Побочное действие

В блестящем мареве впереди чуть заметным сгустком рисовалась человеческая фигура. Она удалялась, иногда останавливалась, будто приглашая следовать за ней, размытой, молчаливой и на слух, и ментально. Почти неопределённый силуэт, но Мэл знала – это её брат. Мертвец приглашал следовать за ним, в холод и покой. Наверное, об этом говорил Ваас. О такой смерти, что, по его мнению, много лучше медленного разрушения, когда твоё тело и мозг используют, как временно нужную вещь. Кому интересно, что телу хочется жить? Тело мелко дрожит, по крупицам собирает тепло в центре, отчего сердце и голова горят, будто в огне.

«Холод – не так страшно. Быстрее отмучаетесь…» – всплыли в памяти чьи-то слова, подсвеченные тревожным алым миганием экранов: «отказ систем жизнеобеспечения». После этих слов, помнится, можно было умереть, условно или по-настоящему. Но перед этим обязательно бороться – без этого никак. Тело боролось. Знало само по себе: где-то совсем близко мирно потрескивает костёр, нужно только дотянуться.

Манящий в метель белый силуэт заслонило вдруг блестящее от зноя, отливающее огненной бронзой лицо. Его обладатель коснулся Мэл горячими, как перегретый мотор, руками, скользнул по плечам, очерчивая их контур. Ваас молчал – абсолютно нереальный факт, да и откуда взяться главарю тропических пиратов среди снегов на Альбе? Впрочем, так ведь и происходит при замерзании. Полусон-полубред, предшественник смерти.

– Надо же, какой потенциал пропадает… – главарь расцепил наконец губы, но звук не поспевал за их шевелением. Двоился, троился, удесятерялся, шипел, как ветер или стая рассерженных варанов. Горячая ладонь коснулась спины – промёрзшая кожа отозвалась дрожью. Лицо пропало из поля зрения, шею обожгло раскалённое дыхание.

Холодеющее тело готово было цепляться за жизнь до конца, поэтому содрогнулось, ощутив на себе касание пышущих жаром, сухих губ. Наверное, это могло бы сойти за поцелуй, если бы кожу тут же не сдавили зубами, чуть урча. Так же где-то в глубине острова, в укрытых ночной пеленой дебрях сыто урчал тигр, прокусывая плоть недавно пойманной добычи. Вонзал клыки в ещё мягкое, нетронутое окоченением мясо, на мгновение поднимал измазанную кровью морду к мигающим сквозь кроны деревьев звёзды, потом принимался за трапезу снова.

Мэл тоже увидела звёзды. Не сразу, сначала качнулся и уплыл куда-то костёр, который вспыхнул было так явно, будто только что не кружила перед глазами обнявшая целый мир пурга. В голую спину застарелым холодом впились мелкие камни – всего на мгновение, после которого все чувства сплелись воедино в жгучих касаниях. Телу нужно вобрать в себя больше тепла, вытравить из жил ледяную гибель, и ему всё равно, от кого это тепло исходит. Вот хоть бы от него, с кожей цвета жидкого металла, от этих глаз, неподвижно мерцающих зеленью, будто в древнюю статую влилась вдруг тигриная душа. Согреться, только согреться, любой ценой, пускай через боль, через жестокие поцелуи-укусы.

Смугло-рыжее от отблесков пламени лицо скрылось с глаз, снова открыв чернильное небо с растянутыми мазками крупных звёзд. Под треск, похоже, разрываемых ниток Мэл вздрогнула, но только сильнее ухватилась за источник тепла. Лишь бы не вернуться в метель и мороз, не упасть ничком без сил. Не оледенеть. Цепляться отчаянно, обнимать, впиваться в проклятую сотни раз красную майку. Чувствовать, как грубые пальцы обводят по контуру лицо, то ли гладя, то ли нанося царапины.

– Зверем меня считаешь? Грёбаным чудовищем? – яростно прошептали вдруг прямо в мозгу, в то время как жар чужого дыхания коснулся области выреза на форменном топе. Пальцы сдавили грудь через плотный полимерный материал, как через помеху, непредвиденную и досадную. – Кто из нас еще чудовище? Что, скажешь, я тебя сжечь пытался? Да, блядь, пытался. Только веревка твоя не слишком ли легко развязалась? Будто я нормальные узлы не умею вязать…

Вслед за словами вспышкой явилось видение. Мэл узнала себя – обмякшее на обшарпанном стуле тело в пока ещё целом, чистом от сажи комбинезоне. Знакомые руки в обмотках и повязках, верёвки, что должны стянуть запястья пленницы на подлокотниках. Узлы, плотный и аккуратный слева и будто чуть слабее из-за вложенного верёвочного конца – справа…

Топ смочили слюной, забрались пальцами под нижний край, приподняли кверху и сдавили грудь. Потом с остервенелым рычанием прикусили кожу над вырезом – Мэл только потянула в себя воздух, звёзды в черноте совсем размазались и поплыли, а в ушах зашумело море: остров тебя поглощает. Остров питается убитыми тобой, прорастает сквозь их гниющие тела молодой зеленью, распускается броскими цветами. Тянет в почву все соки тел, наполняет ими ручьи и реки, что стекают в море. Туда, где щерятся зубастыми пастями акулы, кружат у берегов, отрезая попавшим сюда однажды пути к бегству и спасению. Или ещё дальше и глубже – в Бездну – от кого-то Мэл слышала это слово совсем недавно. Видно, попасть туда можно, только раз за разом нажимая на спуск, костями выстраивая себе очередную ступеньку в никуда.

Недавний холод таял, вытекал от жарких касаний вместе с потом. Пот тут же растирался по коже, впитывался в песок и высыхал, – остров жадно вбирал в себя даже эти крохотные капельки, будто намереваясь иссушить тело совсем. Остров – древний вулкан; лёгкие тоже должны были раскрыться под рёбрами огненным цветком, а дым и пепел осесть на губах сладостью горелой травы.

Это сам остров урчал на ухо и всё царапал разгорячённую кожу спёкшимися на губах ранками, пока где-то очень далеко в дебрях перекликались рыком леопарды, тревожа уснувших обезьян и дневных птиц. Остров дышал учащённо и шумно – огромное морское чудище, что никогда никого не отпускало, а Мэл цеплялась за его воплощение, слушая, как колотятся два сердца. С дикой, бешеной силой, в которой не было места ничему человеческому. Человеческое – чуждое, постороннее. Как чьё-то настойчивое внимание.

Сердечный ритм кого-то третьего. Сначала похожий на раздвоенное эхо, потом вполне явственный. Частые сглатывания – ходит ходуном кадык. Дрожат напряжённые мышцы – кто-то истекает тёмной энергией, концентрирует её в паху. Потом картинка вспышкой, чужими глазами – два сцепленных на песке тела. Ещё один глоток, пот, – природная реакция, но в природе никто не наблюдает за подобным с такими чувствами.

Кто знает, сколько по счёту мгновений в объятьях самого пламени Мэл не нуждалась в зрении, но сейчас она разлепила веки. Звёзды тут же размазались на чёрном полотнище белёсыми запятыми, затем собрались в отчётливые крупные точки, снова расплылись. Мэл замерла, потом вздрогнула, когда горячая ладонь, не идола и не чудовища, а вполне человеческая, проехалась по животу к низу, проникла под пояс штанов, вцепилась в застёжку. Дрожь тут же попытались подавить, навалившись сверху, сжимая в объятьях-тисках, будто в намерении высушить последние силы. Слишком крепко и больно.

Перед глазами вспыхнуло, на этот раз белым днём, что пробивался лучами в обшарпанное помещение, перебирал чёрные волоски на знакомых руках в кожаных браслетах и грязных обмотках. День трогал световыми пятнами вещи на столе, в самом центре которого разложили тонкую бумагу с горкой измельчённой травы. Рядышком, на другом листке, по мановению грязных пальцев тут же появилось что-то вроде пилюли или таблетки. Пурпурной.

– Ласковая… будешь ласковой. Все ласковые под шмалью и ширевом… – бормотал заторможенно хриплый узнаваемый голос.

Тот же голос рыкнул что-то по-звериному над самым ухом, когда хозяин его, не ощутив прежнего ответа на объятия, сдавил Мэл сильнее, вынуждая выгнуть спину дугой и приникнуть к липкой от пота широкой груди. Муть перед глазами снова сгустилась, уже от нехватки воздуха, ослабевшие руки соскользнули с чужой спины в попытке не прижать – оттолкнуть.

Ваас, конечно, не отпустил. Улучшенный обмен веществ быстро выводил из организма отраву, но тяжкая слабость никуда не девалась, – Мэл вырывалась молча, теряя силы, только губы кривила в беззвучной и бесполезной злости. А потом вдруг замерла, застонав, – мозг прошибло чьим-то воплем. Отчаянным, надрывным, Мэл даже не представляла, что мысленно можно так орать. Зато как-то сразу поняла, кому снова нужна её помощь.

Горячие руки прилипали уже к голым ягодицам, вызывая теперь настоящую тряску отвращения. Мэл заставила себя на пару секунд поддаться и расслабиться. Сделала вдох, сгребла в кулаки ярость и концентрацию. Чтобы сквозь серое «нигде» нанести единственный удар по сплетению алых нитей в груди своего врага.

Глава 28

Он казался слишком тяжёлым. Мускулистое поджарое тело грузным мешком придавило Мэл к земле, вдобавок все разом навалились запахи, которые растаяли было в наркотическом дыму. Порох, жжёная резина, пот, курево, перегар и чужая кровь. Брызги, протухшие на жаре, горчащие, давящие глотку спазмами тошноты. Или это на горле лежала тяжкая ладонь — омертвевший свинцовый груз, а в спину будто нарочно впились мелкие камни. Не иначе как пару сотен грёбаных камней, но боль хоть немного отрезвляла.