe.

– Спасибо. – Я сую конверт в сумку.

– Не за что. И еще. Я помню, что уже это говорила, но если вам что-нибудь будет нужно – звоните. Я это говорю всем своим английским клиентам, они никогда мне не верят, но с моей стороны это не просто вежливость. Здесь так принято. Договорились?

– Договорились.

Мы прощаемся. Я спускаюсь по лестнице и выхожу под полуденное солнце.

* * *

Офис Кьяры располагается на северном берегу реки, на виа деи Серральи, в квартале Олтрарно. Когда бабушка впервые привезла меня сюда, мне только-только исполнилось одиннадцать; на улицах тогда были в основном старомодные магазины, маленькие бары и ресторанчики. Мы устраивались в каком-нибудь баре, я сидела рядом с бабушкой и пила горьковато-сладкий сицилийский оранжад, а бабушка болтала с людьми, которые один за другим подходили к ней, целовали и обнимали ее и, восторженно поахав надо мной, уходили. Я никогда не понимала до конца, о чем они говорят. Язык я учила быстро, спасибо бабушке, но чтобы понять толпу итальянцев, у которых рот не закрывался, моих знаний не хватало.

Ну что мне стоило учиться прилежнее! Что мне стоило вслушиваться, а не позволять итальянской речи стекать с меня, пока я гадаю, куда мы пойдем есть мороженое. А когда я подросла и меня стало можно на часок предоставить самой себе, бабушка оставляла меня побродить по магазинам возле Понте Веккьо, а сама отправлялась повидаться с друзьями. Мы бывали во Флоренции каждый год; помню, как мне льстило, что со мной обращаются как со взрослой, помню, как наслаждалась очередным кусочком доставшейся мне свободы. Но та часть бабушкиной жизни – места, в которые она возвращалась каждый год, люди, которых она, вероятно, любила, – закрылась для меня раз и навсегда. А теперь я потеряла бабушку, и дыра внутри все ширилась и ширилась.