Побег

Здесь, в этом новом мире, Анжела должна быть счастлива – ведь больше никаких седел, шпор, мундштуков, хлыстов…

Но не слишком ли они с Корасон стары для всего этого? Молодым – таким, как Эстрелла и Селесто, – тут хорошо, они легко научатся жить по-новому. А Эсперо? Он ведь тоже уже не молод, ему тоже трудно отказаться от привычек Старого Света. Почему же он с такой надеждой рвется в этот новый мир, без хозяев и правил? Жеребец часто говорит о свободе – но неужели он не видит, какой опасной эта свобода может быть? Ведь им, может быть, грозит голод. А вот еще интересно: выживет ли лошадь, если ее никто не чистит? Если никто о ней не заботится?

Строго говоря, они почти счастливы. У них под ногами теперь всегда вдоволь еды. И что бы ни заявлял Эсперо, Анжеле даже не приходило в голову пожаловаться, что она пачкает свои белые копыта. Вот только… Кожа уже зудится от укусов тысяч мух, мошек и оводов, в шерсти, гриве и хвосте кишмя кишат какие-то крошечные насекомые. Но никто о ней теперь не позаботится, никто не пройдется скребком и щеткой – а что может быть лучше прикосновения к шкуре жесткой щетины? А какой старательный у нее был конюх! Совсем мальчишка, но чистить ее умел – залюбуешься!..

– Клянусь холкой, он был лучше всех! – пробормотала она под нос.

– Кто был лучше всех? – навострила уши Корасон. – О ком ты вспоминаешь?

– О моем маленьком конюхе. И о том, как он управлялся с щеткой.

– Размечталась!

– Знаю, тосковать о таком – глупо и бессмысленно, но… Корасон, как ты думаешь, мы когда-нибудь еще почувствуем прикосновение щетки к шкуре? Помнишь принцессу, которая была моей хозяйкой в Старом Свете? Ее отец специально нанимал конюхов с севера – они считались самыми лучшими. Те конюхи втирали мне в шкуру масло и расчесывали гриву и хвост так, что они становились шелковыми…

– Бесполезно! – перебила ее Корасон. – Мы получили свободу, и теперь многие наши прежние мечты потеряли смысл.

– Как жаль! – вздохнула Анжела. Немного подумав, она добавила: – Не то чтобы мне не нравилась свобода… Но я все же скучаю по некоторым своим хозяевам. И мне нравится вспоминать… всякую бессмыслицу.

Корасон весело фыркнула.

– Вспоминай сколько хочешь, дорогуша. Нет таких законов, которые запрещали бы это.

Джунгли для всех них были совершенно чужим и незнакомым местом. На Первом Острове тоже рос тропический лес, но люди с помощью мачете его вырубали, а потом выкорчевывали пни, чтобы распахать поля и сделать пастбища. В Старом Свете лошадям доводилось видеть леса, даже бывать в них, когда хозяева отправлялись на охоту, – но те леса не имели ничего общего со здешними джунглями, с их буйной зеленью, влагой, беспрерывно сочащейся с широких листьев, переплетением лиан и гроздьями ярких крупных цветов. Иногда лошади даже не могли пробиться сквозь густые заросли, и приходилось искать хоть какое-то подобие тропы.

Идти было нелегко, но все понемногу учились обходить болота, не вязнуть в жидкой грязи, не спотыкаться на узловатых корнях, искать просветы в шипастом кустарнике. Лошадей немного тревожило, что нельзя перейти на бег – попросту не было ровной тропы, ничего даже похожего на оставленный позади берег, по которому Эстрелла неслась вперед, словно выпущенная из лука стрела, и где ветер пел в ее жилах и костях, даря легкость и силу. Тогда, во время этого бешеного бега, она поняла: нет ничего лучше, чем родиться лошадью – рожденной бежать.

Этот мир был сумрачен и тих, но иногда и в него врывались яркие краски и громкие звуки. Внимание коней привлекали порой раздававшиеся в ветвях на верхушках деревьев резкие крики попугаев и гомон обезьян. Пролетали огромные, размером с птицу, ярко-голубые бабочки. Обрушивался откуда-то сверху каскад бело-розовых крупных цветов. И вечно, нескончаемо звучала капель: вода капала с ветвей, текла по гладким стволам, собиралась в широких листьях.

Травы здесь не было, но лошади утоляли голод листвой – жесткой, но не горькой. Воды было вдосталь: находились и родники, бьющие из-под земли, и маленькие озерца, а иногда они пили прямо из широких вогнутых листьев, где скапливалась вода. Корасон это особенно нравилось, она нарочно искала такие листья.

Однажды утром над головами лошадей появились две крупные птицы. Они летали в вышине, явно проявляя интерес к незваным гостям. Выяснилось, что птицы обладают талантом передразнивать и повторять звуки, издаваемые лошадьми: фырканье и негромкое ржание.

– Они над нами смеются? – спросил Селесто, с тревогой поглядывая наверх.

– Зачем бы им это делать? – откликнулась Эстрелла.

Птицы были яркие и пестрые – голубые, красные и желтые перья так и мелькали в воздухе.

– Я не уверена, но мне кажется, это королевские птицы, – заметила Анжела.

– Королевские? – недоверчиво переспросил Эсперо. – С чего ты это взяла?

– Да ты взгляни! – Анжела мотнула головой наверх. – Они носят алый цвет – цвет Арагонской короны [16] . В платье именно такого цвета одели инфанту [17] , когда играли ее свадьбу с доном Хосе Кастильским, а он был вторым кузеном короля, который…

– Анжела, я тебя умоляю! – затряс головой Эсперо.

Из кустов немедленно откликнулось эхо:

– Анжела, я тебя умоляю… умоляю… Анжела…

16

Арагонская корона – союз многочисленных мелких государств под властью короля Арагона, существовавший на территории современной Восточной Испании, Италии и островов Средиземного моря в VIII–XVIII веках.

17

Скорее всего, имеется в виду инфанта Мария Арагонская (1396–1445), королева-консорт Кастилии, вышедшая замуж за своего двоюродного брата Хуана II Кастильского (1405–1454).

Все едва не подпрыгнули от неожиданности.

– Кто?! Кто это сказал?! – выдохнула Корасон.

– Кто это сказал?! Кто это сказал?! – немедленно затараторили птицы, выныривая из кустов и усаживаясь на ветке прямо над головами у лошадей.

– Да это же они! – ахнула Анжела.

Эстрелла и Селесто завороженно уставились на птиц. Молодым лошадям впервые довелось разглядеть их вблизи. Эстрелла вообще до этого видела только чаек, вьющихся над бригантиной. Но здешние птицы были совсем другими.

– Это попугаи, – сказал Эсперо. – Они всегда так делают. Я побывал на многих кораблях, на одном из них у матросов жил попугай. Его выносили на палубу, и он ползал по снастям, пока матросы вязали лини и фалы. Болтал все время и точно так же передразнивал каждое слово или звук.

– Эй, Большой Парень! Кто сказал «передразнивал»? Большой Парень! Большой Парень! Большой Парррррень! – заголосили вдруг птицы и обрушились с ветки вниз, громко хлопая разноцветными крыльями.

– Если бы я не знала, в чем дело, то решила бы, что идет дождь из красок! – рассмеялась Корасон.

– Или что ожила радуга! – в восторге подхватила Анжела, глядя, как птицы устраиваются на кустах, совсем близко.

– Значит, это и есть попугаи? – спросил Селесто, не сводя с птиц любопытного взгляда.

– Мы не попугаи! Не попугаи мы! – загалдели птицы.

– Тогда кто же вы? – удивился Эсперо.

В ответ птицы встопорщили перья на голове, а самая крупная самка распушила воротник и с гордостью сообщила:

– Мы – пурпурные ара.

– Пурпурные! – воскликнула Анжела. – Я же говорила, что они королевские птицы! Только короли носят пурпур.